Варварские свадьбы - Ян Кеффелек

Однажды вечером он повздорил с Бастьеном за право мыть пол в столовой, так что Дуду пришлось их разнимать. Мадемуазель Ракофф объяснила, что уборка помещений уже не один год была привилегией Бастьена, а Людо можно поручить ухаживать за парком. Людо принялся ровнять граблями террасу и дорожки и делал это с таким рвением, что оголил огромные сосновые корни; он уже собирался их выдернуть, не подумав, что деревья могут упасть и кого–нибудь убить, но его вовремя отстранили от этой работы.

Вскоре в Центр приехали психиатр и дантист, чтобы провести очередной медосмотр. Психиатр доктор Уай, обслуживавший Центр Сен–Поль, подверг Людо различным тестам и записал в карточке: «Небольшое слабоумие. Характер неустойчивый. Временами агрессивен, необщителен. Требуется наблюдение в специализированном лечебном учреждении».

После стычки с Одилоном в столовой дети относились к Людо с боязливым уважением. Разукрашенные стены его комнаты, напоминавшей святилище инков, приводили их в восторг. Дембеля незаметно выносили из столовой тарелки с дымящейся едой и ставили их у него под дверью. Его приход вызывал аплодисменты, а когда мадемуазель Ракофф задавала какой–нибудь вопрос, все головы поворачивались в его сторону.

Это усиливающееся влияние, к которому Людо вовсе не стремился, вызывало отчаянную злобу у Одилона, видевшего в этом покушение на свою власть. Напрасно карлик вынюхивал и шпионил, напрасно расточал любезности, ничто в поведении Людо не давало повода для доносов. Каждый вечер карлик пробирался в комнату Людо и, потягивая гранатовый сироп с водой, прищелкивал языком, будто дегустировал первоклассный коньяк:

— Отличный сироп… Прекрасный цвет, а какой букет!

Людо покорно выслушивал сплетни и разглагольствования о музыке, в которых карлик щеголял учеными словами — вырванные из первоначального контекста, эти слова теряли всякий смысл. Людо уже не прерывал его рассказами о подводной лодке, о фисгармонии или Татаве. Иногда Одилон вдруг резко менял тему:

— Рисовать на стенах запрещается… Я так ничего не скажу, но другие… девчонки… К счастью, они сюда не суются!

Девчонки! Было очевидно, что они хорошо относились к Людо, однако он не позволял себе разговаривать с ними. Иногда он замечал устремленный на него задумчивый взгляд Лиз. Значит, и она за ним следила. Она выходила в парк как раз тогда, когда он прогуливался там, устраивала так, чтобы он заметил ее присутствие, но никогда с ним не заговаривала. В него летели мелкие камешки, он слышал смех. Но никого не видел. В часовне или в столовой, чувствуя себя в безопасности в окружении других детей, она осмеливалась улыбаться ему. И почти каждый день Людо находил у себя под подушкой леденцы от кашля, разноцветные ленты или миниатюрные яйца из хлебного мякиша. Однажды он нашел белый платок — своего рода безмолвное любовное послание. На стенах его комнаты вокруг прикрытых рукой лиц красовались нарисованные красным карандашом вензеля и губы.

От Максанса не ускользнули перемены, произошедшие с Людо. Вечером, дождавшись ухода Одилона, он появился в комнате Людо.

— Ты совсем не такой, как раньше, — жалобно повторял он. — Я же знаю… Совсем не такой.

— Какой же я был? — спросил Людо.

Максанс беспомощно развел руками.

— Да я не знаю… Только когда ты приехал, я снова увидел свой дом. Увидел мать, сестру матери, аллею, обсаженную гортензиями, слева от нее — вольер, а дальше — террасу над озером. Там после обеда мы ели бисквиты с корицей… А еще там была моя мама…

— А моя мать, — перебил его Людо, — варит варенье из ежевики… Она приносит мне завтрак в постель… А машину ее я вожу…

Максанс был единственным ребенком у своих родителей, но они рано умерли. И он с упоением делился с Людо воспоминаниями детства, воспоминаниями о событиях, которые никогда не происходили в действительности.

*

Только ночью, гуляя под звездным небом, Людо вновь становился самим собой. По голосам, по скрипу панцирных сеток он мог определить, кто спит, кто еще бодрствует, и достаточно ли глубок сон воспитанников, чтобы выйти наружу незамеченным. Однако нередко дверь в конце коридора оказывалась запертой, и ему приходилось отказываться от своих намерений.

Впрочем, он не был единственным, кого снедала тайная страсть к ночным прогулкам. Ночью в Центре Сен–Поль появлялись свои кочевники, свои скитальцы, и если отбой отправлял в объятия Морфея детей, одурманенных снотворным, то, казалось, он выпускал на свободу тайных демонов, скрывавшихся под обличьем нормальных обитателей Центра. Иногда Людо замечал тень мадемуазель Ракофф и принимался за ней следить. Она двигалась широкими стремительными шагами, будто спешила прийти куда–то к назначенному сроку, углублялась в аллеи, но затем возвращалась назад, не дойдя до конца, и Людо, опьяненный собственной смелостью, уже не боялся ее и представлял, как заговорит с этой безоружной тенью, бормотавшей на ходу какой–то вздор.

Фин также вела ночную жизнь. Неф приходил к ней несколько раз в неделю. В постели они спорили. Кто–то из них хотел, кто–то нет. Как Николь и Мишо. Однажды, к изумлению Людо, Дуду, спасаясь от медсестры, пришедшей спросить у Фин через дверь, не слышала ли та какой–то шум, спешно вылез через окно, у которого мальчик устроил свою засаду.

Иногда кухарка не спала в своей комнате, и Людо недоумевал, где же она проводит ночь.

В тот вечер он тоже ждал. Повсюду царило спокойствие. Сердце его глухо стучало. Ночь делала неразличимыми пальмовые ветви и рыбьи плавники на обоях. Набравшись терпения, Людо слушал шум леса и западного ветра, который шептал об океане. Я стану моряком как ты и сказала впрочем мне уже лучше… со мной что–то не так но все налаживается и когда ты приедешь ко мне в июне ты меня не узнаешь скажешь что это не я. Он сделал глубокий вдох и вышел в коридор. Это был самый опасный момент. Надо было пройти участок, освещенный ночником, и тайком войти в комнату Одилона, находившуюся через две двери по коридору. Босые ноги прилипали к полу, и Людо продвигался, приноравливаясь к ритму доносившегося из комнат храпа. Дверь в комнату карлика бесшумно отворилась, и он вошел.

Одилон спал, посасывая большой палец; он был так плотно завернут в одеяло, что напоминал мумию. Людо подошел к креслу, на котором под толстым молитвенником лежала аккуратно сложенная одежда, обшарил карманы красного пиджака — безрезультатно. В карманах брюк тоже ничего не оказалось. Людо снова приблизился к кровати. Залитый лунным светом, карлик, будто грызун, издавал тихое и тонкое посапывание — он лежал на боку и держал руку под подушкой.

Людо впервые отважился проникнуть к нему ночью. Сейчас он мог воочию убедиться в усыпляющем действии трех таблеток, подмешанных к гранатовому напитку, которым так любил наслаждаться карлик. Подойдя совсем близко, Людо опустился на колени и, нащупав под подушкой сжатый кулак, вытащил его наружу. Разжимая пальцы, чтобы забрать ключ от коридора, он вдруг увидел прямо перед собой широко открытые изумленные, но не видящие глаза карлика. Людо застыл в оцепенении и затаил дыхание. Жалобно всхлипнув, Одилон снова закрыл глаза. Тогда Людо рванул ключ и вышел из комнаты.

Открыв дверь столовой, он испытал ощущение всемогущества и едва удержался от дикого победного крика. Он был свободен. Центр Сен–Поль со всеми его обитателями растаял как сон, и Людо остался наедине с ночью, полной таинственной жизни. Он подошел к яслям, протянул руку к размытым силуэтам барашков и, убрав фигурку, принадлежавшую Одилону, поставил на ее место один из пластмассовых скелетиков Татава.

Выходя из столовой, он задумчиво посмотрел на дверь, ведущую на девичью половину, и подумал, можно ли ее открыть его ключом.

Снаружи Людо обдало свежим ветром. Резкий холод распространялся в ночи подобно запаху. Небо и земля купались в океане лунного света, среди которого глухо стонал лес цвета коралловых рифов. Людо прошел шагов двадцать вдоль замка в северном направлении и перешел, будто реку вброд, террасу, через которую он заранее тайком проложил тропинку из сосновых иголок. Почувствовав под босыми ногами холодный песок, Людо обернулся. На фоне светлого неба чернели силуэты строений. На первом этаже светилось одно из окон.

Он быстро зашагал по аллее, раскачивая головой и размахивая руками, взахлеб вдыхая ледяной воздух, радостно подставляя его потокам свое нагое тело и непокрытую голову — наконец–то он был свободен. Спустившись к реке и оставив на берегу пижаму и барашка, залез в воду. Он разговаривал сам с собой, плескался в свежей проточной воде, брызгая на прибрежный ольшаник, затем, пренебрегая опасностью, направился к середине реки.

Когда он вышел и лег на траву, глядя в звездное небо, по его телу, покрытому гусиной кожей, пробежала чувственная дрожь. Мерцающие созвездия… Он всегда любил эти огни, горящие в ночи без дыма и пламени, хотя и не мог объяснить, жажду чего утолял их созерцанием. Какая сегодня сутра погода… в сущности Людо ты добрый… подай–ка мне поднос пока все не остыло… так что бы тебе доставило удовольствие… знаешь возможно ты хороший мальчик…