Ломаный сентаво. Аргентинец - Петр Иванович Заспа

в сторону брыкающегося Удо. Постепенно его взгляд изменился с безразличного на настороженный. Вытянув шею, туземец прищурил глаза, вглядываясь в кроваво-красные рубцы на теле Удо, и, юркнув в траву, неожиданно исчез. Вернулся он в сопровождении любопытной толпы.

— Эй, вы чего удумали? — выкрикнул Удо, заметив в их руках копья и колья с привязанными камнями. — Я живой, и в порядке!

Но туземцы, похоже, так не считали. Они внимательно разглядывали следы на его теле и обменивались короткими тихими звуками, хмуро покачивая головами.

— Что происходит? Даже думать забудьте! Убью любого, кто прикоснётся! — пересилив боль, Удо на секунду замер и брыкнул ногой. — Они что, не видят, что я живее любого из вас?

— Они так не думают, — отозвался Фегелейн. — Нужно было тебе молчать.

— Пошли прочь, дети плешивой собаки! Герман, да как тут смолчать, меня словно отходили раскалённой кочергой!

В подтверждение своих слов Удо сцепил зубы и, раскачиваясь, сдавленно зарычал, потом, не выдержав, завыл дико выпучив глаза.

— Как же печёт. Воды! Эй, вы, зелёные павианы, принесите воды! Пусть обольют меня водой!

— У них другие планы, — угрюмо произнёс Фегелейн.

— Что? О чём ты?

— Оглянись, — подсказал Клим.

Удо испуганно завертел головой и тоже заметил приближающуюся маску. В руках туземец нёс уже известный Климу каменный топор.

— Нет! — заревел Удо. — Я им не дамся! Ну хоть вы скажите им, что я жив и здоров! Вон от меня, твари!

Кольцо вокруг моряка подобострастно разомкнулось, и маска замерла, уставившись на его исполосованный живот.

— Пошёл к дьяволу! — лягнул ногой в пустоту Удо. — Дай мне только до тебя дотянуться!

Два туземца обошли Удо, согнулись, подставляя спины, маска взобралась, поравнявшись с затылком моряка, и замахнулась топором. Клим резко отвернулся. Удо истерично закричал, а Клим явственно представил, как сейчас разлетятся его мозги. Послышался глухой удар, звук падающего тела, но, к удивлению, крик Удо не смолк. Только теперь он доносился снизу. Клим осторожно обернулся. Обхватив голову и свернувшись клубком, моряк лежал у ног туземцев и продолжал голосить. Затем, ещё не веря, что всё ещё живой, Удо взглянул на свободные руки с обрывками лиан, и постепенно затих. Тут же ему в спину последовал осторожный тычок дротиком. Удо вздрогнул, и кольцо расступилось. Выстроившись полукругом, туземцы ощетинились копьями и, пританцовывая, размахивали перед ним костяными наконечниками.

— Что им надо? — опасливо поднимаясь, спросил Удо.

Стена копий приблизилась и теперь раскачивалась у его лица в опасной близости.

— Что происходит? — отступил на шаг Удо.

Выкрикивая боевые кличи, шеренга тут же надвинулась, оттесняя его к джунглям.

— Тебя изгоняют, — догадался Клим.

— Изгоняют? Ты хотел сказать — отпускают?

Не веря собственному счастью, Удо попятился, боясь повернуться спиной. Он сделал шаг, другой, вслед ему не полетели дротики, и тогда он оглянулся, заметив в кустах низкий проход.

— Я вас понял! — часто кивая, он поднял руки и, отходя боком, медленно приближался к протоптанной дорожке. — Я здесь лишний. Ухожу, ухожу!

— Удо, ночью вернись и помоги нам! — выкрикнул Фегелейн. — Ты не можешь нас бросить! Мерзавец, обязательно вернись! Без нас ты сдохнешь!

Но Удо его будто и не слышал. Медленно пятясь к кустам, он наконец ощутил спиной ветки и внезапно бросился по тропе, сломя голову. Послышался удаляющийся треск, и вскоре затих. Туземцы разошлись, а Клим с Фегелейном теперь остались висеть вдвоём.

— Вернётся? — спросил Клим.

— Нет, — уверенно ответил Фегелейн.

— Жаль. За время похода мне показалось, что мы успели подружиться.

— Подружиться? Ты с ума сошёл? С чего ради? Мы здесь из-за золота, а не в походе скаутов.

— Значит, показалось.

— Вилли, нельзя же быть таким наивным.

— Я уже понял свою ошибку. У меня тело зудит от укусов от пяток до макушки.

— Везунчик. Я своё уже не чувствую.

— Почему они его отпустили?

— Не знаю. Возможно, всё дело в гусенице.

— Судя по следу, она, скорее всего, ядовитая.

— Может, ядовитая, а может, и священная. Кто же их поймёт? У них мозгов, как у обезьян на деревьях.

— Обезьяны не едят себе подобных, — вздохнул Клим.

— Едят, — возразил Фегелейн. — Сам видел, как шимпанзе охотились на мартышек. По всем законам войсковой облавы. А потом пожирали вместе с листьями.

— Может, Удо всё-таки вернётся? — с надеждой спросил Клим. — С подмогой?

— Нет! — жёстко ответил Фегелейн. — Можешь о нём забыть. Да и куда ему идти? Из джунглей Удо не выберется. Будет скитаться, пока не накормит собой крокодила или какую-нибудь дикую кошку. Наш грузовик наверняка уже угнал Хоффман, а до ближайшей цивилизации сотни километров.

— Проводник Сальвадор говорил, что если идти на восток в долину ручьёв, то можно наткнуться на прииски.

— Проводник? Когда он тебе такое сказал?

— В первую ночь в сельве.

— Ты умеешь к себе расположить. Мне он так не доверялся. Я хотел его завербовать ещё в городе, однако мне он продемонстрировал местное ослиное упрямство. И кстати, Вилли, наверное, я должен попросить у тебя прощения. Если бы я тебя не уговорил идти в этот поход, ты бы сейчас здесь не висел.

— Я сам так решил. Сам и в ответе.

— Хороший ответ. Достойный ответ солдата. Даже на следователя гестапо это могло бы произвести впечатление. Жаль, что мы не служили вместе. Ещё жаль, что для так и не ставших людьми дикарей мужество — всего лишь приправа к обладателю его мяса. Но всё равно, Вилли, не держи на меня зла. Видит бог, я не знал, что нас ждёт. Я готовился дать бой себе подобным, считал себя знатоком партизанской войны, но судьба дала мне по носу. Она иногда такая шутница, эта судьба.

— Зато благодаря тебе, — грустно откликнулся Клим, — я узнал тайну, что Гитлер жив.

— Жив, — подтвердил Фегелейн. — Да только что нам теперь с того? Четвёртый рейх он будет строить уже без нас. Где всё это? Лавы огня… гейзеры раскалённой магмы… реки пламени. Гретель… Германия… долина ландышей…

Клим тяжело поднял голову и обратил к Фегелейну измученный взгляд. Тот начинал заговариваться и от обрывочных фраз перешёл к маловразумительным звукам. Вскоре он окончательно затих и, закрыв глаза, обвис, подогнув ноги. От прежнего холёного городского франта Фегелейна не осталось и следа. Прежде зачёсанные назад и уложенные лаком волосы свисали на лицо бесформенной паклей. Впалые щёки обозначили скулы, под глазами пролегли чёрные пропасти. Из-под разорванной серой куртки выглядывает впалый живот с обтянувшими кожу рёбрами.

«Как-то так выгляжу и я», — подумал Клим.

Он поднял взгляд. Ночь наступала стремительно. На смену звукам, доносившимся из жилищ пигмеев, пришли звуки сельвы. Из опустившейся темноты зазвучали завывания, крики, далёкий рёв. Над головой, громко хлопая