Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - Тилли Коул

мне улыбалась.

— Только ты. — Я поднял воротник парки, и ее улыбка смягчилась. — Только ты можешь меня рассмешить.

Поппи на секунду зажмурилась, а потом посмотрела мне в глаза.

— Постараюсь делать это и дальше, сколько смогу. Хочу, чтобы ты улыбался. — Она привстала на цыпочках, так что ее лицо оказалось почти на одном уровне с моим. — Я не отступлюсь.

За окном чирикнула птичка. Поппи оглянулась.

— Нам пора, а иначе не успеем, — сказала она и отступила, рассеяв очарование момента.

— Ладно, идем. — Я натянул ботинки и последовал за ней, на ходу подхватив и забросив на плечо рюкзак. В последнюю секунду Поппи вдруг метнулась к кровати, а когда вернулась, в руках у нее было сложенное одеяло.

— Утром еще холодно, — объяснила она.

— Одной парки мало? — спросил я.

— Одеяло для тебя. — Поппи ткнула пальцем в мою футболку. — В этом ты в роще точно замерзнешь.

— Ты еще не забыла, что твой парень — норвежец? — сухо спросил я.

— Настоящий викинг, — кивнула она и на мгновение прижалась ко мне. — И, между нами говоря, ты и впрямь хороший напарник.

Я в изумлении покачал головой. Поппи положила руку мне на плечо.

— Но, Руне…

— Что?

— Даже викингам бывает холодно.

Я кивнул в сторону открытого окна.

— Идем или пропустим рассвет.

Поппи с улыбкой выскользнула в окно, и я выбрался следом. Утро выдалось холодное, и ветер дул сильнее, чем накануне вечером.

Опасаясь, что Поппи замерзнет и разболеется еще больше, я поймал ее за руку и притянул к себе. Она удивленно посмотрела на меня, а я надвинул ей на голову капюшон и принялся завязывать тесемки под подбородком. Все это время Поппи смотрела на меня, и под ее пристальным взглядом дело шло не слишком быстро. Затянув наконец бантик, я посмотрел ей в глаза.

— Руне, — сказала она. Несколько секунд прошли в напряженной тишине. В ожидании продолжения я побарабанил пальцами по подбородку. — Твой свет, я вижу его. Он пробивается из-под злобы. Он не погас.

Удивленный ее словами, я сделал шаг назад и посмотрел в небо. Оно уже начало светлеть на востоке.

— Ты идешь? — Я повернулся в сторону парка.

Поппи вздохнула и, не желая отставать, прибавила шагу. Я сунул руки в карманы. Дальше шли молча. По пути к роще Поппи постоянно оглядывалась. Несколько раз я пытался определить, что она высматривает, но ничего особенного, кроме птичек, деревьев и колышущейся под ветром травы, не заметил. Что такое привлекло ее внимание? Впрочем, Поппи всегда танцевала под свою музыку и всегда видела в окружающем мире больше, чем кто-либо еще. Видела пронзающий тьму свет. Видела за плохим хорошее.

Наверно, только этим можно было объяснить, почему она не попросила меня оставить ее в покое. Я стал другим, изменился, и от нее это, конечно, не укрылось. Пусть Поппи и не сказала ничего такого, ее настороженный взгляд в некоторые моменты говорил сам за себя.

Раньше она никогда не смотрела на меня с опаской.

Мы вошли в рощу, и я сразу понял, куда Поппи направляется — к самому большому дереву. Нашему любимому дереву. Подойдя к нему, она развязала рюкзак, достала и расстелила одеяло и села.

Устроившись, Поппи жестом предложила сесть и мне. Я опустился на землю и прислонился спиной к стволу. Ветер как будто стих. Повозившись со шнурками, она развязала узелок, отбросила капюшон и повернулась лицом на восток, к светлеющему горизонту. На сером небе проступали розовые и оранжевые штрихи.

Я сунул руку в карман, достал сигареты, щелкнул зажигалкой и затянулся. Дым мгновенно ударил в легкие. Я медленно выдохнул. Клубящееся облачко закачалось в воздухе. Поппи пристально посмотрела на меня. Я опустил руку на полусогнутое колено и тоже посмотрел на нее.

— Ты куришь.

— Ja.

— А бросить не хочешь?

В вопросе прозвучала просьба, а губы едва заметно дрогнули в улыбке.

Я покачал головой. Сигареты помогали успокоиться, так что в ближайшее время я бросать не собирался.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Поппи снова посмотрела туда, откуда начинался восход.

— А в Осло ты хоть раз встречал восход?

Вслед за ней и я повернулся к уже порозовевшему горизонту. Звезды уже начали исчезать в лучах еще не видимого солнца.

— Нет, ни разу.

— Почему? — спросила Поппи.

Я снова затянулся и, откинув голову, выпустил вверх струю дыма. Пожал плечами.

— Не знаю. Мне это даже в голову не приходило.

Поппи вздохнула и снова отвернулась.

— Много потерял. — Она вытянула руку к небу. — Я за границей ни разу не была и ничего, кроме Штатов, не видела. А ты жил в Норвегии и даже не поднялся ни разу пораньше посмотреть, как начинается новый день. Такую возможность упустил.

— Одного раза вполне достаточно. Кто видел один рассвет, тот, считай, видел их все, — возразил я.

Поппи посмотрела на меня с сожалением и покачала головой. И столько печали было в ее глазах, что мне стало не по себе.

— Ты ошибаешься. Похожих дней не бывает. Каждый отличается чем-то от других. Цветами, оттенками, тенями. Настроением. — Она вздохнула. — Каждый день — подарок, Руне. Я поняла это за последние пару лет.

Я промолчал.

Поппи склонила голову набок и закрыла глаза.

— Мне нравится вот этот ветер. Сейчас начало зимы, и он холодный, поэтому люди прячутся от него. Сидят по домам, в тепле. А вот я принимаю его с радостью. Мне приятно ощущать его на лице. Как и солнечное тепло на щеках летом. Я люблю танцевать под дождем. Мечтаю поваляться зимой в снегу, ощутить холод в костях. — Она открыла глаза. Краешек солнца выглянул из-за горизонта. — Когда меня лечили, когда я лежала в больнице и сходила с ума от боли и отчаяния, я просила, чтобы кровать поворачивали к окну. Восход всегда приносил облегчение и покой. Восстанавливал силы. Наполнял новой надеждой.

С кончика сигареты сорвался столбик пепла, и я поймал себя на том, что не сдвинулся с места с тех пор, как Поппи заговорила. Она снова повернулась ко мне.

— Когда мне недоставало тебя, когда становилось плохо, хуже, чем от химиотерапии, я смотрела на восток и думала о тебе. Представляла, что ты встречаешь восход в Норвегии, и от этого мне делалось легче.

Я снова ничего не сказал.

— Ты хоть раз чувствовал себя счастливым? Был ли у тебя за эти два года хоть один день, когда ты не печалился и не злился?

Огонек злости, затаившийся глубоко внутри меня, полыхнул, как уголек от ветра. Я покачал головой и потушил окурок о землю.

— Нет.

— Руне… — прошептала