Том 2. Роковые яйца - Михаил Булгаков

В транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.

Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.

— Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении, — сказал ему сурово сидящий за столом, — рыдания отменяются.

Но гражданин усилил рыдания.

— У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой чъэк!

— Я не молодой чек, — сквозь всхлипывания произнес гость, — я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин!

— Оч-чень приятно, — изумился транспосекщик, — чего же вы плачете?

— Из-за крупы плачу, — утихая, ответил Поджилкин, — дайте, ради всего святого, крупы.

— Что значит… дайте? — широко улыбнулся транспосекщик, — да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло… рыдакса печальная!

— Почем? — спросил, веселея, Поджилкин.

— По два двадцать.

Поджилкин тяжко задумался.

— Эк-кя штука, — забормотал он, — ведь вот оказия! Вы тово, крупу минуточку придержите… а я сейчас…

И тут он убежал.

— Чудак, — сказали ему вслед, — то ревет, как белуга, то бегает…

Поджилкин же понесся в комиссию по регулированию цен при МСПО.

— Где комиссия Месепео?

— Вон дверь. Да вы людей с ног не сбивайте! Успеете…

— Вот что, братун… крупа тут подвернулась… ядрица… Да по 2 р. 20 коп., а вы установили обязательную цену для розничной продажи в кооперативах тоже по 2 р. 20 коп.

— Ну? Установили. Дык что?

— Дык разрешите немного дороже продавать. А то как же я покрою провоз, штат и те де.

— Ишь, какой хитрый. Нельзя.

— Почему?

— Потому что нельзя.

— Что же мне делать?

— Гм. Слетайте на Варварку в Наркомвнуторг.

Поджилкин полетел на трамвае № 6.

Прилетел.

— Вот… ядрица… упустить боюсь… два двадцать… понимаете… а цена розничная установлена… понимаете… тоже два двадцать… Понимаете.

— Ну?

— Повысить разрешите.

— Ишь, ловкач. Нельзя.

— Отчего?

— Оттого, что оттого.

— Что же мне делать? — спросил Поджилкин и полез в карман.

— Нет, вы это бросьте. Вон плакат — «Просят не плакать».

— Как же не плакать?

— Идите в Месепео.

Поджилкин поехал обратно на 4 номере.

— Опять вы?

— Дык к вам послали…

— Ишь, умники… Иди обратно…

— Обратно?

— Вот именно…

Поджилкин вышел. Постоял, потом плюнул. И подошел милиционер.

— Три рубля.

— За что?

— Мимо урны не плюй.

Заплатил Поджилкин три рубля и пошел к себе в кооператив.

Взял картонку и на ней нарисовал:

— Крупы нет!

Подходили рабочие к картонке и ругали Поджилкина, а рядом частный торговец торговал крупой по 4 рубля.

Так-то-с.

«Гудок» 1 октября 1924 г.

Библифетчик

На одной из станций библиотекарь в вагоне-читальне в то же время и буфетчик при уголке Ильича.

(Из письма рабкора)

— Пожалте! Вон столик свободный. Сейчас обтиру. Вам пивка или книжку?

— Вася, библифетчик спрашивает, чего нам… Книжку или пивка?

— Мне… ти… титрадку и бутирброд.

— Тетрадок не держим.

— Ах, вы… вотр маман… трах-тарарах…

— Неприличными словами просють не выражаться.

— Я выра… вы… ражаю протест!

— Сооруди нам, милый, полдюжинки!

— Азбука, сочинение товарища Бухарина, имеется?

— Совершенно свеженький, только что получен. Герасим Иванович! Бухарин — один раз! И полдюжины светлого!

— Воблочку с икрой.

— Вам воблочку?

— Нам чиво-нибудь почитать.

— Чего прикажете?

— Ну, хоша бы Гоголя.

— Вам домой? Нельзя-с. На вынос книжки не отпускаем. Кушайте, то бишь читайте здеся.

— Я заказывал шницель. Долго я буду ждать?!

— Чичас. Замучился. За «Эрфуртской программой» в погреб побежали.

— Наше вам!

— Урра! С утра здеся. Читаем за ваше здоровье!

— То-то я и смотрю, что вы лыка не вяжете. Чем это так надрались?

— Критиком Белинским.

— За критика!

— Здоровье нашего председателя уголка! Позвольте нам два экземпляра мартовского.

— Нет! Эй! Ветчинки сюда. А моему мальцу что-нибудь комсомольское для развития.

— Историю движения могу предложить.

— Ну, давай движение. Пущай ребенок читает.

— Я из писателей более всего Трехгорного обожаю.

— Известный человек. На каждой стене, на бутылке опять же напечатан.

— Порхает наш Герасим Иваныч, как орел.

— Благодетель! Каждого ублаготвори, каждому подай…

— Ангел!

— Герасим Иванович, от группы читателей шлем наше «ура».

— Некогда, братцы… Пе… то исть читайте на здоровье.

— Умрешь! Па… ха… ронють, как не жил на свети…

— Сгинешь… не восстанешь… к ви… к ви… селью друзей!

— Налей… налей…

«Гудок», 7 октября 1924 г.

По голому делу

(Письмо)

Все было тихо, все очень хорошо и вдруг пущен был слух по нашей уважаемой станции Гудермёс С.-К. ж. д., что якобы с поездом № 12 в 18 часов приедут из Москвы все голые члены общества «Долой стыд».

Интерес получился чрезвычайных размеров, в том числе женщины говорили:

— Это безобразие!

Но, однако, все пришли смотреть.

А другие говорили:

— Будем их бить!

Одним словом, к поезду вышел весь Гудермес в общем и целом.

Ну и получилось разочарование, потому что поезд приехал одетый с иголочки, за исключением кочегара, но и то только до пояса. Но голого кочегара мы уже видали, потому что ему сажа вроде прозодежды.

Таким образом, все разошлись, смеясь.

Но нам интересно, как обстоит дело с обществом и как понять ихние поступки в Москве?

Письмо т. Пивня переписал М. Булгаков.

Ответ Булгакова:

Тов. Пивень!

Сообщите гудермесцам, что поступки голых надо понимать как глупые поступки.

Действительно, в Москве двое голых вошли в трамвай, но доехали только до ближайшего отделения милиции.

А теперь «общество» ликвидировалось по двум причинам: во-первых, милиция терпеть не может голых, а во-вторых, начинается мороз.

Так что никого не ждите, голые не приедут.

Ваш М.Б.

«Гудок», 11 октября 1924 г.

Проглоченный поезд

Рассказ рабочего

Если какой-нибудь администратор — ретивый и напористый, то он может так пакость учинить, что ее никакими ковшами не расхлебаешь.

Ничего не подозревая, пришли мы в свои муромские мастерские и заметили на стенах объявление, которое гласит:

Объявление

По распоряжению управления дороги ввиду больших расходов на содержание рабочего поезда Муром — Селиваново по М.-Ниж. ж. д. курсирование последнего в скором времени будет отменено, а потому предлагается всем служащим, мастеровым и рабочим, ездящим на рабочем поезде по М.-Ниж. ж. д., отметиться в списке у табельщика своего цеха, кто останется на службе после отмены рабочего поезда, т. е. будет ежедневно ходить на квартиру в селение пешком или найдет частным образом квартиру в городе, так как предоставление квартир от дороги, за неимением таковых, не представляется возможным.

Следует отметиться и тем, кто с прекращением курсирования рабочего поезда Муром — Селиваново вынужден будет уволиться из мастерских.

За ТМ Муром Лихонин

14 сентября 24 г.

Копия верна: делопроиз. (подпись).

Что произошло после этого, ни в сказке сказать, ни пером описать; каждый, глядя в даль своей жизни, увидел перспективу: или ночуй на открытом воздухе, или немедленно шаркни ножкой и со службы.

Объявление огорошило рабочих настолько, что многие швыряли шапки на землю.

Я сам лично, поглядев на закопченные наши корпуса, почувствовал отчаяние и муку и пишу во всеуслышание всей республике:

— На каком основании Казанская дорожка гоняет каждый праздник якобы рабочий поезд, населенный женами, прислугами и вообще элементов из Мурома, почти до станции Новашино, причем каждый и всякий лезет в двери поезда бесплатно?

И почему Курская, как какой-нибудь хищник, сжигает беспощадно топливо и гоняет бригаду бесцельно, отправляя поезд из Мурома до Селиванова, где паровоз отцепляют и гонят обратно в Муром, а ночью опять этот паровоз мчится за составом рабочего поезда в Селиваново и, наконец, уже утром из Селиванова везет рабочих на работу! Об этом никто ни гугу, а наш рабочий поезд проглотила администрация с необыкновенной легкостью!