Хорошее стало плохим (ЛП) - Дарлинг Джиана

Я не собиралась сходить с ума, как предупреждал Дэннер. Я просто проводила небольшую разведку.

Если Дэннер думал, что я буду сидеть сложа руки, пока клуб нападает на мою семью, он не очень хорошо меня знал.

Я припарковала свой черный Мерседес G65 на усыпанной гравием дорожке возле здания клуба и на секунду позволила знакомым звукам AC/DC «TNT» окатить меня. Это была любимая группа моего отца, одна из наших любимых песен этой группы, и, сидя в машине, которую он собрал и настроил для меня, я чувствовала себя к нему ближе, чем когда-либо за последние недели.

Я была дочерью своего отца.

Я родилась такой, а затем выковалась в соответствии с его образом огнем испытаний, которым я подвергалась в годы своего взросления. Это было хорошее сходство, которым я втайне гордилась больше, чем Кинг, но впервые в жизни, даже после всего, что он для нас сделал, я поняла, какую невероятную ответственность должен был чувствовать папа, зная, что у него есть сила, чтобы мы были в безопасности и были счастливы.

Теперь я отдала ту же силу, и я хотела быть достаточно сильной, достойной Зевса, чтобы нести эту тяжесть до победного конца.

Было тихо, когда я вошла в старый дом, не удивившись, учитывая, что было одиннадцать часов воскресенья, а по меркам байкеров это было чертовски рано. Я направилась прямо в кабинет Жнеца в задней части дома, надеясь, что смогу обмануть его под предлогом необходимости руководства после смерти Крикета. Жнец был из тех людей, которым нравилось слушать собственный голос и делиться мудростью, как какой-нибудь лжепророк, так что я знала, что он потерпит неудачу.

Из-за приоткрытой двери доносилось хихиканье, скрипучие женские звуки, которые напомнили мне о давно забытом мамином дурацком смехе.

Тем не менее, я постучала в дверь, потому что у Жнеца не возникло бы проблем с отправкой одной из его многочисленных женщин, если бы это означало побыть наедине со мной. Я никогда не была уверена, почему, но этот человек не только жаждал меня, я думаю, он действительно любил меня (настолько, насколько могло его черное сердце), почти как дочь.

— Да? — крикнул он со смехом в своем хриплом голосе.

— Это я! — закричала я. — У тебя есть секунда?

Наступила демонстративная тишина, а затем еще одно хриплое хихиканье.

— Конечно, детка, дай мне секунду, и я приму тебя.

Я прислонилась к стене напротив двери и развернул квадратную пластинку Хубба Бубба, прежде чем засунуть ее в рот. Не было большой вероятности, что Жнец будет болтать о своих планах обокрасть тайный склад Падших, но я подумала, что смогу хотя бы узнать, в какое время они планировали встретиться, а затем, возможно, выследить их от клуба…

Дверь открылась, коренастая форма Жнеца заняла всю ширину проема, но не большую часть длины.

— Заходи, девочка, — сказал он с улыбкой.

С улыбкой. Жнец Холт был не из тех людей, которые легко улыбаются, и вид того, как его рябое, выпуклое лицо вытягивается в некое подобие радости, вызвал эхо беспокойства в глубине моего живота.

Я последовала за ним в комнату, изучая его лицо в поисках подсказки, что изменилось в его жизни, что превратило его из безжалостного скряги в счастливого ублюдка, когда запах поразил меня. Приторная сладость дешевых, приторных духов оттеняется резким обугленным дымом сигарет.

Потом смех раздался снова, как наждачная бумага в воздухе, грубая против моих ушей.

Я знала, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на стол Жнеца, кто будет стоять рядом с ним.

Моя мама.

Я видела Фарру не более двух раз за десять лет, с тех пор как Дэннеры взяли меня к себе, а потом папа вышел из тюрьмы и снова сделал нас своим домом. Один раз это было, когда мне было шестнадцать, и она подошла ко мне в школе, прося денег, следующий и последний был, когда я столкнулась с ней на улице во время поездки в Ванкувер на мой восемнадцатый день рождения. Она смотрела сквозь меня.

Прошедшие годы не могли не сказаться на ее некогда значительной красоте. Жесткие складки окружали ее похудевший рот, складки на щеках и вокруг глаз, которые слегка обвисли, ее кожа была слишком дряблой и слегка восковой из-за жестокого обращения, которому она подвергала свое тело на протяжении десятилетий. Ее волосы были окрашены в обычный оттенок светло-русого цвета, ее груди все еще были большими и фальшивыми, но обвисшими на ее дряблой коже, на груди были отмечены родимые пятна и родинки. На ней были узкие джинсы, байкерские сапоги и укороченный топ с низким вырезом на шее, что свидетельствовало о том, что она, возможно, выглядела на пятнадцать лет старше своих сорока, но ее тело все еще было достаточно хорошим, чтобы выглядеть дрянным, по крайней мере относительно хорошим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но меня поразили ее глаза. Они были такого же яркого тропического синего цвета, как и мои, такие же широкие, круглые, с завитыми ресницами. Только ее глаза были наполнены злобой и горечью, которые потускнели по краям, как состаренная медь.

— Харли, детка, мамочка дома, — драматично воскликнула она, широко раскинув руки, приглашая меня в свои объятия.

Я осталась стоять на месте. — Мама, что ты здесь делаешь?

Жнец усмехнулся с мужественным удовлетворением и подошел, обхватив мясистой рукой ее бедро, как гордый партнер. — Фарра теперь моя новая девушка.

— Что, черт возьми, случилось с Джейд? — я спросила.

Эта старая сучка не была самой теплой женщиной в мире, но она была Мадонной по сравнению с Фаррой. Она также многое пережила на стороне Жнеца, десятки романов и, по крайней мере, дюжину внебрачных детей, кроме того, я не могла представить, чтобы она отказалась от своего положения без боя.

Фарра махнула рукой, ее ослепительные браслеты звякнули. — О, эта старая сучка должна была уйти. Не беспокойся о ней.

Я не унаследовала любовь к байкершам от матери. Она ненавидела всех, у кого была вагина, особенно если эта вагина была красивее ее или имела что-то, чего не было у нее.

Боже, глядя на нее, я вспомнила, что половина моей ДНК была сформирована из чистого зла, и я сделала себе поблажку за свое довольно частое плохое поведение. Это было естественно, учитывая мое происхождение.

— Почему ты не здороваешься со своей мамой, девочка? — спросил Жнец, и его лицо снова нахмурилось, и я снова расслабилась.

Я сделала, как мне сказали, двигаясь вперед, чтобы оказаться в ее сильно надушенных руках. — Привет, мама.

— Вот так лучше, — прошептала она мне на ухо, прежде чем причмокнуть губами в громком поцелуе в ухо, от которого я почти оглохла на левую сторону, — Я знала, что ты будешь рада меня видеть. Женщины Мейкомб снова вместе.

Я не была Мейкомб. Я никогда не была ею.

Я была Гарро до мозга костей.

Но я бы сыграла в эту игру, если бы она захотела.

Я присела на край стула, устраиваясь поудобнее. — Итак, как вы познакомились?

— Я встретил ее раньше, чем твой гребаный отец, детка, — сказал мне Жнец. Было очевидно, что он ненавидит это, то, что он считал минуты разницы между Зевсом, встретившим ее, и тем, что он сделал то же самое, что он обвинял шестнадцать минут разницы как причину, по которой они не были вместе все эти годы.

Интересно.

У Жнеца была пожизненная эрекция на мою маму.

Отвратительно.

Но полезно.

По тому, как улыбка Фарры скользнула по ее накрашенным красным губам, как змея в траве, я поняла, что она знала, что это тоже полезно.

— Несколько недель назад столкнулся с ней на байк-шоу. Она устроила мне взбучку, но, черт возьми, в конце концов я заполучил ее, — закончил он раскатистым смехом, ущипнув ее за задницу, а она игриво шлепнула его.

Заткните мне рот гребаным пистолетом.

— Как мило, — вместо этого мягко сказала я.

— Хорошо наконец, быть с мужчиной, который должен был быть у меня все это время, — прихорашивалась Фарра, кладя руку на распухшую грудь Жнеца, — Теперь мы снова можем быть семьей.

— И Кинг?

Она поморщилась. — Он выбрал твоего отца, но опять же, у него никогда не было твоих мозгов, не так ли?