Казанова - Иен Келли

Все это представляет настоящего Казанову в совершенно ином свете: молодой человек, будущий отец, влюбленный, одинокий в палаццо Брагадина, помышляющий о самоубийстве (по его собственным словам); церковному браку его мешали препоны старшего поколения и традиционное устройство монастыря. Все было сложно и скверно.

Вернувшись в Сан-Самуэле, Казанова повидал бывшего любовника своей матери Джузеппе Имера, театрального импресарио, и у него встретил свою подругу детства, Терезу Имер. Она давно покинула Венецию, оставив малодоходное место у окна дома на Калле-делла-Дука Сфорца, где она заигрывала с прохожими, вышла замуж за хореографа Анджело Помпеати и теперь пела в опере в Байройте. Карьера ее складывалась в венецианском стиле — певица и куртизанка, Терезу содержали маркиз де Мон-Перни, директор оперного театра в Байрейте, и правящий маркграф Фредерик фон Гогенцоллерн, шурин Фридриха Великого. При этом с Помпеати у нее было двое детей.

Ее любовные дела были достаточно запутанными, но при возвращении обратно в Венецию в 1753 году она переспала с Казановой — они не видели друг друга со времен их юношеского флирта в палаццо Малипьеро в 1740 году — и единственная совместная ночь привела к зачатию ребенка. Это случилось в разгар романа Джакомо с Катариной, так что в конце весны 1753 года беременными от него оказались две не знакомые друг с другом молодые женщины. Отец Катарины был прав, утверждая, что Казанова непригоден для брака, но у самого Джакомо ушло много времени, чтобы понять то же самое и чтобы это стало очевидным для Катарины.

Беременность Катарины протекала плохо, и в конце июля 1753 года у нее произошел выкидыш. В критический момент Казанова переехал в крошечную каморку в доме Лауры, чтобы быть ближе к Катарине, и с помощью послушницы смог переправить тюк необходимых простыней и салфеток, купленных в еврейском квартале. Он был ошеломлен выкидышем и кровотечением, видя, как Лаура из монастыря переносит кровавое белье в свой дом для стирки. Катарина оправилась заботами и стараниями более старшей монахини, которая, если верить письмам девушки к Казанове, была, вероятно, бисексуальна и сама немного влюблена в Катарину.

Казанова вернулся в Венецию, но по основным праздникам и в некоторые воскресенья Джакомо отправлялся в гондоле Брагадина на Мурано и переодетым присутствовал на мессе. Здесь он мог видеть Катарину, которую называл также своей «маленькой женой», хотя и не мог разговаривать с ней. Была комната для свиданий, но Катарине отказали в ее использовании. Он послал ей перстень с секретом — за изображением Святой Екатерины был спрятан его собственный портрет.

В ноябре 1753 года история приняла неожиданный оборот. В День всех святых Казанова получил послание. «Письмо было белым и запечатано воском цвета авантюрина [рыжевато-коричневого стекла, изготовляемого на Мурано]». Оно гласило:

Монахиня, которая видит Вас в церкви по всем праздничным дням в течение последних двух с половиной месяцев, хотела бы познакомиться с Вами… Она не желает обязывать Вас говорить с ней прежде, чем Вы увидите ее, поэтому даст Вам имя особы, которая может сопроводить Вас в разговорную комнату [чтобы познакомиться]. Тогда, если [Вы изволите], эта же монахиня даст Вам адрес казино здесь, на Мурано, где Вы найдете ее в одиночестве в первый вечерний час на следующий день, который сообщите ей сами; Вы сможете остаться и поужинать с ней или уйти через четверть часа, если у Вас есть другие дела.

Это было прямым приглашение к интриге.

Из-за того, что случилось дальше — полномасштабного романа с монахиней, которая оказалась старшей подругой Катерины, М. М. — этот отрывок воспоминаний может считаться фантазией, но доказательства в пользу правдивости Казановы перевешивают. Хотя личность реальной М. М., в отличие от К. К., окончательно не установлена, связь с ней в описанной у Джакомо хронологии более или менее совпадает с картиной сексуальной практики в Венеции в то время.

Казанова рисует М. М. — женщину, которая его весьма привлекала и которая покончила с возможностью его брака с Катериной — сексуально искушенной и влиятельной, что сильно разнится с нашими представлениями об обитательницах монастырей. Участие в истории французского дипломата, кардинала де Берни, которого несколько лет назад Казанова немного знал по жизни в Париже, придает событиям дополнительную правдоподобность. Иоахим Франсуа Пьер де Берни был известным распутником, коему весьма благоволило венецианское правительство: сексуальные похождения обременили его долгами перед властью в такой степени, что превосходили их только долги столь же сластолюбивого посла Великобритании, Джона Мюррея. Оба мужчины были известны связями с женщинами, которые официально приняли постриг и вступили в религиозные ордена. Это не так дико и вызывающе нечестиво, как может показаться на первый взгляд. Монастыри Венеции включали школы, музыкальные академии и госпитали и существенно отличались от того, что мы привыкли обозначать этим словом. Синьор Капретта рассчитывал, что его дочь Катарина будет находиться в обители Санта-Мария в безопасности, ожидая, когда наконец ее девственность вручат выбранному отцом для нее купцу, но гарантией этого были финансовые соображения, а вовсе не религиозные. Отец платил, чтобы держать ее подальше от Казановы и других мужчин. Многие монахини вели не монастырский образ жизни, в частности — монахини из патрицианских семей, которые привозили с собой существенное приданое, это приносило обоюдную выгоду принимающей и отправляющей сторонам — обитель получала их богатства, а их семьи отказывали им в праве вступать в брак, защищая линии наследства и олигархические союзы. Подобных монахинь Казанова встречал за игрой в ридотто или в масках на карнавале, иногда они пускались в любовные связи (с крайней осторожностью, чтобы не нанести ущерб своим монастырям и семействам) и, в целом, пользовались всеобщим сочувствием. Эти женщины, как тогда говорили, были в первую очередь венецианками, а уж потом — христианками.

Предложение, исходящее от женщины, всегда интриговало Казанову, пробуждая в нем любопытство и интерес. Он счел, что история с монахиней-распутницей будет «в некотором роде изменой» Катарине, но что «даже если бы она узнала про эго, то не оскорбилась бы, поскольку измена была нацелена лишь на то, чтобы мне не разучиться чувствовать и тем самым сохранить себя для нее».

Он согласился встретиться с М. М. в монастыре, в разговорной комнате, куда его провела пожилая аристократка, графиня Сегура. На первой встрече в ноябре 1753 года они не говорили. М. М. беседовала с графиней, а Казанова наблюдал. «Она была идеальной красавицей, высокой, с изысканно бледным лицом, имела благородный вид».

Свидание было организовано в частном казино на Мурано. Казанова сразу понял, что имеет дело с монахиней, которая или располагает независимыми доходами, или живет на содержании у богатого человека. Ужинали они с дорогим розовым шампанским — кулинарные подробности были важны, потому что казино М. М., как оказалось, имело французскую кухню и принадлежало французам. Так сложилось, что Казанова знал, что духи М. М. можно было достать только во французском посольстве, и потому сделал вывод, что ее покровитель не кто иной, как сам французский посол, де Берни. В первую их ночь М. М. раздвинула диван не полностью, что показалось Казанове странным, и позволила ему расшнуровывать «шесть широких лент» ее корсета — но, несмотря на его попытки направить ее руку «к месту, где она убедилась бы, что я заслужил ее милости», любовью они не занимались.

На следующий день это знакомство стало еще более загадочным после того, как Казанова получил записку от Катарины, которую принесла ему Лаура. Катарина увидела Казанову разговаривающим с М. М. и сообщала ему, что М. М. была ее наставницей в монастыре, заботилась о ней во время выкидыша и потом помогала скрыть его. Хотя это обстоятельство осложнило положение Казановы, он отнюдь не стал отказываться от новой связи, целиком основанной на сексе, хотя по-прежнему полагал себя влюбленным в Катарину. Находясь под впечатлением от знатности происхождения М. М. и влиятельного положения ее покровителя французского посла и в той же степени опьяненный перспективой тайной связи с монахиней-куртизанкой, Джакомо принялся разыгрывать роль отпрыска патриция.

Он арендовал дорогое казино для встречи с М. М. Казино принадлежало лорду Холдернессу, послу Великобритании до 1746 года, и было украшено эротическими восточными изразцами и зеркалами, и там работал «проворный слепой официант, посему господа и обслуга не могли видеть друг друга». Находилось оно в нескольких ярдах от ныне уже исчезнувшего театра «Сан-Моизе», недалеко от площади Сан-Марко.

Джакомо договорился встретиться с М. М. у знаменитой конной статуи Бартоломео Коллеони на Пьяцца деи Санти Джованни-э-Паоло. Она заставила его ждать «в ожидании удовольствия», и он, усмехаясь, стоял у щита средневекового венецианского героя, менее знаменитого военными подвигами, чем собственной исключительной анатомией: у него было три яичка. М. М. прибыла одетой как мужчина, что привело Казанову в еще больший восторг. Рука об руку они пересекли площадь Сан-Марко в направлении «Сан-Моизе» и казино, где «сняли маски». Она была поражена — в основном, многочисленными зеркалами, которые отражали будущих любовников со всех сторон в мерцании множества свечей в ванной и у «английского ватер-клозета», в будуарах и помещениях, которые отходили от центральной части зеркального восьмиугольника. После тщательно продуманного ужина — ели мороженое, устриц, пили пунш и бургундское вино — они разделись и всю ночь занимались любовью. Хотя М. М. «не научила меня ничему новому, что касалось физической стороны действа… Я показал ей то, что она и не думала, что имеет право просить меня сделать с ней; я открыл ей, что малейшие ограничения вредят величайшему наслаждению».