Гламурная невинность - Анна Данилова

– А Миша? Он тоже любит, – поспешила уверить ее Лариса. – Он очень сильно изменился.

– Да нет, Лара, он не изменился, он всегда был таким – нежным, ласковым, очень домашним… Просто все мужчины – трусы. Хотя, если взять Камору… – Лицо ее стало задумчивым и печальным. – Да, он был трусом, но в отношении женщин никогда не пасовал, манипулировал ими… нами… мной… Но я не буду о нем. Хочешь, пойдем на кухню, я буду варить кофе, а ты расскажешь мне, как у вас с Мишей… Из него же клещами ничего не вытянешь…

– Конечно, я пойду с тобой. – Лариса легко поднялась с кресла, и подруги отправились на кухню.

Таня налила в турку воды и поставила на плиту. Лариса следила за каждым ее движением, за каждым взглядом, как бы сравнивая ту Таню Орешину, которую она знала как невесту Каморы, и теперешнюю, освободившуюся от Каморы. Смотрела, сравнивала и думала о том, как же сильно мужчина может повлиять на женщину, изменить ее, сделать несчастной или, наоборот, счастливой, здоровой, улыбающейся, довольной жизнью…

– И еще, конечно, – искренне вздохнула Лариса, усаживаясь за стол и принимаясь барабанить ухоженными ногтями по столешнице, – из головы не выходит Надя. Эти похороны… Если бы не они, мы все считали бы себя совершенно счастливыми… – Она осеклась: – Я имею в виду себя, Мишу и, как мне думается, тебя… Ты же тоже переживаешь. Думаешь, я ничего не понимаю? Ведь мы же знали, видели, как ты мучаешься, как ревнуешь… Теперь все кончено.

Лариса смотрела на затылок Тани и спрашивала себя уже в который раз – не из-за того ли, чтобы скрыть преступление сестры, Миша сделал вид, что любит ее, Ларису, сделал все возможное, чтобы обрести верную союзницу, человека, который поможет им скрыть преступление?

– Лариса. – Таня повернула голову и посмотрела подруге в глаза. – Ты должна знать, что чувства Миши к тебе не имеют ко всему этому никакого отношения…

Лариса похолодела. Она молча смотрела, как Таня, не глядя, помешивает воду в турке, затем медленно, как это только возможно, открывает банку. В кухне запахло кофе.

– О чем ты? К чему не имеет отношение любовь Миши ко мне? – Она едва ворочала языком, произнося эти слова. Ее вдруг начало трясти.

– Ведь вы же все знаете, кто убил Надю, – холодно отозвалась Татьяна, всыпая кофе в турку и теперь сосредоточенно смотря в глубь нее. – Знаете, все понимаете и, к счастью, ничего не делаете, чтобы выдать меня… Тсс… – Она приложила палец к губам, все так же не отводя взгляда от кофе. – Это я убила ее. Ты все правильно думаешь. Ты знала это, и поэтому, когда Миша пришел к тебе и признался в том, что любит тебя, ты сразу же подумала, что он это делает только ради меня, чтобы заручиться твоим молчанием. Так вот, я не хочу, чтобы ты так думала. Пусть хотя бы у вас все сложится. Миша действительно любит тебя, а толчком, чтобы он проявил свои чувства по отношению к тебе, послужила, как это ни странно, смерть Газановой. Смерть как факт испугала его, вот и все. Он вдруг подумал, что жизнь человеческая очень хрупка, чтобы так долго оставаться в одиночестве… Прошу тебя, не думай о Мише плохо. Я понимаю, что своим признанием я как бы заткнула тебе рот… Теперь ты как бы вообще должна молчать, чтобы не навредить мне, не допустить, чтобы сестра твоего мужа села в тюрьму. Но я сама не сегодня завтра сознаюсь в том, что убила Надю.

– Таня! Что ты такое говоришь?! Зачем ты наговариваешь на себя?!

– Тогда, может, ты скажешь, кому понадобилось убивать эту шлюху? Ведь нас на острове было всего пятеро… Это с убитой. Ты, что ли, убила? С какой стати тебе убивать эту девицу? Из жалости ко мне, твоей подруге?

– Нет, – Лариса перекрестилась, – я не убивала… Что ты говоришь?..

– Камора? Он был без ума от нее, каждую ночь бегал к ней, как привороженный… не знаю уж, чем она его взяла… Может, как-то особенно его любила или ублажала в постели? Она опытная, мне до нее было далеко… ох, как далеко…

Таня горько усмехнулась и сняла с плиты турку. Разлила по чашкам кофе, поставила на стол и села напротив потрясенной признанием подруги Ларисы.

– Миша? Тоже из жалости к сестре? Не мог допустить, чтобы так измывались над бедной сестренкой? Но тогда логичнее было бы убить Камору, а он, эта сволочь, ходит по земле и заглядывает под юбки… Уф… Остаюсь только я. У меня был мотив. Кроме того, я как сейчас вижу остров. – Она закрыла глаза и тяжело задышала. – Да, я вижу этот проклятый остров, и Надю, делающую вид, что она собирает сучья для костра… А на самом деле она искала Камору, и я это видела, знала… Он предложил ей подняться на гору и посмотреть, какой оттуда открывается вид… неужели ты не помнишь этого?

– Нет, не помню…

– И тогда я сказала им, этой сладкой парочке, что туман… густой туман, что они оттуда ничего не увидят… Но она не послушала меня и пошла. Я видела, как она, не торопясь, чтобы Камора успел догнать ее, побрела в сторону материка. Она хотела подняться наверх и дождаться там Камору. Но я не позволила ему следовать за ней. Я попросила его разрубить бревно, и они с Мишей принялись за дело… А я догнала Надю и…

– Ты? Нет, этого не может быть… Ты оговариваешь себя…

– Не надо, Лариса. Все же и так ясно. Мне ужасно жаль, что ваша свадьба отложится на какое-то время…

– Мы уже подали заявление… – осторожно заметила Лариса.

– Вот и хорошо. Да только я не дождусь этого дня. Не могу больше молчать… Сегодня уже или завтра пойду в милицию и признаюсь. Пусть будет суд. Я расскажу, как я страдала, как мне было больно. И пусть Камора послушает. Хотя… уверена, он даже не придет в суд… Он же трус.

– И что ты сделала с ней там, наверху? Вы подрались? Она ударила тебе? Ведь не могла же ты сама первая броситься на нее?

– Ошибаешься, очень даже могла… – Татьяна встала, открыла буфет и достала оттуда бутылку с коньяком. – Будешь?

– Нет… мне нельзя… А вдруг я беременная? Я же не предохранялась, мы мечтаем о ребенке…

– Правильно. Очень жаль, что я не увижу своего племянничка или племянницу… – Татьяна как-то странно засмеялась и плеснула себе прямо в чашку с кофе приличную порцию коньяку. – Едва мы поднялись с ней, я спросила ее: «Ну и как, нравится тебе вид на Волгу?» И ты знаешь, что она мне ответила?

– Что?

– Что ей нравится Камора, что он – лучший любовник, который только может быть у женщины… Она сказала, что… – Татьяна махнула рукой. – Не хочу повторять, это уже грязь… И тогда я набросилась на нее. Ведь она сознательно делала мне больно, она издевалась надо мной, унижала… Я ударила ее, она упала, стукнулась головой… мне пришлось волочь ее, она была тяжелая, хотя на вид худая… Я подтащила ее к самому краю обрыва и ногой – понимаешь, ногой! – столкнула ее вниз… Вот, собственно, и все.

– А как же то, другое убийство? – чуть слышно спросила Лариса.

– Ну уж дудки, за другую девушку я отвечать не могу. Ее к тому же изнасиловали и убили. Видимо, в газете написали, как можно легко и просто убить человека, вот кто-то и взял с меня пример… А Земцова с Бескровной уверены, что оба эти убийства совершил один человек. Нет, это случайность…

– Ладно… Послушай, Таня, а ты уверена, что тебе надо признаваться?

– Не могу жить в постоянном страхе, что вот сейчас позвонят в дверь, ворвутся… Станут заламывать руки, наденут наручники… противно все это.

– Тогда, раз ты решила признаться, тебе нужен хороший адвокат. Все расскажешь ему, объяснишь.

– Мне Земцова нравится, такая душевная женщина, все понимает…

– Но она же не адвокат?

– Раньше она была адвокатом. Ушла, потому что грязная работа, она сама мне говорила… Однажды ей пришлось защищать убийцу девочки… Так что я попрошу ее. Думаю, она не откажет. А если и откажется, то посоветует кого-нибудь. Вот, собственно, и все.

Лариса смотрела на нее и думала о том, что Таня не отдает себе отчета и сейчас, не говоря уже о том, что действовала бессознательно, убивая Газанову, – она признается в совершенном убийстве, не представляя себе, что ее ждет уже через минуту после официального признания. Сначала ей придется сидеть в камере, дожидаясь суда, в жаре, духоте, среди грязных и дурно пахнущих женщин, затем будет суд – нервное потрясение, которое еще неизвестно, как она выдержит… потом – непременно тюрьма. Ведь она убийца!

Но что толку теперь признаваться, когда есть возможность избежать наказания, затаиться и постараться забыть, что она кого-то убила. Ведь всем понятен мотив преступления – жгучая, безумная ревность… Доказать, что Таня убила Газанову, как казалось Ларисе, невозможно. К тому же какой-то отморозок убил на том же самом месте другую девушку, предварительно изнасиловав ее. Разве грех воспользоваться такими обстоятельствами и промолчать?

– Таня, мой тебе совет – затаись. Молчи и никому ни в чем не признавайся. Посадят же! – В сердцах воскликнула она. – Ты еще так молода, красива, ты для того освободилась от Каморы, чтобы попасть в тюрьму?! Подумай сама, ведь это же он во всем виноват, это из-за него, из-за его сволочной душонки ты можешь погубить всю свою жизнь. А стоит ли? Может, я чего-то не понимаю, но и Надя в какой-то степени виновата в том, что произошло. Это же она соблазняла Камору, спала с ним у тебя под самым носом, она знала, что делала… Развратная девка! Знаю, что нельзя говорить плохо о покойниках, но все равно… Таня, ты не представляешь, какая я сейчас счастливая, и я хочу, чтобы ты тоже нашла хорошего парня и обрела счастье. Понимаю, что мои слова звучат высокопарно, но я искренне желаю тебе только добра. Подумай сама, как расстроится Михаил, ведь он так любит тебя… Пожалуйста, я тебя очень прошу, ни в чем не признавайся. Мы сегодня придем с Мишей к тебе, может, попробуем тебя уговорить не совершать этой роковой ошибки. Может, найдут убийцу второй девушки и повесят два убийства на него, а? Мало ли…