Зимняя жертва - Монс Каллентофт

Быть может, я спрошу тебя об этом, мама, когда мы увидимся в следующий раз. Но ты, конечно, отмахнешься от моего вопроса, даже если поймешь, что я имею в виду.

— Вот ведь дурак! — возмущается Зак.

Малин снимает куртку и вешает на свой стул. Весь участок в ожидании, и даже запах свежесваренного кофе кажется другим, не таким, как по утрам.

— Не слишком умно, правда?

— Не знаю, не знаю… — отвечает Малин.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Они из тех, кто управляет эволюцией. Ты об этом не думал?

— Не усложняй. — Зак качает головой. — С тобой все в порядке?

— Да, более-менее.

Двое полицейских в форме, с красными от горячего кофе щеками, выходят из буфета.

— Мартинссон! — кричит один из них. — Сколько голов забил твой парень в матче против «Модо»?

— Он был чертовски хорош против «Ферьестада», — замечает другой.

Зак игнорирует реплики коллег, делает вид, что занят и не слышит.

На помощь приходит Карим Акбар.

— Мы взяли Мюрвалля, — говорит он, встав рядом с Заком и Малин. — Шёман проследил, чтобы пикет забрал его прямо сейчас. Доставят с минуты на минуту.

— На каком основании его задержали? — спрашивает Малин.

— Преследование полицейского у него дома.

— Он позвонил в мою дверь и оставил записку.

— Она при тебе?

— Конечно.

Малин роется в кармане куртки, достает свернутый листок, протягивает Кариму, который осторожно разворачивает его и читает.

— Ясно как божий день, — провозглашает он. — Воспрепятствование осуществлению уголовного расследования, граничащее с преследованием и запугиванием.

— Все так и есть, — соглашается Зак.

— Малин, почему именно ты, как думаешь?

— Все просто — потому что я женщина, — вздыхает Малин. — А женщину легко запугать. Так скучно…

— Предрассудки — это всегда скучно, — говорит Карим. — И больше ничего?

— Ничего другого мне не приходит в голову.

— Где Шёман? — спрашивает Зак.

— Едет сюда.

Что за возня у входа?

Они уже здесь? Нет, на площадке нет синих мигалок.

И тут она видит его.

Даниэль Хёгфельдт жестикулирует, возбужденно говорит, но сквозь пуленепробиваемое звуконепроницаемое стекло между офисным помещением и вестибюлем ничего не слышно. Она может лишь видеть это хорошо знакомое лицо, фигуру в кожаной куртке. Он чего-то хочет, он что-то знает, выглядит серьезно и в то же время как будто играет.

Рядом с Даниэлем юная девушка-фотограф увлеченно снимает Эббу — сотрудницу за регистрационной стойкой, и Малин задается вопросом: что будет, если вдетое в нос кольцо застрянет в камере или растаманские косички запутаются вокруг объектива?

Бёрье Сверд пытается успокоить Даниэля, но потом удаляется, безнадежно качая головой.

Даниэль бросает взгляд в сторону Малин. Выражение самодовольства так и разливается по его лицу. А может быть, это тоска? Игривость? Трудно определить.

«Фиксирует взгляд», — думает Малин.

— Встречаем прессу! — объявляет Карим, улыбаясь Малин, в то время как сама кожа на его лице вдруг становится какой-то другой.

— Итак, Малин, — обращается он к ней, — ты выглядишь усталой. Все в порядке?

«Усталой? Ты никогда не скажешь такого коллеге мужского пола», — думает Малин, поворачиваясь к своему компьютеру и делая вид, что занята.

Карим улыбается снова.

— Но, Форс, я только спросил, из самых лучших побуждений.

К ним выходит Бёрье Сверд. Взгляд его слегка возбужден, как у человека, получившего нечто такое, что бы очень хотелось иметь всем остальным.

— Профессиональная журналистская гордость. Он хотел узнать, подозреваем ли мы Адама Мюрвалля в убийстве или задержали его по какой-то другой причине, и разозлился, когда я ответил «без комментариев».

— Не раздражай прессу без необходимости, — делает замечание Карим. — Эти журналисты несносны не более, чем обычно. Собственно, как он узнал, что у нас здесь происшествие?

— Восемь полицейских, восемь мобильных телефонов, — отвечает Зак.

— Плюс еще трое, — добавляет Малин.

— Плюс смешные заработки, — уточняет Карим и направляется к Даниэлю.

— Что это было? — спрашивает Бёрье. — Попытка заигрывания с работягами?

— Кто знает, — отвечает Зак. — Может, и у него бывают неподконтрольные порывы.

— С ним все в порядке, — заступается за Карима Малин. — Хватить болтать вздор.

Снаружи яростно замигали синие огни — и вот уже мускулистые коллеги распахивают двери белых автомобилей пикета.

Мускулы.

Они вцепились в руки Адама Мюрвалля железной хваткой, жмут его так и этак — и вот уже наручники режут ему запястья. Рывок — и тело в инстинктивной попытке защититься наклоняется вперед, голова свешивается, и в таком положении они ведут его. Мелькают их синие брюки, черные ботинки, а магнетический синий свет делает покрытую снегом асфальтированную площадку похожей на звездное небо. Вспышки фотокамер. Вот разъезжаются автоматические двери. Холод снаружи сменяется холодом внутри.

Резкий голос — это мужчина или женщина?

— Адам Мюрвалль, вы знаете, за что вас задержали?

«Ты считаешь меня дураком?»

Потом еще одна дверь, синяя, под ногами узор цвета беж, голоса, лица, молодые девицы, пара усачей.

— Ведите его в комнату для допросов. Немедленно.

— В какую?

— Первую.

— Кто?

— Ждем Шёмана, — произносит решительный мужской голос.

«Он думает, что акцента не слышно. Но так или иначе, он всего лишь чертов чурка».

Через окошко в комнате допросов Малин видит, как Свен Шёман включает магнитофон, слышит, как он начитывает время и дату, свое имя и имя допрашиваемого, а также номер дела.

Она видит, как Шёман устраивается на покрытом черным лаком металлическом стуле.

Комната четыре на четыре метра.

На серых стенах перфорированные акустические панели. Большое зеркало, которое не обманешь. За ним окошко. «Через него за мной наблюдают». В черный потолок вмонтированы галогеновые лампы. Здесь доверие должно возникнуть и укрепиться, вина — подтвердиться, преступник — признаться. Правда должна выйти наружу, а она требует покоя и тишины.

Нет человека спокойнее Свена.

Это его дар.

Это нужно для того, чтобы человек доверился, чтобы из врага стал другом.

Он действует примерно так: «Расскажи мне о доме, где ты живешь. Как он выглядит? Детали, мне нужны детали».

По другую сторону сидит Адам Мюрвалль.

Он спокоен.

Руки в наручниках на блестящей поверхности покрытого черным лаком стола, свежие синяки чуть выше металлических колец. В полумраке цвет его глаз выравнивается, и Малин в первый раз обращает внимание на его нос, неуверенный, с острым кончиком и аккуратными, словно точеными ноздрями.

Не совсем крестьянский нос.

И не кран, как говорят на равнине.

— Что, Адам, — обращается к нему Свен, — не мог сдержаться?

Лицо Адама Мюрвалля неподвижно, он только крутит руками, отчего слышится режущий звук металла, трущегося о металл.

— Мы не будем говорить об этом сейчас. И о твоей сестре тоже. Мы поговорим об автомобилях, если тебе это больше нравится.

— Нам вообще не о чем разговаривать, — обрывает его Адам Мюрвалль.

Свен нагибается через стол. Его голос — квинтэссенция дружелюбия и доверительности:

— Расскажи мне о тех автомобилях в вашем саду. Думаю, разбирая их, вы зарабатываете хорошие деньги?

35

Тщеславие, Малин. Управляй ими при помощи тщеславия. Тогда они раскроются. А когда они раскроются, все встанет на свои места.

Свен Шёман.

Мастер вытягивать, дать высказаться.

Адам Мюрвалль думает, что этот человек работает в полиции давно, хотя и не так давно в этом городе — иначе бы он его помнил. Потому что не мог забыть. Они никогда не забывают. «Или он притворяется? Сейчас они стоят за зеркалом, пялятся на меня. Пяльтесь, что мне с того! Думаете, я проболтаюсь? Как вы только могли подумать! Не волнуйся за автомобили, но, конечно, если тебя интересуют автомобили, я всегда готов говорить о них. Что в них секретного, в автомобилях?»

Адам чувствует, что немного расслабился, сам того не желая.

— Тебя не было здесь десять лет назад, — говорит он. — Где ты был тогда?

— Поверь, моя карьера сложилась не слишком удачно, — отвечает Свен. — Десять лет назад я был криминальным инспектором в Карлстаде, но потом жена получила здесь работу, и мне ничего не оставалось, как немного подвинуться.

Адам Мюрвалль кивает, и Малин видит, что он доволен ответом. Почему его заботит послужной список Шёмана? И тут Малин осеняет: если бы Шёман был в городе давно, он встречался бы с братьями и раньше.