Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина) - Александр Александрович Годлевский

так и нет. Без обеспечения деятельностью узкоюридических механизмов, все законы, что бы в них ни было написано на бумаге, превращаются в обыкновенные благие пожелания.

Вопрос о деятельности узкоюридических механизмов опять же по сути сводится к тому, как государство соблюдает свои собственные законы. Реальная демократия отличается от чего-то другого, прикрытого демократической мишурой, прежде всего деятельностью узкоюридических механизмов, обеспечивающих юридические гарантии прав и свобод не в теории, а на практике. То есть общественные акции по поводу грубых нарушений законных прав обязательно должны иметь необходимые правовые последствия через реагирование узкоюридических механизмов с целью пресечения нарушений и восстановления нарушенных прав. Но у нас этому вопросу особого внимания не придают ни наши, ни западные аналитики-политологи-советологи. Как будто и углубляющиеся демократические реформы, и расширяющийся произвол властей существуют одновременно в одном обществе сами по себе, независимо друг от друга, и друг с другом никак не соприкасаются.

Если дело с обеспечением и реализацией на практике гарантированных законом прав и свобод через государственные узкоюридические механизмы остается в принципе без изменений, только произвол государства все расширяется, то все разговоры о демократизации так и остаются пустыми разговорами, не влекущими серьезных правовых последствий – существенных изменений в правоотношении «гражданин – власть». Похоже, у нас хотят построить демократию без прав человека.

Самое интересное, что узкоюридические механизмы, в отличие от общественных, есть во всех государствах без исключения – от супердемократических до откровенно людоедских. Иначе государство не будет государством. В тоталитарных диктатурах нет свободы слова, легальных оппозиционных общественных структур, но государственные узкоюридические механизмы есть обязательно, только методы и цели их деятельности прямо противоположны демократическим. У нас же, в перестроечные времена, общественные демократические механизмы как бы есть, а узкоюридических механизмов в вопросах гарантий законных прав граждан как бы нет. Официально они есть, но на практике не действуют.

Во всяком случае, сообщения перестроечных и демократизирующихся средств массовой информации о грубейших нарушениях гарантированных законом прав граждан почти никакой юридической реакции государства не вызывают. Как нарушать права, у государства все есть, даже с избытком, – как защитить, так ничего нет. Этакая частичная государственная беспомощность, из-за которой многие говорят о царящей у нас анархии. Но если это и анархия, то она у нас весьма своеобразная – появляется только тогда, когда государству выгодна. А когда не выгодна, то у нас сразу узнается хорошо знакомый прежний советский тоталитаризм, пусть даже прикрытый перестроечно-демократической бутафорией. Вообще-то ссылки на анархию у нас довольно широко распространены, поскольку позволяют выдать прежний по сути режим за нечто совсем другое.

3. Слово и дело

Сейчас перестроечная советская пропаганда трубит на весь мир о приоритете прав человека и общечеловеческих ценностей, о примате права во внутренней и внешней политике, о построении правового государства. Во время встреч на различных уровнях советское руководство заверяет всех, что массовые беззакония и нарушения прав человека в истории СССР являются лишь трагическими недоразумениями, которые безвозвратно канули в прошлое. Что в эпоху гласности и перестройки государство принимает все меры к охране прав своих граждан. Нетрудно понять истинную цену этой болтовни.

Как и прежде государство попросту не желает соблюдать права своих граждан, гарантированные как внутренним законодательством, так и международными договорами СССР, если это не согласуется с интересами власть имущих. А ведь каждый человек имеет право на защиту чести и достоинства, на правосудие, на охрану своих прав и интересов от преступных посягательств должностных лиц государства. Когда дело касается хоть сколько-нибудь значимых интересов властей, и судьи, и прокуроры, во главе с Генеральным, всегда готовы растоптать все права человека, не дрогнув пойти на любое преступление, лишь бы соблюсти эти интересы.

В нынешней обстановке всеобщего покаяния и нравственного обновления общества на страницы официальной прессы пробили себе дорогу доброжелательные публикации как о независимых изданиях, так и об их редакторах и издателях. Не отстает от велений времени и «Литературная газета». Правда, покаяние официальной прессы довольно оригинально – оно носит ярко выраженный избирательный характер. Для той же «Литгазеты» одни правозащитники служат сейчас объектом преклонения, другие почему-то так и остаются шпионами и диверсантами, пытающимися взорвать что-то посредством неподцензурного слова. Интересно, по какому принципу газета отличает правозащитников «чистых» от «нечистых». Может быть, редакция «Литературной газеты» располагает подлинными данными, что Сергей Григорьянц шпион? Почему бы газете тогда не опубликовать эти данные, подкрепив голословные обвинения конкретными фактами?!

Впрочем, в настоящей статье речь идет о правосудии, а не о нравственности сотрудников печатных флагманов перестройки и демократизации. Я не предъявляю претензий с нравственной стороны к «Литературной газете» за то, что она не хочет извиняться перед Григорьянцем за грязную публикацию. И не говорю, что газете, основанной Пушкиным, некрасиво обвинять в измене Родине людей, виновных всего лишь в осуществлении своего права на свободу слова без разрешения властей. Нет смысла говорить о нравственности газеты, главный редактор которой возглавляет официальную комиссию по правам человека, а один из ведущих журналистов является председателем секции «Пен-клуба». Неудивительно, что с такими правозащитниками в стране еще хватает политзаключенных. В том числе и осужденных по фальшивым обвинениям в шпионаже и других видах измены Родине. Но дело не в этом.

Пишу я все это вовсе не из-за какой-то там личной неприязни к перестроечным изданиям – я и вообще-то не любитель публичных нападок, если они не вскрывают суть общественных процессов. Просто обращаю внимание на такое важное общественно-политическое явление, имеющее глубинный характер, как полная подконтрольность прессы, ее послушность указаниям властей. Умолчание об одном и грязные нападки на другое – две разные стороны одной медали. В наше бурное время все меняется очень быстро, и вполне возможно, что сейчас «Литгазета» просто вежливо бы извинилась за свою статью двухгодичной давности, если бы власть этому не препятствовала. Если бы перестроечные советские суд и прокуратура не выделывали по иску Григорьянца все вышеперечисленные «фокусы» – это одно, а если правоохранительные органы пошли на все возможные грубые нарушения закона, чтобы только не допустить рассмотрения иска в суде по существу – дело совсем другое. Такое весьма своеобразное вмешательство государства в отношения Григорьянца с редакцией «Литгазеты» переводит эти отношения в совсем иную плоскость – в область правоотношений «гражданин – власть». И дело здесь разумеется не