Конвейер смерти - Николай Прокудин

– Гм-гм… А где же ваш командир группы или взвода? – осекся проверяющий.

– Лейтенант идет со вторым отделением по другой стороне хребта. В трех километрах движутся параллельно нам.

– А где командир роты?

– Группа командира роты проводит занятия в другой части города.

– Идите, ребята, занимайтесь, – махнул рукой Губин и принялся убеждать начальство в бесполезности праведного гнева: – Эти ребята нам не подчинены. У них всегда свои особые планы. Они и армии подчинены постольку-поскольку. Спецподразделение. Головорезы!

– Анархия! Как же так? Без единой формы одежды? Без касок? Без бронежилетов? Не понимаю! Бардак какой-то! – пыхтел полковник. – У них и планов и конспектов занятий наверняка нет. Надо как-то выяснить, кто планирует их боевую подготовку, проверяет занятия…

Придурок! Эти парни из зеленки неделями не вылезают, а он о конспектах и форме. Вот мы, бедолаги, крайняя задница в нашей армии. Отдуваемся за весь ограниченный контингент. Ехал бы ты, полковник, в Алихейль с проверкой занятий! Если сумеешь добраться туда, многому искренне удивишься!

Глава 9. Неудавшийся штурм

Третьи сутки я лежал в кишлаке и мучился сильными резями в желудке. Расстелив спальный мешок под раскидистыми ветвями большой айвы, я корчился и страдал. Днем боль немного отпускала, тогда вместе с разведвзводом и второй ротой я бродил по развалинам, выискивая оружие и боеприпасы. Вечером кратковременный сон и вновь ночные мучения. Черт, неужели уже заработал язву желудка? В двадцать пять-то лет! Проклятые консервы и сухари!.. Будь они неладны: ненужная война, горы, отвратительный климат и ужасная вода. Какая мерзость! Меня бросало в дрожь, я покрывался липким потом. Задница болела от беспрестанного поноса. Я перестал есть тушенку, кашу, свинину в консервах. Только чай, компот, сгущенку и айву. Айва валялась повсюду вокруг деревьев, висела на ветках, лежала в корзинках и ящиках под навесом. Витамины! Мучился животом не только я, но и многие другие солдаты и офицеры. У взводного Мигунько начался синдром заменщика. Заболело все одновременно. И тошнота, и понос, даже сердце заныло. Организм паниковал в ожидании чего-нибудь страшного, требовал спокойной жизни.

Старлей Мигунько после обеда отозвал меня в сторонку и попросил пять минут для разговора.

– Никифор, мне осталось полгода до замены, хочу написать заявление в партию. Дашь рекомендацию? Если тут не примут, в Союзе вступить будет трудно. А без партии какая карьера? Даже роту не получишь, – смущаясь, произнес лейтенант.

– В чем проблема, напиши.

– Проблема есть. У меня мать сидит.

– Как «сидит», за что? – удивился я.

– На пять лет упекли, за растрату. Торговля…

– Говорил об этом кому-то еще?

– Нет, не говорил, но Растяжкин в курсе. Особисты все всегда знают.

– Они постоянно знают то, что не нужно. А что надо, не знают. Где духи? Сколько их? Где склады с оружием?

– Никифор Никифорыч, не отвлекайся, не философствуй. Не откажешь в моей просьбе? – вновь спросил взводный.

– Отчего же? Конечно, примем. Парень ты достойный. Знаешь, какая основная головная боль Цехмиструка и всего парткома?

– Ну?

– Рост партийных рядов. Будет тебе и кандидатство, и членство. Получишь в Союзе и роту, и батальон. А сейчас отвянь! Отстань от меня, будь добр, я еле живой. Скоро вывернусь через задницу наизнанку!

– Ты не один. Я тоже мучаюсь, не пойму отчего. Рези в желудке и животе. От винограда я отказался, из всего, что готовят, только компот пью. Не сдохнуть бы в этой Азии!

– Не болтай ерунды, выживем. Пойдем лучше в карты играть, отвлекает.

Баха Арамов постоянно мухлевал. Жульничал при раздаче, обманывал при отбое, передергивал карты.

– Баха! Если бы мы играли в старые времена и на деньги, настучали бы тебе канделябрами по башке, – пригрозил я ротному.

– А что, заметно? – удивился Арамов.

– Мне стыдно за тебя как за командира роты. А впрочем, вторая рота всегда такая.

– Какая «такая»? – возмутился Шкурдюк.

– А такая – хитрожопая! Кто на посту полгода балдел? Вы! И систематически стараетесь впереди себя других пропустить. Кто участвовал на показах? Первая рота! А вторая и третья только со стороны наблюдают, – высказался я возмущенно.

– Эй, Никифор Никифорыч! Не забывайся! Ты сейчас мысленно продолжаешь оставаться замполитом первой роты. Хорошая рота, никто не спорит, но ты должен теперь ко всем относиться одинаково! Обижаешь нас! – нахмурился Арамов.

– Прекрати жульничать, и не буду больше обижать. Да и как тебя обидишь? Ты любимчик комбата, он тебя ценит и уважает больше всех в батальоне.

– Интересно, за что? – ухмыльнулся Баха.

– К тебе целый букет симпатий. Женат на землячке – раз. Училище одно и то же окончили – два. Усатые оба – три. Ну и потом вы оба «сапоги» до мозга костей, службисты. Вот отсюда и симпатия.

– Тогда вы, товарищ старший лейтенант, как бывший разгильдяй, должны симпатизировать Афоне, – ухмыльнулся Арамов.

При этих словах Афанасий расплылся в широкой улыбке:

– А я и так ему симпатизирую. Мне нравятся Ветишин, Острогин, Хмурцев, Афоня Александров. Они такие, как я, очень простые и, на мой взгляд, случайные люди в армии. Но на них наша армия держится. Такие не строят карьеру на чужих костях, на трупах, на подлости и предательстве. Без них Вооруженные силы превратились бы в ржавого, скрипящего железного монстра. Без разума, без эмоций. В бездушную машину.

– Значит, я машина? Робот? – вновь рассердился Арамов.

– Нет, я же не сказал, что ты окончательно стал бездушным карьеристом. Еще не время. Рано. Пока молодой, эмоциональный, пылкий. Все впереди, если пойдешь предначертанным комбатом путем.

– Ну вот, еще больше обидел, – разозлился Баха.

– Извини, если так. Я же не обижаюсь на «разгильдяя», и ты не обижайся на «карьериста». Тем более что это не преступление, а образ жизни. Ладно, сдавай карты, будем играть не в дурака, а в кинга, и не мухлюй!

Шкурдюку разговор не понравился, он нахмурился, а Афоня, симпатизируя родственной душе, начал мне подыгрывать. Афанасий, как и я, только месяц назад дорос до новой должности. Назначили его заместителем командира роты. Еще одна случайность. Но на войне такие просчеты военная бюрократия допускает. Война для балбесов и баламутов – возможность показать себя с лучшей стороны. Сашка был обалдуй отменнейший. Раз в квартал он ездил в командировки в Союз. То технику отвозил, то «груз-200» – «Черным тюльпаном». Каждую поездку заканчивал недельным загулом с полным оттягом. Возвращаясь, объявлял об очередной классной девчонке, на которой собирается жениться. То официантка из ресторана, то случайная знакомая с двумя детьми, то еще не разведенная жена, из-за которой была шикарная драка с мужем. Со слов Александрова, муж был, естественно, размазан по стенке, после чего заливал горе водкой, пока Афоня резвился в соседней спальне. То, что Афанасий побеждал в кулачном бою и пользовался диким успехом у слабого пола, неудивительно. Рост – два метра, плечи – косая сажень. Русые волосы, голубые глаза, хорошо подвешенный язык, шутник, весельчак и балагур. Настоящий сорвиголова и везунчик. И в кинга, даже поддаваясь мне, он нас обыграл три раза подряд.

– Замполит, что с тобой? Шо голос невеселый? – заботливо спросил Василий Иванович в ходе очередного сеанса связи.

– Я умираю. Вернее, почти умер.

– Комиссар! Я тебя спасу. Сейчас к вам приедет Хмурцев, завезет аккумуляторы для радиостанций. С ним отправляю Сероивана, поможет, чем сможет. Надеюсь, спасет. Возвращайся вместе с ним к управлению, на командный пункт. Ты мне нужен живым!

Прапорщик внимательно осмотрел меня, выслушал жалобы, дал пару таблеток.

– Иван, я уже, кроме компота и айвы, ничего не ем. Но желудок режет, как будто какие-то жернова его изнутри трут.

– Компот из винограда и айвы и еще айва в сыром виде? Какой кошмар! И много айвы?

– Несколько штук в день. Вкусная. Витамины. Разнообразие в рационе.

– Айва – очень тяжелая пища для желудка. Это как наждачной бумагой по слизистой оболочке! От нее и рези! Поедем на КП, манная каша, куриный бульон – мучения пройдут. Вот еще порошки выпейте. – Прапорщик сунул мне порошки в пакетиках. – Только не запивайте компотом! Ради бога! Водой.

– Замена язвы желудка на брюшной тиф? – криво усмехнулся я.

– Вот бутылочка с глюкозой, запейте ею таблетки и порошки, – протянул прапорщик мне склянку с жидкостью.

– Иван, если выживу, быть вам старшим прапорщиком!

Естественно, я выжил. Без айвы организм быстро пришел в порядок и ожил. Желудок и кишечник восстановились. Зад начал отдыхать. Какое счастье!

* * *

Полк продолжал ломать строения в зеленке напротив Черикара. Деревья падали, словно стебли молодой травы, скошенные гигантской косилкой. Виноградники трещали под гусеницами нашей техники. Дувалы обрушивались, дома взлетали в воздух и осыпались. Дымы из колодцев поднимались, как из печных труб.