Зверь дышит - Николай Байтов

Затем снова на площадь. Тут стоят такси, предлагающие везти во Владимир, рядом магазин и несколько киосков. Я покупаю два печёных пирожка в киоске — один с капустой, другой с рисом и яйцом. Захожу в магазин и покупаю газированную воду «Суздальская» — пол-литровую пластиковую бутылку.

Время идти на платформу. Народ там уже собирается к поезду, но пока есть свободные скамейки. Я сажусь на одну и съедаю пирожок с капустой. Запиваю несколькими глотками воды. Внимательно рассматриваю длинный зелёный паровоз, стоящий напротив меня (и напротив вокзала) — по другую сторону путей. Он вознесён на невысокий постамент, и под колёса ему подложены рельсы… Таких удивительных машин уже не делают. Сейчас почему-то машины совсем обыкновенные, какие-то невыразительные… Я думаю о том, что, возможно, дверь в паровозную будку не заперта, и туда вечером, когда стемнеет, может залезть какой-нибудь бомж и переночевать.

Раньше эта электричка, 10.17, шла во Владимир из Петушков, теперь она приходит из Москвы. Она приходит. Вопреки ожиданиям, людей в ней немного, и больше половины здесь сходят. В опустевшие вагоны садится десятка два-три новых людей с платформы. Я сажусь и еду. Теперь солнце всё время освещает и печёт правую сторону вагона. Я сижу слева, в открытые окна дует ветерок. Иногда я пью воду.

Проходит час. После Юрьевца слева от пути начинается Владимир. Это длинная гора, на склоне которой ютятся домики с садовыми участками. Потом, повыше, появляется одна церковь, вторая. А там и бетонные кварталы виднеются на самом верху. Наконец проплывает в высоте Успенский собор кремля.

В 11.23 поезд подходит к вокзалу, к первой платформе. Через турникеты я вхожу в здание, где стоят несколько охранников и оглядывают толпу входящих. Мимо них вокзал надо пересечь насквозь и выйти на громадную площадь у подножья горы, где увидишь остановку автобусов, отправляющихся каждые полчаса на Москву, а за ней, прямо напротив, двухэтажное здание автовокзала, примыкающее задней стороной к горе. Там сзади, на уровне второго этажа, расположена и площадка, на которую подают местные автобусы. Кассы тоже на втором этаже. Я иду туда по внутренней лестнице. Над кассами, на стене, высматриваю отправление автобусов на Ковров. Вот вижу: 12.10. Будний день, билеты должны быть. Становлюсь в недлинную очередь, подхожу к окошку и говорю кассирше: «На Ковровский, 12.10, до Пестова, пожалуйста. Один билет». Она выбивает. Билет стоит 88 рублей.

Я снова спускаюсь на площадь и теперь иду к дорожке, которая, огибая слева автобусную площадку, круто поднимается в гору, к кремлю. По сторонам её за́росли кустов на склоне, где можно удобно справить нужду. Так, собственно, все и делают… Я мог бы взять билет на более поздний автобус — например, через час или полтора, — тогда у меня было бы время залезть на самый гребень владимирской горы, зайти в кремль и там погулять, но мне не хотелось так делать, потому что я знаю, что там ничего интересного нет: всё что можно я уже видел, и не один раз. Итак, облегчившись в кустах где-то на середине подъёма и поглядев оттуда против солнца на широкие дали клязьминской поймы за железной дорогой (самой Клязьмы не видно), я возвращаюсь на посадочную площадку и жду. Я стою у парапета наружной лестницы — высокого, мне по грудь — и ем пирожок с рисом и яйцом, купленный в Петушках. Прилетают три голубя и ходят передо мной. Я вспоминаю, что в сумке у меня лежит ещё бутерброд с сыром, захваченный с дачи. Достаю, сыр съедаю, а хлеб отламываю понемножку и бросаю — на парапет и на плоскую крышу гаража за ним. Голубей налетает сразу туча, и среди них несколько галок, которые, впрочем, держатся в отдалении. Кидаю им, они схватывают и отпрыгивают ещё дальше.

Отходит автобус на Камешково, и сразу за тем к тому же столбу площадки подают автобус с табличкой «Ковров». Шофёр уходит в вокзал, открыв переднюю дверь, там сразу появляется контролёрша. Люди толпятся, она их пропускает по одному. Кое-кто остаётся ждать шофёра, чтобы он открыл багажник для больших вещей. Я показываю билет и захожу внутрь. На билете у меня пятое место, это во втором ряду кресел, у прохода. Хорошо: удобно смотреть вперёд, чтобы Пестово не проехать. Сажусь, сумку ставлю на колени. Рядом со мной, у окна, уже сидит мужчина и разговаривает с кем-то по мобильнику — кажется, по поводу каких-то автомобильных колёс. В автобус залезает женщина с пачкой журналов и идёт по проходу, предлагая купить, — «Лиза», «Зятёк», «Тёщин язык», «Сад и огород»… Сидящая позади меня девушка покупает у неё сборник сканвордов.

Приходит шофёр, усаживается, закрывает переднюю дверь. Автобус спускается с площадки на вокзальную площадь, потом по улице Вокзальной понемногу закатывается вверх, на Большую Нижегородскую, и там, от памятника Фрунзе, едет уже по гребню горы, который постепенно снижается. Выезжаем на Нижегородскую трассу. Через пять минут справа появляется Боголюбово — монастырь с низенькими белыми стенами и огромным собором. Внизу, в пойме, я стараюсь разглядеть Покров на Нерли, но он лишь мелькает и тотчас исчезает. Переезжаем Нерль по мосту. Затем ещё один мост — на правую сторону железной дороги. Дальше в принципе мы должны были бы переехать и на правую сторону Клязьмы, но мы едем скоро полчаса, а Клязьмы всё нет. Я начинаю беспокоиться: может быть, я её не заметил, но как это могло быть? Достаю записную книжку, где у меня выписаны несколько деревень перед Пестовом, и смотрю на дорожные указатели, стараясь не пропустить знакомых названий. В это время мы проезжаем Дворики, а вскоре показывается и Клязьма. Значит, ехать ещё порядочно. В Пенкине, за Клязьмой, несколько человек выходит. Впереди должна быть речка Чёрная и речка Ручей Майский (правда, я не знаю, которая из них раньше, потому что Ручья Майского вообще на карте нет), потом Дроздовка и Колуберево, а дальше надо глядеть уже внимательно.

В Дроздовке стоят мужчина и женщина на остановке. Шофёр останавливается и впускает их. Потом я вижу налево указатель на Дмитриево и через несколько минут направо на Колуберево. Теперь ещё минуты, может быть, три — и надо вставать и подходить к двери. Вот и указатель направо — Анохино. Встаю с места и говорю шофёру: «В Пестово остановите, пожалуйста». Впереди появляется бетонный навес остановки. Дверь открывается, схожу, автобус удаляется, и я остаюсь на трассе один.

Впрочем, машины идут так густо — в ту и другую сторону, — что перейти шоссе удаётся не сразу. Выжидаю, перехожу — сначала одну полосу, потом вторую. Спускаюсь по тропинке с откоса. Пять или шесть домов стоят вдоль обочины, дальше идёт грунтовая дорога вглубь, и по левой её стороне ещё три дома, за ними какие-то развалины, стройки, потом вообще пустыри, и только далеко, у леса, ещё несколько обитаемых домов на правой стороне… Застывшие на солнце тишина и безлюдье не нарушаются, а лишь подчёркиваются шумом машин, проносящихся за моей спиной по трассе, и короткими завываниями бензопилы где-то впереди… Жара и сушь. Однако на дороге то и дело приходится обходить большие лужи. Наверное, всё-таки дождь прошёл — ночью или вчера… Слева у одного дома на лужайке лежат толстые берёзовые брёвна. Там два парня в трусах и майках: один пилит стволы бензопилой, другой тут же колет чурбаки колуном и бросает поленья в кучу. Тот, который пилит, опережает того, который колет. Вот он отложил бензопилу, сел на чурбак и закуривает… Впереди я вижу водопроводную колонку, подхожу туда. Одновременно со мной к колонке подходит девочка лет десяти. На тележке, сделанной из детской коляски, она катит большую пластмассовую канистру. Вот она ставит канистру на деревянный приступок и открывает над нею кран. Я жду. Тем временем выпиваю остаток «Суздальской» воды из своей бутылки. «Вы не поможете мне?» — говорит девочка робко. Я беру наполненную канистру и устанавливаю на коляску. Девочка её увозит. Набираю в бутылку воды. Затем снимаю очки и умываюсь.

Дальше, пройдя мимо строек и пустырей, я приближаюсь к той части деревенской улицы, где растут старые липы и вётлы. Они высажены рядком против ряда домов, наверное, лет двести назад. Вётлы громадные, некоторые из них развалились, открыв широкие дупла, куда, кажется, может залезть несколько человек — детей, во всяком случае. Здесь улица в тени. Возле одного дома бегает и лает собачка. У ворот на траве стоит винтажная машина «Волга» — проржавевшая, без колёс, но с серебряным оленем на носу. Возвышаясь над заборами, цветут золотые шары и георгины.

За последним домом метров через пятьдесят начинается лес — просторный, сосновый, с берёзами и небольшими ёлками кое-где. Но дорога быстро проходит его насквозь, и вот передо мной линия электропередачи на двуногих стальных опорах, за ней поле, — дорога через него устремляется к деревне Пересекино, домики которой видны вдали. Можно идти прямо — через Пересекино и потом через старый аэродром для совхозных «кукурузников», — но там всюду жара, лучше идти правее, лесами, и, по-моему, ближе. Я сворачиваю направо, вдоль высоковольтки. Широкая полоса под нею заросла кустами и травой — пастушьей сумкой, пижмой, полынью, конским щавелём, голубеньким цикорием. Кое-где островками растут фиолетовые люпины с большими узорными листьями. Раньше их сеяли здесь в полях для кормов, а они потом разбежались по пустырям и опушкам. Между лесом и высоковольткой — заросшая противопожарная канавка. Я иду вдоль неё и вижу в траве подберёзовик. Нагибаюсь. Рядом ещё один, поменьше. Их называют здесь челышами. Значит, грибы всё же начались, несмотря на то, что здесь суше, чем в Москве, а в это лето, говорят, совсем не было дождей. Достав из сумки нож, я срезаю их. Старый выбрасываю, почти не глядя, — он весь изъеден, — а маленький беру, выбросив большую часть ножки. Я несу его в руке, но, если попадутся ещё, надо будет вынимать полиэтиленовый пакет.