Повседневная жизнь греческих богов - Джулия Сисс

В своей активности непрерывного строительства городов греки не забывали о богах. Боги занимают положенное им место. Мы знаем об этом из эпопеи Гомера, песен «Одиссеи». Феакийцы слыли великими навигаторами, такими умелыми, что их корабли, угадывая мысли моряков, сами шли по морю в нужном направлении. Между портом и агорой они рассказывают друг другу символическую историю об основателе города феакийцев, где царствовал Алкиной, приютив Одиссея накануне возвращения на Итаку. Основателя звали Навсифой. Это малоизвестный современник строительства на Сицилии, уже вполне развитой в VIII веке до н. э., новых городов типа Мегары Гиблейской. Чтобы основать город феакийцев, Навсифой произвел следующие четыре действия: город стенами обвел; храмы богам их воздвиг; выстроил им дома и поля на участки разделил между ними. Феакийская схема построения греческой колонии, обнаруженная после двадцати пяти лет направленных раскопок археологами под руководством Жоржа Валле на месте Мегары Гиблейской, выглядела следующим образом: основатель сначала создавал общий план, с геометрической точностью рассчитывая распределение пространства для жизни граждан, включая агору для проведения собраний, и одновременно места для их богов, для храма, который обитатели колоний, выходцы из Мегары, привезли с собой. Богов, больше «умозрительных», в отличие от статуй или изображений, хранящихся в судовых сундуках. Богов в качестве мысленно воображаемых невидимых сил, которые способствуют упорядочению мира и позволяют осмыслить его по частям, через их сочетание, подобно тому, как схема города выстраивает пространство для жизни людей: центральную часть, пределы, периферию и протяженность, подчиняющуюся некой идее совместного существования и деятельности. Создавая города, насаждая десятки сообществ в том, что однажды станет называться Великой Грецией, их основатели в техническом смысле слова начинают формировать богов по мере возникновения политической надобности.

Используя олимпийцев, если можно так выразиться, без их ведома, создатели городов принялись творить богов-граждан города, местных городских божеств, которые действовали в пантеонах, богов, тесно вплетенных в социальную и политическую обыденность. Олимпийцы, таким образом, находились и на небесах, и в мыслях. Они попадали туда скорее посредством слуха, чем посредством зрения. Слушая песни эпопеи в исполнении аэдов и рапсодов, каждый житель Греции знал олимпийцев, вся Эллада разбиралась в так называемых «формах Олимпа», в комплексе ощущений Олимпа в смысле пространственных форм мира богов. Эти знания группируются вокруг двух-трех основных постулатов, определявших культуру VIII века до н. э. и фигурировавших уже в «Одиссее» и «Илиаде». Во-первых: «жертвовал каждый из них своему от богов вечносущих» (Илиада, II, 400). Во-вторых, в некоторых случаях необходимо «великую дома свершить гекатомбу Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам, всем по порядку» (Одиссея, XIII, 279—281, здесь и далее пер. В. Жуковского), никого не позабыв, как, к несчастью, произошло с царем Калидона, отцом Мелеагра, вызвавшего на себя гнев Артемиды. И третий поступок, провозглашенный Гомером: каждый из богов получал «работу», некую область приложения сил. Например, устроение сладостных браков — Афродите, ведение войн — Аресу. Таким образом, были распределены сферы влияния и, соответственно, привилегии и почести между бессмертными. Совокупность богов позже стала называться пантеоном, упорядоченным объединением противостоящих сил с дополнительными полномочиями.

Формы, знания и могущество

Три века спустя современники Геродота заново сформулируют теорию так называемых «форм», этого костяка сообщества богов, но на этот раз с точки зрения людей, тех из них, которые считались самыми близкими к богам, то есть обитателей Египта, появившихся на несколько тысяч лет раньше греков, которые сменили прагреков, пеласгов. В бесформенной массе божеств, этакой туманности под названием «бог», которому первобытные люди приносили жертвы и к которому слепо возносили мольбы, древние греки на основе египетских знаний постепенно начали распознавать богов под их настоящими именами: как распределены между ними почести, знания и компетенции, наконец, как изобразить, обозначить видимые очертания богов, их eidea. Изображение, имя, знания дополняют их могущество: с помощью египтян или без нее эти комменсалы богов, эти первые люди на земле, в Арголиде или Аттике, прежде чем выйти из игры, придумывают, создают богов в их неповторимости. Форонеус, исключительно активный в тысяче незавершенных начинаний, едва открыв для себя огонь, принялся приносить жертвы суверенному божеству, назвав его Гера, и изготавливать для нее, преуспевшей в ратном деле, оружие. Или Кекроп, первый из смертных, у которого вместо ног еще оставался змеиный хвост, когда претворял в жизнь свой проект моногамных браков, то назвал во время жертвоприношений имя Зевса Высокого, Зевса Гипатия, и положил ему на алтарь пироги, испеченные из злаков Аттики. Никакой крови, ничего живого, чистое жертвоприношение богу Неба.

Тогда же появляются первые статуи богов, живописные изображения и скульптуры, вырезанные из древесины первых плодовых деревьев: груши, оливы, орешника. Создаются инкунабулы, идолы маленького роста, статуи, легко переносимые, перевозимые, которые можно было без труда спрятать. Каждый бог получает индивидуальные черты, собственное имя, объединяющее множественные эпитеты по роду занятий, по принадлежности или просто по территориальной расположенности. Эти имена, обогащенные рассказами о подвигах — о которых повествует мифологическая традиция, в свою очередь определены специфическими формами, внешностью, присущими им жестами, предметами, отношениями, определяемыми их человеческим обликом. Аэды, поэты в своих гимнах и мифах о происхождении богов, в своих песнях, прославляющих рождение богов, составляют каталог исключительных «способностей», хвалебный список знаний и возможностей олимпийских божеств.

О строении Олимпа, «схеме» мира богов, каждый узнавал из поэм Гомера, Гесиода, а также множества безымянных, забытых ныне поэтов, которые состязались в красноречии, соперничали на конкурсах декламации, проводимых в святилищах, в панэллинских храмах, когда со всех концов Греции эллины стекались к Делосу, Дельфам, Олимпии, чтобы предаться наслаждению играми, атлетическими подвигами, поэтическими достижениями. Оборудуя и украшая прекрасные площади, где они собирались вне обитаемых ими городов, они одновременно использовали божества, размещая их в общественных местах, у дверей домов, распределяя их по роду деятельности, по сферам социального влияния в связующем между природой и культурой месте, каковым являлся город. Так незаметно олимпийские боги попадают в сети тысячи и одной услуг, которые превращают их в подданных городов смертных людей и заставляют их активно участвовать в социальной жизни еще до того, как они соблазнились должностью городских божеств poliade, неких вождей местного храма или даже пантеона локального значения, в котором каждый из них, похоже, насладился наконец очевидным превосходством над скитающимися по земле смертными с их иллюзиями.

В общем, олимпийцы не страдали комплексом неполноценности. Они довольно высоко оценивали собственную персону. Разве не достаточно им было бросить взгляд на этих поедателей хлеба, «листьям древесным подобных», которые «то появляются пышные, пищей земною питаясь, то погибают, лишаясь дыханья»? (Илиада, XXI, 462—467). Так бичует их Аполлон, бог, называемый Фебом, защитник троянцев, в тот день, когда объясняет своему дяде Посейдону, насколько бессмысленно вступать в раздоры из-за этих несчастных смертных. И все же могущественный бог морей в ответ припомнил время их общего рабства, длившегося целый год, так называемый «великий год» (восемь полных лет), на службе у Лаомедонта, отца Приама, в той же самой Трое, когда они возводили вокруг нее широкую величественную стену, пасли быков, все это совершенно бесплатно, а также выслушивали угрозы изгнать их как презренных поденщиков, нанятых из милости. Тогда оба они выбрали ссылку. По приказу Зевса у них отняли часть их божественного могущества, часть, намного менее значимую, чем амброзия и нектар, которых лишили одного из богов, совершившего клятвопреступление и наказанного водами Стикса. Этот последний, пока длился «великий год», «распростертый лежал, утратив голос и силы», полностью уничтоженный. Он превратился в тень бога, находясь как бы между сном и небытием. Бог, утративший жизненные силы. Дядя знал так же хорошо, как и племянник: у смертных и богов одна мать — Земля, Гея, несмотря на то, что они принадлежат к разным расам, различным видам, однажды разделившимся. Во всех своих проявлениях являясь небожителями Олимпа, каковыми они считают себя, боги остаются неотъемлемой составляющей мира. Они подчинены законам Вселенной. Таким образом они вовлечены в политический порядок, в мир людей, создаваемый смертными, которые созидают сообщества граждан, оставаясь, впрочем, весьма почтительными к божественному покровительству, завещанному дальними предками.