Зима в зеркалах - Наталия И. Новохатская

хранит. Тут особенно интересно, что попросить улику впрямую не решились, напротив, окружили дело таинственностью. И достукались до мокрого дела – Вениамин Малик погиб, когда кто-то полез за мешком с архивом Наташи, на этот счет двух мнений быть не может! Вот только какова роль покойного Малика, сообразить я не смогла. Время от времени тем утром я пыталась остановиться, внушала себе полезную мысль, что распутывать клубок зла меня никто не нанимал, скорее наоборот. Но так или иначе, если я пускала на волю воображение, оно мчалось на запрещенную ниву и начинало рисовать разные варианты случившегося.

Ко всему прочему подводило театральное образование. Случай привел меня в декорации и перезнакомил с персонажами пьесы, даже показал неключевые сцены будущего действия. И вот, фантазия, взращенная на драматургии, а после на литературе не могла успокоиться, пока на свет божий не явятся составляющие элементы драмы: завязка, перипетиии, кульминация, развязка и заключение. Пока я прочно завязла в перипетиях, притом неизвестно в каком качестве. Безжалостный рок, под псевдонимом "случай" упорно влек меня в действующие лица, однако эта роль не слишком нравилась – позиция стороннего наблюдателя меня устроила бы больше.

Во всяком случае я решила для себя, что постараюсь не участвовать хотя бы с другой стороны, не стану допытываться у Вальки, откуда взялся Володя, и вообще не стану проявлять инициативы, а то можно угодить под действие, как под паровоз. И привет всем горячий! Однако ситуация вышла неординарная (я хотела остановить мысли, но не могла!), каждая из сторон желает знать то, что волей случая открылось мне! Инженер Костин наверняка ломает голову, что предпринимает неприятель, а другая сторона страстно хочет узнать, где фотография! А я знаю то и другое, но ничего никому не скажу. Вернее, честно и прямо поделилась бы информацией с надлежащими органами, поскольку грабеж и террор не одобряю в принципе, но Аллу Барсову подставить не могу, а без этого не получится.

Воскресное солнечное утро шло в ритме мучительного колебания, я поняла, как чувствует себя автомобиль, поставленный каким-то дураком одновременно на газ и на тормоз. Мысли стремились вскачь к постижению криминальной загадки, а я изо всех сил желала их подавить и отбросить. Помочь могло бы Мишино присутствие, а он, как на грех, уехал работать, и мой компьютер с собой увез. Как же все сплелось в невообразимый клубок, просто хоть оторви да брось!

В качестве противоядия я взялась за оставшуюся порцию "русской мелодрамы" и стала безжалостно расправляться со стилевыми изысками бедняги Жанны Лосевой (или Ивана Медведкина). Например, фразу: "села она на скамеечку и задумалась глубоко-глубоко", я злорадно перемарывала на трафаретное "она села на скамью и очень глубоко задумалась". Впрочем, получалось ничуть не лучше. От увлекательного занятия меня оторвала веселая телефонная трель, я схватила трубку в готовности услышать даже "бургскую" Татьяну с унылой зубодробительной пьесой. Собственные занятия и проблемы осточертели именно до такой степени.

– Знаешь, что, прелестное дитя, – заявил Валентин с удручающей вкрадчивостью. – Раз ты продрала глазки, то грех тратить утро зря, я предлагаю прогуляться. Приезжай, посмотришь будущую контору, оценишь купол и выберешь себе половину. Я как раз туда собираюсь.

– Пуркуа бы и не па, – задумчиво ответила я старым присловьем, затем предупредила. – Но в четыре у меня свидание, после после трех пополудни я собою не располагаю.

– Я усвоил, – отозвался Валька. – И даже не ревную, через полчаса Антоша будет у подъезда и привезет. А я прибуду своим ходом. Целую в лобик, твой бобик.

Я с удовольствием отбросила прочь рукопись и криминальные догадки, раз Валька срочно зовет, значит скоро будет чем занять мысли. Звучал милый друг в точности, как три года назад, когда мы начинали совместную деятельность, ни о каких раздорах, натянутостях и недоразумениях не было и помину. Антон на новой машине прибыл к подъезду ровно через полчаса, я сбежала по лестнице в шубе нараспашку, и мы рванулись через сияющий заснеженный город, как в старые добрые времена. Для полного счастья не хватало лишь маленького кекса, чтобы есть его на ходу. (Последняя деталь прибыла из ранних пластов, я была однажды бессистемно счастлива на зимних улицах Москвы, однако даже Вальки тогда не было на горизонте. Помилуйте, как это было давно!)

Флигель, куда Валентин перевез основную контору, оказался на диво хорош, к нему вели уютные дорожки, а обещанный купол с частыми высокими окнами и полукруглым верхом отлично смотрелся на фоне зимних небес. Я сразу поняла, что меня устроит любая половина, света и воздуха будет в достатке. Антон остался в машине, я радостно взбежала на второй этаж, желая вступить под обещанную сень. Валентин ждал на лестничной площадке, примыкающей к куполу. Друг Валя расположился на широком белом подоконнике и поманил оттуда. Дверь, ведущаяя в помещение была закрыта, из-за нее доносились малоприятные строительные звуки.

Надо сказать, что друга Валечку я не видела довольно долго, он ни капли не изменился, только показалось, что залысины на висках стали глубже, а бледно-зеленые глаза немного выцвели. К тому же друг Валя забыл побриться или проманкировал, и светящиеся в солнечном свете белесые точки осеняли ему рот и подбородок. Однако на лице компаньона порхало оживление.

– Выглядишь бесподобно, дитя мое, – начал друг Валя с беспардонной лести. – Твой загар – просто сказка. Я завидую тому, кто ждет тебя в четыре. Ладно, располагайся, чувствуй себя, как дома.

Валентин округлым жестом указал на черное зубоврачебное кресло, невесть зачем оказавшееся на площадке. Я устроилась на ложе слез, хотя и удивилась.

– А бормашину ты сейчас подгонишь? – осведомилась я, кивая на закрытую дверь, судя по звукам, машина была гигантских размеров. – И рот открыть?

– Не торопись, дитя, все по порядку, – заверил Валентин. – Это для конспирации, хотя, сознаюсь, до нас тут была зубная клиника не чего-нибудь, а Госснаба, святое дело. Сейчас слушай меня внимательно и постарайся не перебивать. Рот откроешь, когда сочтешь нужным, пока просто внимай. Во-первых строках разреши попросить прощения, если я иногда бывал резок. Я сознаю свою неправоту целиком и полностью. Твои побуждения и сыскные способности всегда были выше всяких похвал, а если между нами возникали недоразумения, то исключительно по моей вине.

(Рот у меня открылся сам собой, я ждала бормашину.)

– Далее, – продолжал Валька, не моргнув глазом. – Не только гнусные обвинения, я беру назад все требования и условия. Если пожелаешь, то дамские дела можешь нести ко мне, клятвенно обязуюсь вникать добросовестно и безвозмездно, также обеспечивать тебя обслуживающим персоналом, компьютерным временем и личным транспортом.

(Я невольно подумала о