Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл

l:href="#i_014.png"/>

У генералов была крыша над головой, а вот для большинства солдат канун дня битвы обернулся кошмаром из дождя, грязи и нужды. Мало кому повезло с укрытием. Уильям Гибни служил хирургом в британской кавалерии. Ему посчастливилось больше многих других, для него хотя бы нашлись еда и питье.

Выбора не было. Нам пришлось устраиваться как придется среди грязи и навоза, у кого нашлась еда, те были счастливчики. А поскольку утром я получил кусок языка (уж не знаю, приготовленного или только посоленного и закопченного), а в моей фляжке осталась капелька бренди, то мое положение было получше многих. Я огляделся в поисках места посуше, где можно лечь… Кругом сплошная грязь, но мы набрали соломы и веток, и с их помощью постарались устроиться почище и соорудить грубое укрытие от потоков дождя, который лил всю ночь. Завернувшись в плащи и прижавшись друг к другу, мы легли в грязь.

Он жалуется, что спать пришлось вертясь как юла, но даже так отдохнуть смогли немногие. Другой кавалерийский хирург, Джон Гордон Смит, вспоминал, как его драгуны остались без еды, питья и огня.

Поначалу нам выдали провизию, были и лошади, чтобы везти хотя бы часть ее, но вот вода! Возле деревни или фермы Сен-Жан нашелся колодец, но то был единственный источник питьевой воды на тысячи жаждущих. Первая же атака на него стала и последней. Веревка лопнула, ведро упало на такую глубину, откуда его не достать. Не сладив со стихией воды, мы обратились к стихии огня, и тут нам повезло гораздо больше. Ближайшая деревня изобиловала топливом. Двери и оконные ставни, мебель всех сортов, повозки, плуги, бороны, тачки, футляры для часов, бочки, столы и т. д. и т. п. Все это мы притащили или прикатили в лагерь, разломали и разожгли большие костры, несмотря на дождь. А стулья, наоборот, расставили. За каждый стул офицеры платили по два франка. Поначалу казалось, что солдаты смогут хорошо подзаработать, но это не удалось. Для одного из них мне даже пришлось купить охапку соломы. Перед началом поля, где разместили лошадей, проходила разъезженная проселочная дорога, на которой офицеры и разожгли свои костры. Вдоль дороги проходила канава, то ли сточная, то ли осушительная. Некоторые из нас разложили в ней солому и решили устроиться на ночь под прикрытием плащей. Только дно канавы оказалось такой глинистой природы, что вода не уходила в почву, а прибывала, словно на тонущем корабле, просачиваясь сквозь солому. В конце концов мы промокли больше, чем те, кто остался наверху.

Стульям, разумеется, надлежало спасти от грязи филейные части офицеров. Герцог Веллингтон строго запрещал разорять мирное население и наказывал тех, кто попадался на воровстве. Его мотивом кроме поддержания дисциплины было нежелание увеличивать число врагов. Своим разбойным поведением в Испании британская армия вызывала ненависть почти у всех испанцев. В результате с партизанами пришлось сражаться не меньше, чем с наполеоновской армией. В 1814 году, когда Веллингтон вторгся в Южную Францию, он установил в своей армии жесткий контроль, чтобы не допустить грабежа мирного населения. Однако тут перед сражением солдатам разрешили мародерствовать. Разрешение было получено не у Веллингтона, а у генерала, сэра Фредерика Эдама. Подпоручик Ричард Кокс Эйр, стрелковый батальон которого «потешился» с французскими уланами около Монса два дня тому назад, писал, что к вечеру 17 июня его люди превратились в «крыс, полуутопленных и полудохлых от голода». Затем они получили «от генерала Эдама, командовавшего бригадой, разрешение разграбить три фермы»:

Самой утешительной оказалась мысль о костре! Стулья, столы, лежанки, колыбели, маслобойки, бочки – все, что могло гореть, вскоре потрескивало в языках пламени. Затем наши ребята перерезали весь скот, что был во дворе, и меньше чем через час у нас был вкуснейший завтрак из говядины, свинины, телятины, утки, цыплят, картофеля и других лакомств, до которых я только мог добраться.

Подпоручику Эйру повезло, а кому-то не досталось не только пиршества, но даже огня. Рядовой гвардеец Мэтью Клэй провел эту ночь на краю канавы, его едва укрывали густые ветки живой изгороди. Другие спали под открытым небом, положив голову на ранец как на подушку. И для всех сон был недолгим. Внезапно темноту расколола молния, прогремел гром. Кони, ночевавшие в промокшем поле, сорвали путы и в панике понеслись прямо через стоявшие лагерем войска. Одна из привязанных лошадей принадлежала капитану по имени Джонни Кинкейд из 95-го стрелкового. Он привязал поводья лошади к рукояти штык-тесака одного из его солдат (стрелки имели в вооружении штык с рукоятью и клинком около 60 сантиметров длиной), клинок штык-тесака воткнул в землю, а сам отправился спать. Проснувшись, он обнаружил, что лошадь убежала, и уже отчаялся ее найти, но спустя час та отыскалась среди коней артиллеристов, а штык еще болтался, привязанный к поводьям. И всю ночь шел дождь, обрушиваясь на землю, превращая ее в грязь, уничтожая урожай, заполняя водой канавы. Капитан Мерсе ютился вповалку с другими офицерами:

Не знаю, каково было моим товарищам, но все мы лежали тихо и спокойно. Ветеранам Пиренейской войны зазорно жаловаться перед всякими Джонни Новобранцами, а те боялись, что если станут ныть, то услышат в ответ что-то вроде: «Господи, смилуйся над твоей нежной тушкой! А как бы ты заговорил на Пиренеях!» Или: «Ого, малыш! Да это детские игрушки по сравнению с тем, что мы повидали в Испании!» Так что те, кто не спал (думаю, таких было большинство), притворялись спящими и переносили страдания с отменным героизмом.

Французам пришлось хуже. Солдаты Веллингтона хотя бы дошли до гребня Мон-Сен-Жан при свете дня, и у них было время пограбить