Конь в малине - Николай Романецкий

Оставшееся до вечера время я провел в Яниной квартире. Лишь однажды выбрался оттуда – подзаправиться хотдогами в ближайшей забегаловке. За день три раза просыпался телефон, но я к нему не подходил. Скорее всего, Яна злостно нарушала полученные инструкции, и поощрять ее не стоило.

После пяти меня вдруг охватило волнение. Сегодняшний вечер должен решить многое. Если не все!..

Я ловил себя на мысли, что, похоже, страшусь своей настоящей сути. Кто он таков, этот липовый Максим Метальников? Сотрудник федеральной службы безопасности, подосланный к руководителю питерского РУБОПа? Или подчиненный самого Поливанова-Раскатова, лишенный собственной личности по прихотям начальства? А может, подельщик гинеколога Марголина, принимавший активное участие в его, по-видимому, темных делишках? Существовал ведь и такой вариант!..

Сегодня все решится.

Сначала на участке монорельсовой дороги, включающем перегоны Ланская-Удельная-Озерки-Шувалово. А потом у неведомого гипнотизера, который на самом деле не гипнотизер, а медик. Интересно, что он за медик? Может, тоже гинеколог?..

В семь часов вечера я покинул свое логово. Инга сейчас как раз отваливает от офиса на Семнадцатой линии.

Полчаса я покатался по району, отыскивая возможные хвосты. Не обнаружив сих зверей, облегченно вздохнул и отправился к Ланской. Оставил машину на улице неподалеку, а сам прилепил бороду, переложил пистолет в карман куртки, сел в трамвай и доехал до Удельной.

Инга появилась из метро в двадцать пятьдесят. На ней был парик, но и с темно-каштановыми волосами она выглядела на все сто.

Я проводил ее взглядом, выждал еще пять минут и двинулся следом, к платформе монорельса.

Далее все было проделано как три дня назад, со Щелкунчиком. Вот только результат оказался иным: Инга все-таки притащила за собой хвоста.

Я заметил его еще на Удельной – худощавый невысокий типчик в серой одноцветной куртке и серых же спортивных штанах. Когда Инга прошла через пятый вагон, он проследовал за нею, а в Озерках оба вышли на платформу.

Я изобразил знакомый маневр, вернулся на встречном поезде и пронаблюдал, как он, покуривавший возле кассы под стеклянным козырьком станции, успел-таки увязаться за Ингой, когда та села в вагон. Пассажиров было много, и ему даже не пришлось особенно усердствовать, чтобы не привлечь к себе Ингиного внимания. Она осталась в тамбуре, а филер прошел в салон и остановился неподалеку от двери, но так, чтобы объект его не видел. Заняв позицию, он быстро осмотрел пассажиров и успокоился.

Когда поезд подкатил к Удельной, я пристроился к устремившейся на выход толпе дачников. Инга, судя по тому, что хвост тоже собрался выходить, вела себя по плану.

Поезд, зашипев, остановился, осел на монорельс. Толпа хлынула в открывшиеся двери. Я сунул руку в карман куртки и снял «етоича» с предохранителя.

Когда я вышел на платформу, Инга стояла возле дверей. Мы встретились глазами, я подмигнул. Глаза ее расширились, она меня узнала. И я, наконец, убедился, что в сложных условиях девочка очень хорошо владеет собой. Вряд ли кто-либо из окружающих понял, что встретились двое знакомых людей. Тип в сером остановился у соседнего вагона и, повернувшись лицом в сторону Инги, принялся делать вид, будто прикуривает, но ветер сдувает пламя. Когда Инга, выпустив пассажиров, вновь заскочила в тамбур, он продолжал щелкать зажигалкой.

Я прошел мимо, остановился у него за спиной, сунул руку в карман.

– Осторожно, закрываю двери! – объявил по трансляции машинист.

Филер тут же шагнул в тамбур. Замер у дверей, готовый выпрыгнуть на платформу, если Инга вновь покинет вагон.

Послышалось шипение сжатого воздуха, двери вот-вот должны были закрыться. Раздумывать было некогда, и я, не вынимая оружия из кармана, выстрелил.

Пуля попала филеру прямо в ухо – это я успел заметить. Створки дверей тут же сдвинулись, и, как он упал, видно уже не было.

Поезд приподнялся над монорельсом и укатил, а я вышел на проспект, дождался трамвая и поехал к Ланской.

Инга ждала меня возле лестницы. Наверху, на платформе было тихо – видимо, через тамбур, в котором лежал убитый филер, никто не выходил. Тем лучше, обнаружат труп только Финляндском вокзале.

– Привет, америкен бой! – Инга чмокнула меня в щеку. – С бородой ты еще сексуальнее!

– Привет, малышка!

– Ну как, был за мной хвост?

Вопрос был лишним, потому что при хвосте я бы не подошел, но ей хотелось услышать похвалу.

– Нет, ты молодец! Где сбросила?

– В одном пивняке на Садовой. У меня там знакомая барменша. У них есть второй выход, в проходной двор. Идешь будто бы в туалет, а потом шмыг в подсобку и поминай как звали! – Она взяла меня под руку. – Правда, мне показалось, что крутился рядом один тип. В серой куртке, невзрачный такой…

– Нет, он сошел на Удельной. Я его довел до метро… Все в порядке, можно отправляться к гипнотизеру. Давай адрес!

– Нет, за руль сяду я. А то ты возьмешь да и высадишь меня.

Пришлось подчиниться.

Мы сели в машину. Но тронулись не сразу – Инга лишила меня бороды и впилась в мои губы долгим страстным поцелуем. А оторвавшись, сказала:

– Прости, но иначе я поступить не могу… Давай покурим.

Мы выкурили по сигарете.

– Знал бы ты, Максима, – вздохнула она, – как мне не хочется туда ехать! Я бы с тобой совсем в другое место поехала, конь в малине!

– Куда же? – Я сделал вид, будто не понял.

– А где пара мягких подушек и нет никого.

Я погладил лежащие на баранке пальцы:

– Это от нас с тобой не уйдет, конь в малине!

Инга снова вздохнула и включила зажигание.

48

– Там есть консьерж, америкен бой.

– Что же ты раньше не сказала, конь в малине! – Я фыркнул. – Кто он? Молодой?

Машина стояла возле шестнадцатиэтажной башни из стекла и арлона – этакой избы на куриных ногах. Правда, в отличие от курицы, тут ног было не две, а четыре.

– Дяденька лет пятидесяти пяти. – Инга взяла с заднего сиденья сумочку и вытащила из нее шприц-тюбик. – Это снотворное. Выключает человека через секунду… Мне бы не хотелось, чтобы консьерж меня видел.

Я все понял. Забрал у нее шприц.

– Давай-ка проедемся, поищем магазинчик, где еще торгуют спиртным.

Мы нашли магазинчик «24 часа» за углом. Я выскочил, купил флакон коньяка.

Вернулись назад.

– Сиди в машине, девочка, пока не позову.

– Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.

Я вернул на место бороду, выбрался наружу, скрутил пробку, прополоскал рот коньяком, выплюнул. Полфлакона вылил в кусты шиповника. Подошел к дверям, разобрался с домофоном, позвонил консьержу.

Тот открыл.

– Чего тебе, парень?

Я оценил его мгновенно: похоже, выпить дедок не дурак. Особенно, на халяву…

– Слушай, отец! – Я дыхнул на него коньяком. – Тут у тебя телка одна обитает. Риткой зовут. Рыжая такая… Как бы ее на стрелку высвистать?

Дедок глянул на меня с подозрением:

– Чего-то ты путаешь, борода! Нет в моем доме ни одной Ритки. Я ведь всех знаю.

– Как нет! Она мне этот адрес назвала.

В глазах консьержа родилось сочувствие.

– Продинамила тебя, видно… Нет у нас таких. Тут живет народ все больше серьезный.

– Вот зараза! Сбежала! Весь вечер ее, суку драную, поил! Ну, только встреться мне, мокрощелка! – Я достал флакон, отвернул пробку. – Тьфу, бл…дь! Не могу с горла! У тебя, отец, стакана нет? Составь компашку.

Через полминуты мы были в его комнатенке. Еще через полминуты он опрокинул грамм сто из моего флакона, а еще через пять секунд я воткнул ему в предплечье шприц-тюбик.

– Ты, борода, это… – Он отрубился на полуслове.

Я аккуратно пристроил его на диванчик, чтобы дедок не разбил голову, вышел на улицу и свистнул Ингу.

Та долго себя ждать не заставила. Видно, решившись на что-либо, сразу становилась энергичной.

– Спит?

– Как сурок. Долго эта штука действует?

– До утра продрыхнет. И помнить ничего не будет.

Мы вошли в дом, заперли за собой дверь, сели в лифт. Инга нажала кнопку четырнадцатого этажа.

– Может, все-таки вернешься в машину? – сказал я, когда лифт полетел наверх.

– Не вернусь, конь в малине, отстань! Куда иголка, туда и нитка…

Лифт остановился, и мы вышли.

Прекрасно, на площадке всего две квартиры. На дверях, к которым направилась Инга, табличка «Д-р Б.С.Кунявский».

Я встал чуть в сторонке, а Инга нажала кнопку звонка.

За дверью послышалась переливчатая трель, протопали чьи-то ноги, щелкнул замок.

Гипнотизер оказался чуть старше меня, лет тридцати трех-тридцати пяти, брюнет с явно намечающейся лысиной, рост – около метра семидесяти. Узкие плечи и растущее брюшко говорили о его равнодушном отношении к собственному телу. Взгляд карих глаз выглядел странноватым, пока я не понял, что доктор Кунявский носит контактные линзы.

– Чему обязан, Инга Артемьевна? О-о, никак вы теперь носите парик! Зря, блондинкой вам лучше! А это кто с вами?

Я содрал с физиономии бороду.