Другие. Боевые сталкеры - Сергей Зверев

— Червонец…

— Нехорошо, — мягко вынимая финку из ребер бандита, заметил бандит. — С фронта дезертировал, тебе поверили. Кровью у нас смыл позор. А сейчас снова за старое. Нехорошо…

Когда Флейта сполз по нему, оставляя на телогрейке Червонца широкую полосу крови, вор пригнулся и стал мягко пробираться меж кустов вдоль импровизированной линии фронта.

В темноте было хорошо видно, как распалась линия нападения. Трассирующие пули, выпускаемые из автоматов военных — а Червонец уже не сомневался, что для их ликвидации привлекли войска, — рассекали темноту во всех направлениях. Патронов они не жалели. Расходясь веером, пули прошивали пространство по всей розе ветров, и теперь стоило немалого труда укрыться от них не только тем, кто оставался на поле боя, но и тем, кто с него убегал. Ошалев от страха, беглые сыпали очередями перед собой, вокруг себя, реагируя на каждый шорох, что раздавался и в метре от них, и в сотне метров.

И вдруг стрельба стала затихать.

«Что это?» — поблескивая каплями пота на лице, спросил себя Червонец и обратил взор в сторону, где оставались подельники.

— Тебе по-простому объяснить или по-научному? — прошипел кто-то, пробегая мимо. По-голосу Червонец узнал Выкидуху.

— По-любому, — сказал Червонец и бросился вслед за бандитом.

— Если по-научному… — Выкидуха, служивший в войну в заградотрядах, а после осужденный за мародерство, бежал между деревьев и отфыркивался как конь. Шальная пуля рассекла на его лице кожу, вторая процарапала стопу, взбугрила юфть сапога, и теперь у него было ощущение, что он натер мозоль и та, прорвавшись, кровоточит. — Если по-научному, то наступил момент непосредственного контакта с противником. Если же по-нашему, то за твоей спиной, Червонец, идет резня…

— Какая, на хер, резня?!

— Рукопашный бой, мать твою! Поддай газу!..

Глава 20

— Возьми, возьми меня!.. — ощерившись, бандит по кличке Сверло ходил по кругу, играя финкой. Загнанный и окруженный, он все понял и отдавать свою жизнь просто так не собирался. Он слишком давно находился в колонии, чтобы теперь надеяться на снисхождение. Левая рука его, прижатая повязкой к телу, была безжизненна. О боли Сверло забывал лишь тогда, когда вводил себе морфий. Когда отступал дурман и мозг прояснялся, он становился обычным Сверлом, только с болью — с расширенными от нее до отказа зрачками. Эти зрачки и сейчас не реагировали на свет. Он ходил, пытаясь удерживать в поле зрения обоих фраеров в пятнистой форме. Фраера тоже передвигались, причем делали это, суки, заходя за спину друг другу и снова расходясь, отчего у Сверла двоилось в глазах и терялся самоконтроль. — Не мельтешите, не мельтешите, суки! По одному!..

Взбесившись и увидев, как приближается, уже никуда не торопясь, третий, Сверло взвыл от отчаяния и бросился на него, как бросается на гончую загнанный в дебри леса кролик.

— Заколю, красный!.. — послышалось в лесу. — Заколю, как свинью!..

Это была истерика.

— Выруби его на хер, — приказал один из троих кому-то. — Наглухо выруби.

И двое из троих скрылись в ночи, оставляя Сверлу самый реальный шанс обрести свободу. Улыбнувшись счастливой улыбкой, бандит без сомнений шагнул к пятнистому…

Что было потом, Сверло не помнил. Вернее, он не успел запомнить. Вышло все как-то глупо. Пятнистый шагнул навстречу, махнул рукой, выметая из ладони Сверла финку. А потом как-то странно изловчился и врезал Сверлу ногой в голову с такой силой, что тот рухнул на спину, отбив легкие. Голова гудела колоколом, по которому кто-то ударял кувалдой…

Еще находясь в шоке, Сверло вскочил, но «пятнистый» вторым ударом выбил из сустава его перемотанную руку.

Очнулся он в каком-то странном душном помещении. А через секунду понял — это не помещение. Он лежит на спине и не может захватить легкими воздух.

А потом небо отшатнулось от него, и он увидел себя сверху, лежащим на спине посреди поляны, и на груди его расползалось пятно от глубокого ножевого ранения. Жить ему оставалось около минуты…

С бандитами Гарсоном и Никитосом разведчикам пришлось повозиться. Взять их на одном мастерстве не вышло. Озверелый Гарсон в тот момент, когда на него грудью навалился Ключников, хватанул из голенища нож и всадил бы его в бок бойцу, если бы не подоспел Айдаров. Воткнув «Винторез» вертикально, он заблокировал руку беглого. А потом пробил ногой в лицо Гарсону с такой силой, что голова бандита дернулась назад.

— Мразь!.. — прорычал Ключников, выхватил свой нож и всадил его в бок Гарсону, так что в тело вошел даже упор для руки. Скинув с себя бандита, Ключ тут же стал отплевываться и утираться.

* * *

Видя, как Никитос заносит над раненым Ермоловичем руку, Стольников выхватил нож и почти без размаха швырнул в беглого.

Нож вспорол ткань телогрейки и вошел ему меж ребер чуть наискось.

Остались двое. Они уже почти ушли, как им показалось, но ножевой бой вернулся к ним из тех кустов, где остались лежать их подельники. Разведчики были похожи один на другого как капли воды.

«Пятнистый» вскинул руку, что-то просвистело рядом с ухом Картавого, и через мгновение он испытал то же чувство, что несколько минут назад испытал Хромой, когда пуля разбила голову Зимородку.

Что-то резкое и горячее вдруг врезалось в шею, в глаза Картавому, и он вроде бы ослеп.

А последний из бандитов, шатаясь во весь свой двухметровый рост, словно шатун, поднятый бестолковыми туристами, держал горло обеими ладонями и никак не хотел верить в то, что пришла его смертушка…

Кровь вылетала меж его пальцев, окропляя кусты, стоящего рядом и протирающего глаза Картавого, поливала траву и никак не хотела останавливаться. Она била из шеи беглого зэка в том же ритме, что билось его сердце: впрыск — пауза… впрыск — пауза…

Еще секунда, и огромное тело рухнуло, подминая под себя обильно политый красным муравейник…

Округлившимися от ступора глазами Картавый смотрел на то место у подельника, где сходились воедино его плечи и голова, и не мог понять, что торчит из его шеи.

И только когда он увидел рукоятку штык-ножа, понял.

От прозрения Картавого до следующего движения «пятнистого» прошло не более секунды. Ошеломленный смертью товарища, Картавый даже не сопротивлялся, и, реши сейчас вояка взять его, он даже не решился бы на борьбу. Но вояка брать Картавого почему-то не хотел.

Резко наклонившись, Баскаков так же резко выпрямился и небрежно взмахнул руками, словно каждой бросал на стол по козырной шестерке.

Схватившись за глаза, Картавый заорал. Он понял, что теперь не сможет увидеть свет никогда в жизни.

— Бери, бери меня!.. Права не имеешь, гражданин начальник!.. Ты должен взять меня, сука!.. Только пятерик к сроку — я в ваших не стрелял!..

Вынув из кобуры пистолет, сержант вскинул руку и нажал на спуск.

— Я не вертухай, ты, конь педальный…

Банда погибла, сомнений в этом нет. Но где Ждан? Стольникова интересовало только это. Полковник поступил мудро: подставил беглых вооруженных зэков под разведгруппу, а сам в грохоте боя ушел. Разумеется, банда озверелых, готовых все отдать за свободу зэков на подготовленный диверсионный отряд, отлично вооруженный и физически безупречный. Но на уничтожение препятствия Стольникову пришлось потратить время. Ночью! И теперь, когда стало ясно, что ни среди мертвых, ни среди раненых беглецов полковника нет, оставалось лишь дожидаться утра.

— Командир, я здесь двоих или троих не вижу, — обходя трупы, пробормотал прапорщик Жулин. — Ушли. Нужно достать.

— Нужно. Куда они пойдут, как думаешь?

— Тут два варианта. Либо решили рвать в Грозный, либо уходить в горы. Только что им в горах делать? Резать лесников и тем питаться? Они же не для того бежали?

— Значит, на север, — помедлив, решил майор. — Я тоже так думаю.

Если бы Саша знал, что, выбирая дальнейшее направление движения, он окажется в пятистах метрах от Ждана, кто знает, как развернулись бы последующие события. Не знал этого и Ждан…

Он и группа двигались в параллельном направлении первые два часа.

Через сто двадцать минут полковник без сил опустился на землю, разведчики шли не останавливаясь.

На привал Ждан выделил себе пятнадцать минут, но пролежал двадцать. Еще раз сверившись с освободившейся от плена облаков луной, он взял левее и совместил свой маршрут с курсом майора Стольникова. Если бы он эти пять минут потратил на передвижение, то ровно через сорок минут натолкнулся бы на Айдарова, который привалился к осине, приводя в порядок мысли и силы. А в том, что Айдаров услышал бы приближение живого существа к месту привала, можно было не сомневаться. Но за пять минут до того, как полковник вышел на залитую скудным голубым светом полянку и разглядел колок, в котором росло дерево, еще не остывшее от спины согревшего его человека, группа удалилась.