Загадай меня - Елена Левашова

надо же отцу сообщить, что я жив. Меня и в университете хватятся. – Страдальчески протягиваю. Кажется, я весь превращаюсь в боль…

– С этим проблемки, Феденька. Рации у меня нет, а нам тут с тобой куковать как минимум неделю. Замело до самой крыши, – он взмахивает ладонью в сторону темного окна. – Транспорта… тоже не имею, чтобы ехать. Я пешком хожу по окрестностям. С собачками гуляю, охочусь помаленьку.

– Вы прямо как старичок-боровичок, а не сильный и смелый старик! Не занижайте себя, дед Саша. – Вздыхаю я.

– Не буду, Феденька.

Позволяю деду Саше меня одеть и напоить вкусным чаем, послушно открываю рот и ем мед с ложечки… Александр Федорович делает мне укол и накрывает теплым одеялом… Мне больно. Так больно, что я вою, как раненое животное. А когда сил не остается, проваливаюсь в сон…

Глава 30

Варвара

– Царствие небесное и… вечный покой, – слова мамы режут, как скальпель. Она шепчет, думая, что я сплю. Произносит страшные слова, лишающие всяческой надежды… Небрежно смахивает ее, как болтающегося на паутинке паука.

– Тише вы, тетя Наташа, – цыкает ей в ответ Малинина. – Пусть Варюха поспит. Слышали же, что врач сказал? Ослабленная, ест плохо, угроза прерывания… или как там правильно?

– Ох… Анемия еще, тонус повышенный, – со вздохом произносит мама.

Слеза медленно катится по щеке и заползает в самое ухо. Обжигает кожу, как крошечный уголек. Я встряхиваю головой и, всхлипнув, отворачиваюсь от стены.

– Я не сплю, – бурчу, встретившись с недоуменными взглядами дорогих мне женщин. – Так кому там царствие небесное, а, мама? – выдавливаю хрипло. Осточертело! Больница эта, жалость и собственная беспомощность.

– Прости, доченька, – чуть слышно отвечает мама. – Глупость сказала, признаю. Это все… от неверия и необразованности.

Ну, начинается! Чуть что – «мы люди простые, необразованные, бедные и прочее бла бла бла».

– Мам, хватит, а? – обрываю, чувствуя, как голос пропитывает предательская дрожь. – Я знаю, что вы не верите… Никто не верит.

– Неправда, – Майка даже с места вскакивает от волнения. – Мы не говорили тебе… В общем, Лешка Вареников организовал поисковый отряд. Местные еще неделю назад искать перестали.

– Знаю. Они нашли Илью, Валеру и Веньку Самохвалова и посчитали, что выполнили задачу, так? – качаюсь, сидя на краешке больничной койки, больше походя на умалишенную, чем на беременную. Как же я устала… Лучше бы они нашли его… Даже мертвого – тогда бы я смогла оплакивать отца своих детей… Знаете, какая мука хуже смерти? Неизвестность. Можно смириться со всем – смертью, болезнью и бедностью, приспособиться к вечной боли, но хуже всего – не знать… Болтаться в пространстве, как беспомощный, ведомый ветром воздушный змей. Верить… Мечтать о несбыточном, метаться от состояния безысходности к эйфории… Ужасно, несправедливо, чудовищно!

– Лешка Вареников получил разрешение деканата и… они… – очевидно, глядя на мое отстраненное лицо, Майка сомневается – говорить или нет? – Он собрал группу добровольцев. Федьку ищут, Варь… Кстати, Личка тоже поехала. Они остановились в том домике, где жили вахтовики.

– Что? Она с ума сошла? То-то я смотрю, она уже неделю не приходит. Зачем, Майка?

– Что «зачем»? Она чувствует себя виноватой, разве ты не понимаешь?

– А если с ней что-то случится? – встаю, нетерпеливо прохаживаясь от койки к раковине. Включаю воду, бездумно споласкиваю руки. – Она думает, что ее смерть в тайге сделает меня счастливой?

– Варька, ну чего ты завелась? – мама обнимает меня со спины. – Лика поехала, чтобы ребятам готовить, вещи их стирать, по хозяйству помогать. Не будет она… ходить по тайге. Наверное. – С сомнением протягивает мама.

– Вот именно. Почему вы молчали? По-вашему, я невменяемая, умалишенная? Думаете, я не смогла бы ее отговорить? К чему эти жертвы? Она думает… она… Это ведь только усиливает мою вину. Какая же Личка дура!

– Варенька, ну зачем ты так? Мы не хотели тебя волновать, вот и промолчали, – пытается быть дипломатом мамуля. – Тебе о малышах думать надо! А ты вон… не ешь, плачешь все время! Как ты Федору в глаза будешь смотреть, если… когда…

– Так «если» или «когда», мамуль? Сама-то как думаешь?

– Я верю, дочка. Вы же такие у меня дома были… красивые, счастливые. Не может оно все так…

– Кхе-кхе… – слышится у входа.

Булавин. Опять пришел. Стоит в дверном проеме и прячет за спину букетик красных роз. Нужна я теперь ему стала? Жалко? Как же бесит… С чего вдруг такая забота? Надо спросить у Малининой – может, мне субсидия какая-то положена от государства? Как матери-одиночке? Или компенсация от фирмы, организующей вахту?

Мама начинает суетиться, тянуть за руку ошарашенную Малинину (она не знала, что Андрей меня проведывает), собирать в пакет пустые пластиковые контейнеры и любопытно зыркать по сторонам.

– Познакомься, мамуля, это мой бывший парень – тот, кто должен был приехать на Новый год. И вместо кого… и… – задыхаюсь, не в силах произнести имя Федьки.

– Здрас-сте, – поджимает губы мама. – И до свидания. Пошли мы, Варюшка. Завтра придем.

Мама и Майка отчаливают в общагу. С одной стороны я рада, что она приехала – мама готовит вкусную еду и помогает Малининой по хозяйству, но с другой… Своим неверием мама связывает меня по рукам и ногам, топчет ростки надежды, робко пробивающиеся в сердце, на корню.

– Привет. – Здороваюсь сухо.

– Как чувствуешь себя, Варь? – Андрей тихонько подходит, вручает мне скромный букет и садится на белый больничный стул.

– Нормально. – Равнодушно пожимаю плечами.

– Нормально, – ёрничает он. – Почему тогда не выписывают?

– Андрей, что ты все вокруг да около? Чего тебе? – протягиваю, изображая на лице скуку.

– Варька, в самом-то деле, поигрались и хватит. Давай мириться. Я знаю, что своим поступком… Я поступил, как трус. Но я… осознал. Короче, я готов нести ответственность за тебя и детей. Фух, сказал, – Андрей облегченно вздыхает и утирает лоб.

– То есть ты думаешь, что я брошусь в твои объятия сейчас, когда отца моих малышей ищут в тайге? Что ты себе позволяешь? – взрываюсь я.

«Молчи… Только не говори мне, что его нет в живых. Только не говори…»

– Варька, понимаю, что режу по живому, но… к сожалению,