Зеленая Миля - Стивен Кинг

— Что там, босс? — спросил Дэл. — Кто пострадал?

— Все нормально, — ответил я. — Наш новый мальчик показал когти, но сейчас он смирный, как овечка. Все хорошо, что хорошо кончается.

— Еще не кончилось, — сказал Делакруа, глядя в ту сторону коридора, где лежал Уортон. — L'homme mauvais, c'est vrai![1]

— Ну не расстраивайся так, Дэл, — успокоил его я. — Никто ведь не заставляет тебя играть с ним во дворе в скакалочки.

За спиной послышался скрип койки — поднялся Коффи.

— Босс Эджкум! — позвал он опять. На этот раз настойчивее. — Мне нужно поговорить с вами.

Я повернулся к нему, думая, что все нормально, разговаривать — наша работа. И все время старался не дрожать, потому что лихорадка перешла в озноб, иногда так бывает. Горело только одно место: пах, словно его разрезали, набили горячими углями и зашили снова.

— Ну, говори, Джон Коффи. — Я старался говорить легко и спокойно. Впервые за время пребывания Коффи в блоке «Г» я увидел, что он на самом деле здесь, действительно среди нас. Нескончаемый поток слез из уголков глаз впервые прекратился, и я понял, что он видит того, на кого сейчас смотрит, — мистера Пола Эджкума, старшего надзирателя блока «Г», а не то место, куда бы хотел вернуться, чтобы исправить тот чудовищный поступок, который совершил.

— Нет, — сказал он. — Вы должны войти сюда.

— Сейчас, понимаешь ли, я не могу этого сделать. — Я старался все еще удержать легкий тон. — По крайней мере в настоящий момент. Я один сейчас здесь, а ты превосходишь меня по весу тонны на полторы. Мне хватило уже одной потасовки на сегодня. Так что давай просто поговорим через решетку, если тебе все равно, и…

— Пожалуйста! — Он так крепко сжал прутья решетки, что побелели суставы и ногти. Лицо удлинилось и приняло страдальческое выражение, в глазах застыла тревога, которую я не мог понять. Помню, я подумал, что, может, и понял бы, не будь так болен, и от этой мысли мне стало легче с ним разговаривать. Если ты знаешь, что человеку нужно, то чаще понимаешь и самого человека.

— Пожалуйста, босс Эджкум! Вам нужно войти ко мне!

«Ничего более неразумного не слыхивал», — подумал я, а потом ощутил нечто еще более безумное: я это сделаю. Я снял ключи с пояса и стал искать ключ от камеры Джона Коффи. Он мог бы взять меня одной левой и легко бросить через колено, даже когда я здоров, а сегодня был не тот момент. Но все равно я решил к нему войти. Сам, один и меньше чем через полчаса после наглядной демонстрации того, к чему могут привести халатность и тупость при работе с осужденными убийцами, я собирался открыть камеру этого черного великана, зайти в нее и сесть с ним рядом. Если меня обнаружат, я потеряю работу, даже если он ничего плохого не сделает, и вот я все равно готов на это пойти.

Остановись, говорил я себе, пора остановиться, Пол. Но не остановился. Я открыл верхний замок, потом нижний, затем отодвинул дверь в сторону.

— Эй, начальник, а ты хорошо подумал? — произнес Делакруа таким тревожным и дрожащим голосом, что при других обстоятельствах я бы засмеялся.

— Занимайся своим делом, а в своих я уж разберусь как-нибудь сам, — сказал я, не оглянувшись. Мой взгляд был прикован к глазам Джона Коффи, да так, словно прибит гвоздями. Похоже на гипноз. Мой голос доносился до меня, словно издалека, отдаваясь гулким эхом. Черт возьми, наверное, я был загипнотизирован. — Ты ложись, отдохни.

— Боже, здесь все с ума посходили, — дрожащим голосом запричитал Делакруа. — Мистер Джинглз, лучше бы меня поджарили, чтоб этого не видеть!

Я вошел в камеру Коффи. Он отошел, пропуская меня. Потом снова подошел к койке — она приходилась ему по икры, вот какой он был высокий — и сел. Сел и похлопал рукой по матрасу рядом с ним, потом обнял меня за плечи, словно мы сидели в кино и я был его девушкой.

— Чего тебе надо, Джон Коффи? — спросил я, все еще глядя в его глаза — печальные и серьезные.

— Просто помочь. — Он вздохнул, как человек принимающийся за работу, которую не очень-то хочется делать, а потом положил свою ладонь мне на пах в области лобковой кости.

— Эй! — закричал я. — Убери свою мерзкую руку…

И тут меня словно током ударило, сильно, но не больно. Я дернулся на койке и согнулся, вспомнив, как старик Тут-Тут кричал, что он жарится и что он — жареный индюк. Я не ощущал ни жара, ни электротока, но на секунду мир потерял цвет, словно его выжали и он запотел. Я видел каждую пору на лице Джона Коффи, я видел все сосуды его пристальных глаз, я видел маленькую царапинку у него на подбородке. Я чувствовал, что мои пальцы сжимают воздух, а ступни барабанят по полу.

Потом все прошло. И моя «мочевая» инфекция тоже. И жар, и пульсирование в паху исчезли вместе с лихорадкой. Я еще ощущал испарину, пока пот испарялся с кожи, я чувствовал его запах, но вот прошла и она.

— Что там такое? — пронзительно кричал Делакруа. Его голос долетал издалека, но, когда Джон Коффи наклонился вперед, отведя взгляд от моих глаз, голос французика вдруг стал яснее. Словно из ушей у меня вытащили вату. — Что он делает?

Я не ответил. Коффи перегнулся вперед, лицо его перекосилось, шея раздулась. Глаза почти вылезли из орбит. Он напоминал человека, подавившегося куриной косточкой.

— Джон! — Я похлопал его по спине: больше ничего не смог придумать. — Джон, что с тобой?

Он вздрогнул под моей рукой и издал неприятный утробный звук, словно его сейчас стошнит. Он открыл рот так, как иногда делают лошади: зубы оскалены в презрительной усмешке. Потом, разжав зубы, он выдохнул облачко мелких черных насекомых, похожих на мошек или комаров. Они яростно закружились между его коленей, стали белыми, а потом исчезли.

Внезапно тяжесть ушла из нижней части моего живота, как будто все мускулы там превратились в воду. Я прислонился спиной к каменной стенке камеры Коффи. Помню, что повторял снова и снова имя Спасителя: Христос, Христос, Христос, а еще помню, как подумал о том, что из-за лихорадки у меня бред.

А потом я услышал, что Делакруа зовет на помощь, он кричал всему миру, что Джон Коффи меня убивает, вопил во всю мощь своих легких. Коффи и правда наклонился надо мной, но лишь для того, чтобы убедиться, что со мной все хорошо.

— Дэл, заткнись, — проговорил я, поднимаясь. Я ожидал, что боль пронзит мои внутренности, но ничего не случилось. Я чувствовал себя лучше. В самом деле. На секунду у меня закружилась голова, но головокружение прошло еще до того, как я протянул руку и схватился за прутья решетки на двери в камеру Коффи. — Со мной все в порядке.

— Выходите оттуда скорее, — сказал Делакруа таким тоном, каким нервные пожилые женщины велят ребенку «слезть с этой яблони». — Вам нельзя находиться там, когда на блоке никого нет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});