Штурм - Роман Глушков

Кальтер вручил напарнику свой факел, а сам снял вещмешок и начал прямо на ходу засовывать в колчан пучок стрел, которые позаимствовал у зарубленного горцем лучника.

– И за то, что в Мегалите наши раны так быстро заживают, тоже надо благодарить эту исключительную «звезданутость»? – вновь осведомился Сквозняк.

– Надо полагать, да, – ответил Куприянов. Он тоже обратил внимание, что после вкушения дармовых яств его раны стали болеть значительно меньше, а общее самочувствие заметно улучшилось. Решив поначалу, что благодарить за это надо подмешанные в еду обезболивающие снадобья, он вскоре заметил, что раны не только прекращают нарывать и кровоточить, но еще и начинают заживать. Не прямо на глазах, но все равно с ненормальной для столь длительного процесса скоростью. Конечно, в Игре с «серыми» это не являлось таким уж исключительным чудом, и все же они проявляли подобную заботу об игроках не каждый день.

Впрочем, назвать это милосердием тоже было нельзя. Когда «серые» брали на себя обязанности спасителей, они поступали так с одной-единственной целью: дабы сохранить игроков в относительной целостности и сохранности для гораздо более тяжких испытаний. Никто не выиграет от того, если соревнующийся спортсмен раньше времени потеряет силы от обезвоживания: ни он сам, ни организаторы соревнований, ни зрители. Поэтому ему и разрешено утолять жажду по мере необходимости. Вот и «серые» избавляли своих игроков от досадных мелких неприятностей, чтобы подготовить их надлежащим образом к встрече с крупными. Отчего Кальтер и не собирался благодарить «серых» за такую услугу, ибо где это видано, чтобы приговоренный к повешению рассыпался в благодарностях перед палачом за то, что тот намылил для него веревку?

– Ты очень многое пропустил, пока был мертвым, – заметил Куприянов Сереге, упаковав в вещмешок стрелы и забирая у него обратно свой факел. – Отношение «серых» к моей персоне всегда было особым. Да и отряд Грязного Ирода не страдал от недостатка их внимания. Поэтому лично я и не удивлен тем, что они в конечном итоге даже тебя вернули в строй.

– Что значит – «даже меня»? – хмыкнул Сквозняк. – Я что, по-твоему, был хуже остальных и не заслуживал подобного?

– Я имел в виду, что ты был воскрешен по самой жесткой программе – из полноценных мертвецов, уже после того как Ирод успел тебя похоронить, – уточнил Кальтер. И, указав на повязку, что скрывала у напарника отсутствующий глаз, добавил: – Причем твои воскресители почему-то сочли ненужным восстанавливать тебе полноценное зрение. Хотя для тех, кто смог восстановить твой разрушенный пулей мозг, починить тебе глаз, полагаю, было бы раз плюнуть. Ну да ладно – спишем эту странность на извечную злую иронию наших покровителей. Хотя речь, в общем-то, не об этом. Речь о том, чем мы принципиально отличаемся от остальных здешних игроков, из-за чего «серые» оказывают нам все эти поблажки?

– Мы не умеем сражаться на мечах и копьях, – напомнил Серега. – Возможно, в этом и кроется суть эксперимента: посмотреть, выживут или нет два профана в фехтовании в чуждых для них средневековых условиях. А чтобы максимально ужесточить эти условия, нас отправили не в открытый мир, где у нас имелось бы поле для маневров, а в коридор. Причем такой, где мы можем передвигаться лишь в одном направлении – вперед и только вперед.

– Возможно. Но как-то мелковато выглядит такой эксперимент для столь гигантского научного полигона. – Кальтер обвел рукой погруженный во мрак зал. Разумеется, Сквозняк понял, что напарник имеет в виду не только это помещение, но и весь Мегалит, а также долину снаружи. – Слишком много затрат и действующих лиц ради столь простенькой цели.

– Кто сказал, что в эксперименте участвуем только я и ты? – пожал плечами Серега. – Пускай мы здесь и важные лабораторные крысы, но разве «серые» не могут параллельно с нашими опытами проводить еще сотню других?

– Могут, конечно, – вновь не нашел чем возразить Куприянов. – Так оно, по идее, и должно быть, если учесть, что эта зона образовалась задолго до моего появления. И что пакали в ней служат не призами, а входными билетами для перехода на уровень выше. Или, возможно, вступительным взносом за право сыграть по-крупному и за шанс сорвать банк – целую гору артефактов. Тех, которые были изъяты за все это время у игроков при входе в Мегалит.

– Почему ты уверен, что банк до сих пор не сорван?

– Я не уверен. Но раз Игра до сих пор не окончена, а игроки продолжают прибывать, значит, цель, которую преследуют здесь «серые», пока не достигнута. А мы с тобой еще не достигли даже нашей промежуточной цели, какой бы она ни была.

– Откуда ты это знаешь?

– Оттуда, что в других зонах, где мне довелось побывать, каждая моя промежуточная победа или поражение заканчивались появлением «серого». Он или вручал мне награду, или начислял штрафные очки – в зависимости от моих успехов либо неудач. Так зачем бы вдруг «серым» изменять сейчас этой своей традиции, если они не изменили главной? Той самой, согласно которой сначала я должен с головой нырнуть в дерьмо и постараться в нем не утонуть, а уже потом рассчитывать на поблажки или дальнейшие инструкции.

– Складно излагаешь, – кивнул Сквозняк. – Вопрос лишь в том, что будет считаться для нас промежуточной победой, если ею не стал даже наш героический прорыв в Мегалит.

– Возможно, выход из темной комнаты к свету, – предположил Кальтер, правда, без особой уверенности. – В любом случае иного выбора, кроме как идти вперед, у нас нет. И мимо нужного нам объекта или субъекта мы однозначно не пройдем…

Еще две стычки и три обстрела пережили компаньоны, прежде чем в их путешествии наметились обнадеживающие перемены.

Все рукопашные бои проходили по уже отработанной схеме: едва перед отрядом возникала отчетливая угроза, как союзники тут же разбрасывали окрест себя факелы и выстраивались в круг, спина к спине. Тактика срабатывала, причем в обоих случаях остатки вражеских групп предпочли смерти отступление. Что было с их стороны весьма благоразумно, ведь отступали они недалеко. Было слышно, как потрепанные, но в итоге поумневшие враги плетутся следом за факелоносцами на безопасном расстоянии, как за путеводным маяком. Против чего Кальтер и компания уже не возражали – пускай себе плетутся. Все равно напасть повторно они уже не дерзнут. Ну а если кто-то вдруг нападет в темноте на них самих, то еще лучше – значит, этот кто-то уже не нападет исподтишка на факелоносцев, поскольку разразившийся в тылу шум выдаст его приближение.

Все обстрелы велись уже издалека, и с меткостью у тех стрелков было плоховато. И у лучников, и у «мушкетеров», которые разрывали тьму вспышками и грохотом своих ружей. Стреляли, по всей видимости, даже не с соседних мостов и путепроводов, а с еще большего расстояния. Стрелы долетали до путников почти на излете, а пули и вовсе проносились либо выше, либо в стороне, либо уходили в пропасть. Что было, в общем-то, нормой для огнестрельного оружия, бывшего в обиходе до того, как его стали оснащать гораздо более точными, нарезными стволами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});