Порт - Борис Блинов

Бросив швабру на пол, она промчалась мимо, обдав Олега запахом пота и крепких духов.

«Все-таки она очень груба, даже странно, — подумал Олег, вдыхая исчезающий запах. — И бестолкова к тому же… Куда это она помчалась? Мы ведь так и не договорились».

5

Оставшиеся до промысла дни он почти не вылезал из ЦПУ, занимаясь установкой. Вся остальная работа шла сама по себе, почти без его участия. Электрики несли вахту, делали профилактические ремонты по графику и к нему обращались только когда что-то не ладилось. Дед стал неразговорчив и только временами обращал его внимание на тот или иной объект.

Иногда он заходил за щит и, глядя, как Ярцев работает с приборами, говорил, учтиво склонившись:

— Мне кажется, ваш роман с КЭТ затянулся. Не в ущерб ли он основной работе?

То ли он понимал состояние Ярцева, то ли пока не видел в этом необходимости, но приказать, устроить ему разнос он не мог.

Сознавая, что до промысла остались считанные дни, он приник к машине с какой-то страстной одержимостью, словно решение этой задачи могло помочь ему во всем другом.

После этой последней встречи с ним что-то произошло. Весь окружающий его вне работы мир будто подернулся туманом. Люди, предметы, море были отделены от него полупрозрачной перегородкой. Если к нему обращались с вопросом, он отвечал, но так, будто это мало его касалось. «Это не ко мне. Это вообще разговор в предбаннике». Жизнь на судне шла параллельно с ним, не пересекаясь, будто радио в каюте, к которому он привык, не замечал и реагировал только на вызовы по трансляции. Иногда в этой перегородке появлялись разрывы — то небо блеснет ослепительной синью, то чье-то лицо прояснится в обрамлении рыжих кудрей, и тогда он улыбался тихой, проснувшейся улыбкой.

— Вы что, решили бороду отрастить? — спрашивал его дед.

— Нет, что вы? Зачем она мне? — удивлялся Ярцев, шел в каюту и брился, глядя в зеркало. На него глядело скуластое, бледное лицо с темными подглазьями. Глаза смотрели отстраненно и пусто. У зеркала тоже появилось странное свойство: сколько его ни протирай, оно не давало четкого изображения. Словно та вода, плотная, осязаемая, прозрачная, которая сверкает, плещется за бортом и утоляет жажду, распалась на мириады частиц и превратилась в полуосязаемый туман. Не стало  В о д ы, только матово светила по ночам холодная Луна, совсем не таинственная, со своими кратерами и погибшими луноходами, да из черного неба доходил свет пяти звезд, которые показали ему штурмана — созвездие Рака — знак Воды под покровительством Луны. Ничего в них от рака не было…

От близкой Антарктиды веяло холодом. Ветер утихал к вечеру и, начиная с утра, вновь раскачивал водную гладь, словно Антарктида имела суточный ритм дыхания. Длинные плоские айсберги стали попадать в экран локатора, вводя поначалу в недоумение штурманов, которые в толк не могли взять, откуда здесь появились километровые острова, не обозначенные на карте. Солнце скрылось за низкой облачностью, словно от холода сжалось пространство, перенося жизнь внутрь судна, в его тепло, уют. Снова музыка в коридорах, хождение из каюты в каюту в поисках компании и стук костяшек из салона. Даже айсберги не могли выманить никого на палубу, да и потом Алик, признанный авторитет в фотоделе, сказал, что из каюты их лучше снимать, какая-то особая светотень появляется в их причудливых гранях.

Сейчас бы и проводить разные мероприятия, но помполит находился в «энергетическом кризисе». Неудача с праздником Нептуна, который не состоялся из-за того, что на судне оказался всего один некрещеный — он сам, сильно убавила его энергию.

Из иллюминатора в каюту втекал холодный, тяжелый воздух и, пройдя по палубе, просачивался в коридор. Воздушные слои не успевали смешаться. Ноги зябли, хотя на термометре стояло двадцать пять. «Условия работы для термопары, — подумал Ярцев. — Не бродят ли по мне дополнительные биотоки?»

Он плотно задраил иллюминатор, распахнул настежь дверь, чтобы не застаивался сигаретный дым.

«Нам не надо дополнительных, нам своих — с избытком», — сказал он себе.

Сизый пласт у подволока качнулся и потек, рисуя бледные узоры, неясные тени исчезающих связей, почти неуловимые очертания. Зыбкие, медленные струи, на миг соприкасаясь, рождали дивные фигуры, текучие, переходящие друг в друга… И вдруг из закутка около койки выползла и на миг застыла отчетливо различаемая рачья клешня.

— Рак — это болезнь, — сказал Олег.

Он снова сел в кресло и углубился в схемы, чтобы выявить на них те связи, которые должны существовать у его неверной КЭТ. Общую картину он себе уже представлял, и помог ему в этом Уильям Росс Эшби, книгу которого «Конструкция мозга» он нашел у дока.

С точки зрения биолога, говорит Эшби, мозг — это орган для выживания, созданный в ходе эволюции. Основным свойством его является способность к научению. Посредством научения организм приспосабливается к внешним условиям и изменяет свое поведение к лучшему. «К лучшему» — то есть больше способствует выживанию. Жизнь — это процесс, суть которого — научение, благодаря этому свойству мы существуем. То есть жизнь, в функциональном определении, — это учеба.

Механизм этой учебы, методика «школы» — постоянна. Она и была положена в основу самоуправляющихся систем. Если отбросить все сложности, суть ее такова:

Любой организм существует не изолированно, он окружен средой. Организм и среда образуют систему, способную существовать. Организм влияет на среду, среда с помощью обратных связей влияет на организм — так мы видим, слышим, констатируем наше существование в окружающем мире. Это внутренняя обратная связь, она пассивна, ею мы только отражаем среду.

В каюте снова стало жарко. Ярцев выключил обогрев и сбил задрайку с иллюминатора.

В дверях появилась длинная фигура Алика. Головой он почти касался датчика пожарной сигнализации. Бедный парень, он даже в койке не умещался и вынужден был перебраться на диван. Дед говорил, что при обсуждении проекта не один день спорили, как койки располагать, вдоль или поперек судна. Но никто не подумал об акселератах, о том, что новый плавсостав увеличился в росте и традиционные размеры койки для многих не подходят.

Алик выглядел очень мрачным.

— Только что поймал по радио, — глухо произнес он. — В Японии, на трассе Киото погиб в аварии Рони Петерсон.

Ярцев не сразу вспомнил, что это фаворит «Формулы I», портрет которого висит у Алика в каюте.

— Ну, видишь, а ты говорил, Петерсон — Лев, умрет под забором.

— Под забором и умер. Там забор-то знаешь какой? Ограждает.

— Все равно, — сказал Ярцев, — врет все твой гороскоп. Ничего у Рака с Весами не получается. У Весов от Рака — интоксикация.

— Ты так говоришь, Иваныч, будто это я гороскоп составлял. Может быть, где-то и ошибка. Вот, например, у Рака с Водолеем получилось, а не должно бы.

Алик чуть ли не всю команду проверял на совместимость по гороскопу.

— А кто у нас Водолей?

— Ну, ты даешь! — удивился Алик. — Старпом, конечно. Про это все знают, уже давно. Совсем ты со своей КЭТ зашился.

— Он что, тоже кораблик делал?

— Ему боцман смастерил. Четырехмачтовый фрегат, размерами с полстола.

«Спокойно, спокойно, — уговаривал себя Олег. — Это не должно тебя касаться. Ты же сказал: нет ее, не существует, растворилась в тумане, вытекла».

— Ты дай мне изоленты. Я хочу Рони в рамку взять.

— Какого Рони? Ты что, очумел?

— Ну и что, если американец? Мне его по-человечески жалко. Ты бы знал, как он вел себя в Сан-Пауло. Рамсей вылетел на обочину и загорелся, так Петерсон…

— Слушай, пошел ты от меня со своими Рамсеями и Сан-Пауло! Какого черта тебе надо! Забери свою изоленту и убирайся!

Ярцев швырнул моток в ошарашенного Алика:

— Ты чего? Ты чего? — забормотал Алик. — Злой, небритый…

Ярцев стиснул руками голову и тупо уставился в распластанные на столе схемы.

С мутного иллюминатора медленно стекали капли, оставляя прозрачные дорожки. На улице было холодно, и стекла в каюте снова стали отпотевать.

Накануне прихода на промысел Ярцев настроил КЭТ. Ложный сигнал давал канал эффективной обратной связи, элемент, который выдавал базовый параметр. Элемент сам по себе был так прост, что на него и подумать было грешно — сопротивления, диоды да один потенциометр. Заменив его и несколько раз проверив установку, Ярцев долго крутил в руках дефектный модуль, любовался его точечной пайкой, симметрично стройным расположением диодов и резисторов, словно специально для красоты окольцованных цветными эмалевыми ободочками, означающими их параметры.

Ярцев показал модуль деду, ребятам.

— Ну, поздравляю, — сказал дед. — Добились все-таки взаимности. Я, признаться, думал, что здесь дело дохлое.