Записки ночного сторожа - Александр Зиновьев

«Кого же, – подумал молодой Хьюз, – кого он оплакивает? Ну, будет, будет».

Словно по команде старик расправил плечи, осушил глаза, высморкался и заговорил едва слышным голосом, так что Джонатану Хьюзу пришлось наклониться поближе, а потом и присесть рядом.

– Мы с тобой родились…

– Мы? – не поверил своим ушам молодой собеседник.

– Мы, – шепотом подтвердил старик, вглядываясь в пепельно-дымные сумерки, летящие за окном. – Да-да, мы с тобою оба родились двадцать второго августа тысяча девятьсот пятидесятого года в городе Куинси…

«Точно», – подумал Хьюз.

– …жили в доме номер сорок девять по Вашингтон-стрит и учились в Центральной гимназии, куда в первом классе бегали по утрам вместе с Изабель Перри.

«Вместе с Изабель», – повторил про себя молодой Хьюз.

– Мы… – забормотал старик. – Наши… – прошептал он. – Нам… – И наконец собрался с мыслями. – Столярное дело у нас вел мистер Бисби. Историю – мисс Манкс. В возрасте десяти лет мы пошли на каток и повредили правую коленку. В одиннадцать лет чуть не утонули – на счастье, подоспел отец. В двенадцать влюбились: ее звали Импи Джонсон.

«В седьмом классе, славная была девчушка, но умерла в юности, упокой Господи ее душу», – мысленно подхватил молодой Хьюз, на глазах старея.

Происходило это так. Старик говорил минуту, две, три – и с каждой минутой молодел: щеки заливал румянец, в глазах появлялся блеск, а его молодой попутчик, придавленный грузом давних воспоминаний, все больше съеживался и бледнел, так что в середине сказанного и услышанного они на время стали похожи, как две капли воды. В какой-то миг Джонатан Хьюз проникся твердой, безумной уверенностью, что в окне, как в зеркале летящего вечернего мира, отражается пара близнецов – стоит только поднять глаза.

На это ему не хватило духу.

А старик распрямил спину, высоко поднял голову – и все благодаря своим воспоминаниям и забытым откровениям.

– Таково прошлое, – подытожил он.

«Избить бы его до полусмерти, – думал Хьюз. – Обвинить во всех смертных грехах. Оглушить криком. Почему же я не бью, не виню, не кричу?

Да потому…»

Угадав этот вопрос, старик проговорил:

– Теперь ты знаешь: я именно тот, за кого себя выдаю. О нас обоих мне известно все без исключения. Итак, перейдем к будущему?

– К моему?

– К нашему общему, – сказал старик.

Джонатан Хьюз кивнул, не сводя глаз с газеты, которую попутчик все еще сжимал в правой руке. Тогда старик свернул ее и переложил в другую руку.

– Твои дела мало-помалу придут в упадок. По какой причине – да кто ж его знает? Ты станешь отцом, но ребенок умрет во младенчестве. Заведешь любовницу, но она тебя бросит. У жены испортится характер. И в конце концов – поверь, приготовься к этому, – ты начнешь… как бы это сказать… тяготиться ее присутствием в твоей жизни. Ну-ну, ты, я вижу, совсем пал духом. Все, молчу.

Они долго сидели, не произнося ни звука; старик снова стал набирать года, а вместе с ним и молодой собеседник. Достигнув достаточно зрелых лет, молодой кивнул, давая старику знак продолжать, а сам отвел глаза.

– Сейчас это кажется невероятным, ведь вы женаты всего лишь год, первый год, самый счастливый. Трудно представить, как может капля чернил замутить целый кувшин родниковой воды. Однако может – и уже замутила. А в результате переменился весь мир – что уж говорить о нашей жене, о нашей красавице, о прекрасной мечте.

– Ты… – вырвалось у Джонатана Хьюза. – Ты… ее убил?

– Нет, это мы ее убили. Мы оба. Но если ты ко мне прислушаешься, если я смогу тебя убедить, она останется в живых, и ты встретишь старость в покое и счастье, не так, как я. Буду за это молиться. Буду проливать слезы. Время еще есть. С годами нужно встряхнуться, обуздать свои страсти, привести в порядок мысли. Боже, если бы люди понимали, что значит убить. До какой же степени это бессмысленно, глупо… безобразно. Но еще теплится надежда – как-никак я до тебя дошел, достучался, обозначил перемены, которые принесут спасение нашим душам. Слушай меня внимательно. Понял ли ты, что мы с тобой, встретившиеся в этом поезде, составляем одно целое, пару близнецов из разных времен?

Паровоз издал протяжный гудок, разметая нагромождение лет. Молодой пассажир кивнул, но так робко, что невооруженным глазом было не различить. Впрочем, старик довольствовался и этим.

– Я сбежал, – выговорил он. – Сбежал к тебе. Больше ничего сказать не могу. Она умерла вчера, и я сразу сбежал. Куда мне идти? Спрятаться негде, разве что во Времени. Там, где нет ни обвинителей, ни судей, ни присяжных, да и свидетелей настоящих нет – только ты. Тебе одному под силу смыть с меня кровь, понимаешь? Выходит, ты сам меня притянул. Твоя молодость, непогрешимость, безоблачная пора, ничем не омраченная жизнь – вот та сила, которая увлекла меня в путь. Мой рассудок – в тебе. Не дай бог тебе отвернуться – тогда ты пропал. Мы оба пропали. Сойдем в одну могилу и больше не поднимемся, обречем себя на вечные муки. Хочешь, скажу, как ты должен поступить?

Молодой Хьюз поднялся с места.

– Плэндом! – пронеслось по вагону. – Плэндом!

Они вышли на перрон: старый человек семенил позади молодого, который ринулся вперед на непослушных ногах, натыкаясь на стены и толкая прохожих.

– Не так быстро! – умолял старик. – Прошу тебя, помедленнее!

Молодой словно не слышал.

– Как ты не понимаешь, мы оба в этом замешаны, надо подумать вместе и принять решение, чтобы ты не превратился в меня, чтобы мне не пришлось к тебе пробираться дорогами кошмаров – ох, это просто безумие, бред, я знаю, знаю, но ты хотя бы выслушай!

Джонатан Хьюз остановился у выхода с перрона, куда подъезжали машины, – там звучали радостные возгласы и сдержанные приветствия, гудели клаксоны, чихали моторы, уносились в ночь огни фар. Старик схватил его за локоть:

– Подумай: твоя жена… моя жена… с минуты на минуту будет здесь, а я еще не сказал и половины, ведь тебе не дано знать того, что знаю я – двадцать лет нераскрытых тайн, которыми необходимо поделиться и обменяться! Да ты меня не слушаешь! Господи, ты мне не веришь!

Молодой Хьюз не сводил глаз с мостовой. Вдали показалась последняя, запоздалая машина. Тут он спросил:

– А что произошло на чердаке в бабушкином доме летом пятьдесят восьмого? Об этом не знает ни одна живая душа, кроме меня. Ну?

Старик понурился. Переведя дыхание, он заговорил как по писаному:

– Мы прятались на чердаке двое суток. Никто не знал, где нас искать. Все думали, что мы побежали топиться в озере или бросились в реку. А мы в это время затаились под крышей и горько плакали, считая себя никому не нужными… слушали завывания ветра и хотели только одного – умереть.

Теперь молодой Хьюз развернулся и, не скрывая слез, в упор посмотрел на свое постаревшее отражение.

– Значит, ты меня любишь?

– А как же иначе? – отозвался старик. – Ведь я – единственное, что у тебя есть.

Машина подкатила к вокзалу. Улыбчивая молодая женщина помахала из-за ветрового стекла.

– Не тяни, – вполголоса сказал старик. – Давай-ка я поеду с тобой, осмотрюсь, посоветую, может, чему-то научу, что неладно – подправлю, глядишь, и подарю тебе счастливую жизнь на долгие годы. Решайся…

Машина остановилась и посигналила, женщина высунулась из окна:

– Привет, мой красавчик!

Джонатан Хьюз расхохотался и как безумный бросился к машине:

– Привет, моя красавица!.. Одну минутку.

Оглянувшись, он бросил взгляд на дрожащего старика с газетой, который остался стоять у вокзала. Тот сделал вопрошающий жест:

– Ты, часом, ничего не забыл?

Молчание. А потом:

– Тебя, – произнес Джонатан Хьюз. – Я забыл тебя.

В темноте машина круто развернулась. Женщину, ее молодого мужа и старика качнуло в одну сторону.

– Простите, не расслышала: как вас зовут? – спросила женщина сквозь шум двигателя, не снижая скорости.

– Он еще не представился, – встрял Джонатан Хьюз.

– Уэлдон, – произнес старик, часто моргая.

– Надо же! – удивилась Элис Хьюз. – Это моя девичья фамилия.

Старик еле слышно ахнул, но тут же взял себя в руки:

– Да что вы говорите?! Любопытное совпадение!

– Может, мы с вами состоим в родстве? Вы…

– Он был моим учителем в Центральной гимназии, – пришел на выручку Джонатан Хьюз.

– И по сей день учу молодых, – сказал старик, – по сей день.

Но они уже подъехали к дому.

Старик озирался вокруг. За ужином, совсем забыв о еде, он не сводил глаз с миловидной женщины, сидевшей напротив. Джонатан Хьюз беспокойно ерзал, слишком много и оживленно говорил, чтобы заполнить неловкие паузы, и тоже почти ничего не ел. А старик все смотрел перед собой, словно у него на глазах одно чудо сменялось другим. Он разглядывал губы молодой жены, будто с них слетали алмазные россыпи. Заглядывал ей в глаза, будто найдя в них источник житейской мудрости, доселе неведомой. Судя по выражению лица, старик был настолько изумлен, что уже не помнил, с какой целью сюда явился.