ГНОМ - Александр Шуваев

1) Высотность всемерно увеличить.

2) В качестве бомбардировщика без особого распоряжения не использовать.

3) Под командование ВВС не передавать, само командование не информировать, разместить все имеющиеся и ожидаемые машины на отдельных базах, не смешивая с прочим парком дальней авиации. Так что оставить в составе РГК всецело.

Он слишком хорошо помнил жуткие моменты, когда никто не имел понятия, где находятся не то, что отдельные дивизии, а целые танковые группы немцев. Сыт, урок усвоил. Лишние пять, шесть, восемь, - да хоть сто! - тонн бомб на Берлин ничего не решат, а вот то, что немцам теперь будет труднее проводить скрытые перегруппировки, - это полезно. Даже не "труднее", а, скорее, "ку-уда труднее". И чем дольше матово-черные самолеты останутся для немцев тайной, тем с большим количеством сюрпризов им придется столкнуться. Прежде всего, понятно, - в виде готовой обороны именно на направлении главного удара, но не только. Ох, не только!

А кроме того, - успех или неуспех того или иного полководца теперь будет напрямую зависеть от него, и это тоже само по себе было неплохо.

Он даже не разрешил сколько-нибудь широкое производство новых машин, хотя у 63-го, судя по всему, на эту тему имелись наработки.

Ох, уж эти наработки! Упоминание Беровичем или еще кем-то из его банды "имеющихся наработок" обозначало, что они могут сделать предлагаемое, не уменьшив объема по всему остальному. А себе, как всегда, потребуют еще девок. Эвакуированных, потерявшихся, оставшихся без родителей, оказавшихся на поселении. Ну и мужиков, конечно. Которые не нужны больше никому. Но он запретил, чтобы техника по-прежнему осталась незамеченной. А вот сделать следующую модель, - радиус девять тысяч, пятнадцать тонн бомб, - он разрешил. Пусть будет. На "ТР - 10", - впоследствие "Т - 10", чтобы не было ненужного намека в виде предательской "Р", - навесили куда более мощный радар, тяжелый, но зато очень точный комплекс навигационного оборудования, и почти полуметровый телескоп.

Как всегда, жизнь внесла коррективы: "тенора", как в просторечии стали называть ТНР - Тяжелые Ночные Разведчики, оказались позарез нужны на всех фронтах, и от командующих фронтами тайну сохранить не удалось. И выпустить машин пришлось в три с лишним раза больше, чем он предполагал поначалу. Самому себе можно было признаться, что действовавший поначалу запрет на крупносерийное производство семейства "ТР" был, скорее всего ошибкой.

Но тот самый запрет на использование в боевых действиях продолжал действовать, - и выполняться! - неукоснительно. Его обходили, - "Т - 6" неоднократно наводили на цель бомберов, штурмовики и дальние истребители, ночью, и даже белым днем, в условиях низкой облачности. Даже специальное оборудование сделали: как обычно, как-то само по себе появилось, никто официально не заказывал. Обходили, - но напрямую не нарушали.

И вот теперь они хотят, чтобы он отменил собственное решение годовалой давности. На время или окончательно.

Примерно четыреста тонн бомб, - это сколько же в шестидюймовых гаубичных фугасках? Двенадцать с половиной тысяч штук. Ночью, на походную колонну, повдоль.

… Он не будет отменять свой собственный запрет. Он, как и обещал, отдаст то самое "особое распоряжение". Пусть Голованов планирует и проводит так, как считает нужным. Да пусть хоть сам слетает! Полярный летчик все-таки, ему и карты в руки. Ему и отвечать за разбитые горшки.

Не четыреста тонн. Куда больше. Голованов, как азартный игрок, решил пойти ва-банк, в полной мере использовав неслыханные полномочия. Все пятнадцать "Т - 10". Все сорок три "Т - 6". Шесть "Пе - 8". Пятнадцать "Ил - 4". Десять "Ер - 2". Только в самый последний момент Жуков выторговал-таки четыре "шестерки": у него там решалась судьба Смоленска, или - или. Кроме того, два "Т - 10", предназначенных к разведке и управлению, несли только по восемь тонн. На одном из них отправился в ночной полет сам Голованов. Так что пятьсот. Под Актюбинском закипела работа по оснащению и вооружению громадных машин под новую функцию. Большой проблемой оказалось то, что для новых машин, облетанных за время Марша, не было комплектных экипажей, а работа, впервые за все время, требовалась полномасштабная, боевая без всяких кавычек. А еще Голованов непременно хотел, чтобы бомбы были "как от "бурана". Ему, разумеется, сказали, что это "совершенно невозможно", тем более - в такие сроки. Зельдович, не вынеся нестерпимого давления, - сделал, хотя при этом буквально прыгал на месте, говоря, что: "Снимает с себя всякую ответственность за эту безобразную авантюру" - но ему объяснили, что - не выйдет, и отвечать придется в любом случае. Это, парадоксальным образом, его успокоило.

Голованов вполне разобрался в навигационном комплексе: совершенно новый технически, он, в общем, основывался на принятых в СССР концепциях и соответствовал отечественным стандартам. Он лично, до деталей сплпнировал все, связанное с навигацией и поиском целей, в кратчайшие сроки решил все проблемы технического обеспечения этих задач, но ему и в голову не пришло играть роль штурмана сводной группы. Эта, без преувеличения ключевая, роль была отведена, разумеется, Явенко. Сам он удовольствовался ролью дублера. Подслушать его мысли никто не мог, и в мыслях он всерьез сожалел, что к делу нельзя привлечь какого-нибудь английского спеца. Что ни говори, у нас совершенно недостаточный опыт организации массовых ночных бомбардировок. То есть, конечно, можно, и прислали бы очень приличного, но вот показывать ему, к примеру, "ВДРП - 4У", - да и сам самолет "Т - 10", было, пожалуй, преждевременно.

Гул. Низкий, монотонный, угрожающий, он, казалось, шел со всех сторон одновременно. Даже самые опытные фронтовики не могли распознать, что именно могло издавать такой звук. Гул этот вцепился в колонну еще утром, и с тех пор не умолкал, только временами ослабевая, словно бы удаляясь, или, наоборот, усиливаясь. Истребители не находили ничего в низкой облачности, но на такие вылеты соглашались только уж вовсе отчаянные сорвиголовы, а командование группировки люфтваффе вовсе не горело желанием отпускать лучших людей в бесполезные и излишне опасные полеты.

Новации, предложенные для решения сложнейших проблем массированной ночной бомбардировки оставляли впечатление чрезвычайно остроумных. На взгляд капитана, - даже слишком. У них был один недостаток: их никто, никогда не пробовал на практике. Это звучит и выглядит необычайно глупо, но он, ученый, надеялся только на то везение, которое нередко сопутствует авантюрам. В том числе - техническим. Будь это по-другому, человечество, может быть, до сих пор осталось бы в каменном веке. Жестко зафиксированные парные антенны: достаточно было только чуть нарушить строй, не выдержав направления, и сигнал, поступающий на них, теряет симметрию. Начинаешь увеличивать дистанцию, - и щелчки в наушниках становятся редкими, готовишься поцеловать кого-нибудь - учащаются, становясь заполошно-суетливыми. Как это все здорово придумано, - и какое же это все дерьмо по сравнению с обыкновенной возможностью пользоваться обыкновенным зрением! Это ему, никак не связанному с пилотажем, не по себе, - а каково тогда пилотам? Поди, с самого начала спины мокрые? Нет, занимайся они каким-нибудь простым делом, вроде бомбардировки Берлина или даже просто большого завода, дело обстояло бы вовсе по-другому, не предъявляло таких немыслимых требований к строю. С чем сравнить? Говорят, что несколько похоже на атаку морского конвоя торпедоносцами, только несколько часов подряд.

- Глеб Егорыч, - глухо проговорил Явенко, оборачиваясь на него через плечо, - начинайте вводить данные…

Глаза его были красными от неистового многочасового напряжения. Когда, почти полчаса тому назад, они, наконец, нашли то, что искали, именно на него легла ответственность за выбор боевого курса. И, в основном, за сложный маневр, необходимый для того, чтобы лечь на него, всей многокилометровой колонной, так замечательно подходящей для того, чтобы спутать строй. Тем более ночью. Теперь наступила пора капитана, потому что этот бомбовый прицел по радару сконструировал и собрал в лаборатории именно он. Его, понятно, много раз испытывали на полигоне, но это все не то, не то!

По сути, это был да-альний потомок того самого "кулачкового вычислителя", о котором во времена оны с таким презрением высказался Владимир Яковлевич. Армада летела в режиме максимального радиомолчания, а потому перед каждым ответственным командиром висела таблица условных сигналов, - предельно коротких, морзянкой. Сейчас все машины, сколько их есть, получили сигнал "Приготовиться!", и так уж случилось, что следующий сигнал: "Открыть бомболюки!" - будет исходить от него, человека с петлицами капитана, но, в общем-то, лица, по сути, штатского.

Гул значительно усилился, теперь он давил, как будто пытаясь вмять колонну в землю своим тысячетонным, мягким грузом. В него вплелись противные, ноющие нотки, уже отдающие чем-то знакомым. А потом слабый, на грани слышимого. Заставляющий усомниться, что слышен и в реальности, а не кажется только. Свист. И поздно что-нибудь предпринимать.