Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас

дела? Ведь это ставит вас в затруднительное положение. Вы же знаете, что с вами не все ясно. Вы чудесным образом появляетесь в доме Матильды, и на время совершения убийства у вас нет алиби.

- Вы и об этом уже знаете?

- Конечно. Данглар не сидит сложа руки.

- Если бы я сам не признался, вы все равно начали бы выяснять и узнали бы правду. Так не лучше ли избежать обвинения во лжи, верно?

На лице Рейе играла та самая недобрая улыбка, что появлялась у него вместе с желанием раздавить весь мир.

- Однако я не знал, - добавил он, - что именно с госпожой Форестье я говорил в кафе на улице Сен-Жак. Я только позже сопоставил факты.

- Да,- подтвердил Адамберг, - вы мне уже об этом говорили.

- Но и вы тоже иногда повторяетесь.

- Так часто бывает в определенные моменты следствия: все начинает повторяться. Журналисты называют это «топтаться на месте».

- Отрезки второй и третий,- вздохнула Матильда.

- Потом внезапно все раскручивается с такой скоростью, - продолжал Адамберг, - что уже не хватает времени даже поговорить.

- Отрезок первый, - заключила Матильда.

- Вы правы, Матильда, все совсем как в жизни. То спад, то подъем.

- Весьма банальная мысль, - сердито пробурчал Шарль.

- Я часто говорю банальности,- согласился Адамберг. - Я повторяюсь, высказываю очевидные истины, короче говоря, разочаровываю собеседника. С вами никогда такое не случается, господин Рейе?

- Стараюсь этого избегать, - заявил слепой, - потому что терпеть не могу заурядной болтовни.

- А я могу. Мне все равно.

- Ладно, хватит,- устало сказала Матильда. - Комиссар, мне не нравится, когда разговоры принимают подобный оборот. Так и увязнуть недолго. Я предпочитаю видеть вас «на подъеме», когда у вас глаза горят.

- Весьма банальная мысль,- ответил Адамберг с улыбкой.

- Что правда, то правда: поэтические и сентиментальные метафоры Матильды иногда бывают просто чудовищны, но это ее не смущает, - съязвил Рейе.- Вы с ней выступаете в разных жанрах.

- Ну, что? Может быть, закончим? Не пора ли нам уходить? - сердито спросила Матильда. - Вы оба меня раздражаете. А это уж совсем другой жанр.

Адамберг улыбнулся и помахал им рукой. Через секунду он уже остался один.

«Зачем Шарль Рейе сказал: «Вот и все, что мне стало известно», почему он счел необходимым это подчеркнуть?» - подумал комиссар.

Очевидно, потому, что ему было известно гораздо больше. Зачем же тогда он признался, пусть даже это далеко не вся правда? Затем, чтобы мы не стали копать глубже.

Адамберг позвонил в гостиницу «Жилище Великих Людей». Портье вспомнил и о газете 5-го округа, и о том, что говорил один из клиентов по поводу той статьи. Слепого он тоже отлично помнил. Такого слепого разве забудешь?

- Рейе просил подробно пересказать ему статью? - спросил Адамберг.

- Ну, разумеется, господин комиссар. Он потребовал, чтобы я ему эту статью прочитал. В противном случае я бы все это так хорошо не запомнил.

- Какой была его реакция?

- Трудно сказать, господин комиссар. Иногда он улыбался так, что у меня мороз пробегал по коже и я чувствовал себя полным идиотом. В тот день он как раз так и улыбался, но я совершенно не понял, что он хотел этим сказать.

Адамберг поблагодарил его и повесил трубку. Шарль Рейе хотел узнать как можно больше. И потому сегодня пошел с Матильдой в комиссариат. Что касается самой Матильды, она узнала о существовании человека, рисующего синие круги, гораздо раньше, чем говорила. Конечно, все это могло не иметь ровно никакого значения. Ему всегда было скучно анализировать информацию такого сорта. Он избавился от этого нудного занятия, сообщив полученные сведения Данглару. В случае необходимости Данглар воспользуется ими гораздо лучше, чем он. Таким образом, он теперь мог думать о человеке, рисующем синие круги, и только о нем.

Матильда была права, и комиссар тоже ждал, когда наступит подъем. Он также понял и то, что она хотела сказать своей избитой метафорой «глаза горят». Сколько ни называй ее избитой, глаза действительно иногда горят, и от этого никуда не денешься. У Адамберга огонь в глазах появлялся или пропадал в зависимости от того, что с ним происходило в данный момент. Сейчас его взгляд блуждал где-то в море, а где точно, он не знал.

Ночью ему приснился отвратительный сон - смесь физического удовольствия и странных видений.

Будто бы Камилла в костюме служащего отеля вошла к нему в комнату, с серьезным видом сняла с себя всю одежду и улеглась рядом с ним. Он не сопротивлялся, хотя чувствовал, что катится по наклонной плоскости. Тут появился служащий каирской гостиницы и, смеясь, показал Адамбергу растопыренные пальцы, что означало: «Я с ней был десять раз». Потом откуда-то возникла Матильда, произнесла: «Он хочет посадить тебя в тюрьму»,- и вырвала дочь из объятий Адамберга. А сама крепко обняла ее. Сдохнуть, но не отдать ее Матильде. Вдруг он на какой-то миг осознал, что сон перерастает в кошмар, что удовольствие, испытанное им вначале, безвозвратно исчезло, что лучше проснуться и положить этому конец. Было четыре часа утра.

Адамберг, чертыхаясь, поднялся с постели. Он походил по квартире. Да, он катится по наклонной плоскости. По крайней мере, если бы Матильда не сказала ему о своей дочери, он по-прежнему думал бы о Камилле как о чем-то далеком и нереальном, что легко удавалось ему все эти годы. Нет, все началось гораздо раньше, когда он решил, что она умерла. Именно тогда Камилла вернулась к нему из туманной дали, где прежде витал ее неясный образ, вызывая у Адамберга нежность, но не приближаясь ни на шаг. К тому времени он уже познакомился с Матильдой, увидел ее египетский профиль, и Камилла возродилась в его сердце с новой силой, как никогда прежде. Так все и началось. Да, так и возникла опасная череда ощущений, разрывавшая на части его мозг, череда воспоминаний, поднимавшихся в нем, словно черепица, которую во время грозы срывает шквал, оставляя проломы в крыше, прежде содержавшейся в идеальном порядке.

Будь она проклята, эта наклонная