Фёдор Абрамов - Олег Трушин

за исключением корректорской правки.

Тем не менее в феврале 1954 года «Люди колхозной деревни…» не увидели свет. Причина была весьма банальной, в чём-то даже смешной. Упоминавшийся в статье писатель Семён Бабаевский баллотировался в депутаты Верховного Совета СССР, и, как пояснил Абрамову в телефонном разговоре Дементьев, было неудобно выступать с критикой накануне избрания. Публикацию перенесли на апрель.

И вот, покочевав из номера в номер, изрядно «причёсанная» с «согласия» Абрамова статья всё же «прорвалась» сквозь цензуру и окончательно закрепилась в четвёртом номере, став поводом для нового приезда Абрамова в редакцию «Нового мира», ставшую со временем, со слов самого Абрамова, «родным прибежищем», «литературным клубом», «неким литературным собранием». Поддержку сотрудников журнала он будет чувствовать постоянно, хотя отношения с ними не всегда будут безоблачными, но здесь уже будут сказываться сложность и принципиальность абрамовской натуры.

В итоге, увидев свой текст опубликованным в «Новом мире», Фёдор Абрамов расстроился – он не то хотел увидеть. В эти дни в его дневнике появилась такая запись: «…Статья в “Новом мире” напечатана. Обкорнали, сгладили все углы. Жалко! И это после того, как я уже подписал гранки. Возмутительно. Люся говорит: это хорошо. Меньше ругать будут. Да вызовет ли статья отклики?»

Спустя годы, увидев, что статья сохранила актуальность, Фёдор Абрамов дважды её дорабатывает, внеся в текст то, что когда-то было исключено цензурой, и сделав его более лаконичным.

19 апреля 1954 года, через несколько дней после выхода апрельского номера «Нового мира», Фёдору Абрамову позвонил Александр Дементьев и попросил срочно приехать в редакцию, не афишируя своего отъезда в Москву в Ленинградском университете. Сие наставление наталкивало на мысль, что Александр Григорьевич чего-то остерегался, не желая впутывать ни себя, ни коллег в дальнейшие события, касающиеся критики абрамовской статьи. Осторожности Дементьеву было не занимать!

Фёдор Абрамов в своём дневнике так отметит этот телефонный разговор с Александром Дементьевым: «Зачем? Оказывается, статья вызвала целую бурю. “Нужны, – сказал Дементьев, – ответные реакции”. Что это значит? Видимо, придётся ехать. Статья всё больше наводит шум. В Союзе писателей, как передаёт Мика (Каган. – О. Т.), кто-то сказал, что это новое слово в критике…»

Поездка в Москву для Абрамова была тягостной и напряжённой. В голове роились всякие думы. Но было понятно одно: те, кому надлежало увидеть статью, её увидели и уже высказали свою позицию в «Новом мире». Что будет дальше?

Сложность предстоящего общения с Дементьевым Фёдор Абрамов прекрасно представлял. Однако ни отказаться от поездки, ни промолчать было нельзя. Но как себя вести в этой ситуации и чтó нужно делать, он решительным образом не знал. Понятно было лишь то, что в случае повальной критики в свой адрес ему без поддержки «Нового мира» со всем этим шквалом «битья» не справиться. Но Абрамов даже предположить не мог, что в самый накал разбушевавшихся вокруг его статьи страстей он, со своей правдой и совестью, окажется один на один со всеми оппонентами. Его фактически загонят в угол, но спасать он станет не себя, а репутации тех, кто ещё совсем недавно поддерживал его новомирскую статью. С болью в сердце, теряя веру в сущность «оттепели», ему придётся склонить колено перед ложью, взращённой системой, которой он, как ни парадоксально звучит, служил верой и правдой. Для него это станет ударом ниже «пояса», боль от которого будет отзываться все последующие годы жизни. В его душе произойдёт страшный разлом, он произведёт переоценку ценностей и сменит идеалы, которым служил все эти годы. Как следствие, усилится внутренний поиск своей веры в торжество справедливости. Это был своеобразный опыт, поворот в судьбе, без которого вряд ли бы мы имели такого Фёдора Абрамова, каковым ныне он для нас является.

Но в апреле 1954 года редакция «Нового мира» пока была ещё с ним заодно. По возвращении домой Абрамов запишет в дневнике:

«…Дементьев рассказывал, что в правлении Союза писателей три дня шла партгруппа… И что только не было сказано по поводу моей статьи! “Иудин поцелуй”, голос Би-би-си… Словом, статья была названа идейно порочной, охаивающей советскую послевоенную литературу. А. Сурков и Рюриков объявили статью оппортунистической, меньшевистской, написанной с враждебных социалистическому реализму позиций.

Сам Бабаевский, говоривший более тридцати минут, сказал, что его книги переведены на все языки народов СССР, по ним учатся строить социализм в странах народной демократии. Статья Абрамова, подчеркнул он, повторяет клеветнические измышления американской прессы о его романах.

Поносили мою статью и другие – Б. Полевой, Грибачёв, словом, все, у кого рыльце в пушку».

Но это были лишь цветочки – пожар публичной травли Фёдора Абрамова только разгорался. В шестом, майском номере журнала «Коммунист» была опубликована статья-рецензия А. Мясникова «О собрании литературно-критических статей М. Горького», которая, судя по названию, вовсе должна быть далека от абрамовской статьи, но тем не менее, словно писать было больше не о чем, автор «прошёлся» и по «Людям колхозной деревни…».

Из письма Абрамова филологу Лие Соломоновне Левитан от 10 мая 1954 года:

«…В Москве моя статья вызвала целую бурю негодования. Против неё ополчились все лакировщики, не только названные в статье, но и не названные. На собрании партгруппы правления писателей, которое длилось три дня, моя статья была классифицирована как идейно порочная. Меня окрестили оппортунистом, повторяющим клевету о романах Бабаевского “Голоса Америки” и т. д.

По-видимому, в “Литературной газете” появится разносная статья. Сигнал к разносу уже подан. В шестом номере “Коммуниста” походя даёт мне пощёчину Мясников. Одним словом, “мне отмщение – и аз воздам”.

Что касается моего самочувствия, то я не сказал бы, что оно хорошее. Ведь неприятно, когда тебя хлещут всякие мерзавцы, сделавшие из литературы объект наживы и спекуляции.

Но тем не менее я не унываю. Я знал, на что иду, и всё приемлю как должное. Жалею об одном – о том, что редакция “Нового мира” вытравила из статьи все хлёсткие и смелые формулировки. Уж говорить, так говорить в полный голос, ставить все точки над “и”».

И всё же хитрец Дементьев, вызывая Фёдора Абрамова в редакцию, имел и ещё одну цель, о которой по телефону не предупредил. Это было как раз то самое, что, по словам Александра Григорьевича, надлежало «обдумать, взвесить» и отчего оговаривался «приезд инкогнито»: Абрамову предлагалось написать первому секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущёву. (Здесь вновь прослеживается определённая наивность Фёдора Александровича, порой по-детски не умевшего реально оценить обстановку и подумать о последствиях совершённого хотя бы на пять шагов вперёд!)

По мнению Александра Дементьева, письмо Хрущёву – решительный и во многом многообещающий ход. Ход на опережение! Скорее всего, Дементьев решился на такой шаг не без согласования с Твардовским, надеясь, что абрамовское