Легенды Арбата - Михаил Веллер

— Да!!!

— Конечно был? Что я, псих.

— А сейчас?

— Мне некогда за ним следить! Откуда я знаю, где он! Напустили черт-те кого в посадочный эшелон и еще требуют следить за ними! Плевать мне, где он сейчас болтается!

— Спокойно, кэптен. Вы можете его описать?

— Мудак на садовом стуле!

— А почему он летает?

— А потому что он мудак! Вот поймайте и спросите, почему он, тля, летает!

— Что его в воздухе-то держит? — в отчаяньи надрывается диспетчер. — Какая етицкая сила? Какое летательное средство??? Не может же он на стуле летать!!!

— Так у него к стулу шарики привязаны.

Далее следует непереводимая игра слов, ибо диспетчер понял, что воздухоплаватель привязал яйца к стулу, и требует объяснить ему причину подъемной силы этого сексомазахизма.

— Его что, Господь в воздухе за яйца держит, что ли?!

— Сэр, я придерживаюсь традиционной сексуальной ориентации, и не совсем вас понимаю, сэр, — политкорректно отвечает борт. — Он привязал к стулу воздушные шарики, сэр. Видимо, они надуты легким газом.

— Откуда у него шарики?

— Это вы мне?

— Простите, кэптен. Мы просто хотим проверить. Вы можете его описать?

— Ну, парень. Нестарый мужчина. В шортах и рубашке.

— Так. Он белый или черный?

— Он синий.

— Кэптен? Что значит — синий?..

— Вы знаете, какая тут температура за бортом? Попробуйте сами полетать без самолета.

Этот радиообмен в сумасшедшем доме идет в ритме рэпа. Воздушное движение интенсивное. Диспетчер просит таблетку от шизофрении. Прилетные рейсы адресуют на запасные аэропорты. Вылеты задерживаются.

...На радарах — ничего! Человек маленький и нежелезный, шарики маленькие и резиновые.

Связываются с авиабазой. Объясняют и клянутся: врач в трубку подтверждает.

Поднимают истребитель.

...Наш воздухоплаватель в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший, судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропускает рядом ревущие на снижении лайнеры. Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качает и таскает, и сознание закуклилось.

Очередной рев раскатывается громче и рядом — в ста метрах пролетает истребитель. Голова летчика в просторном фонаре с любопытством вертится в его сторону. Вдали истребитель закладывает разворот, и на обратном пролете пилот крутит пальцем у виска.

Этого наш бывший летчик-курсант стерпеть не может, зрительный центр в мерзлом мозгу передает команду на впрыск адреналина, сердце толкает кровь, — и он показывает пилоту средний палец.

— Живой, — неодобрительно докладывает истребитель на базу.

Ну. Поднимают полицейский вертолет.

А вечереет... Темнеет! Холодает. И вечерним бризом, согласно законам метеорологии, шары медленно сносит к морю. Он дрейфует уже над берегом.

Из вертолета орут и машут! За шумом, разумеется, ничего не слышно. Сверху пытаются подцепить его крюком на тросе, но мощная струя от винта сдувает шары в сторону, креслице болтается враскачку, как бы не вывалился!..

И спасательная операция завершается по его собственному рецепту, что в чем-то обидно... Вертолет возвращается со снайпером, слепит со ста метров прожектором, и снайпер простреливает верхний зонд. И второй. Смотрят с сомнением... Снижается?

Внизу уже болтаются все береговые катера. Вольная публика на произвольных плавсредствах наслаждается зрелищем и мешает береговой охране. Головы задраны, и кто-то уже упал в воду.

Третий шарик с треском лопается, и снижение грозди делается явным.

На пятом простреленном шаре наш парень с чмоком и брызгами шлепается в волны.

Фары светят, буруны белеют, катера мчатся! Его вытраливают из воды и начинают отдирать от стула.

Врач щупает пульс на шее, смотрит в зрачки, сует в нос нашатырь, колет кофеин с глюкозой и релаксанты в вену. Как только врач отворачивается, пострадавшему вливают стакан виски в глотку, трут уши, бьют по морде... и лишь тогда силами четырех матросов разжимают пальцы и расплетают ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула.

Под пыткой он начал приходить в себя, в смысле массаж. Самостоятельно стучит зубами. Улыбается, когда в каменные от судороги мышцы вгоняют булавки. И наконец произносит первое матерное слово. То есть жизнь налаживается.

И когда на набережной его перегружают в «скорую», и фотовспышки прессы слепят толпу, пронырливой корреспондентке удается просунуть микрофон между санитаров и крикнуть:

— Скажите, зачем вы все-таки это все сделали?

— Вы протестовали против загрязнения экологии? — подпрыгивает другая.

И он — понимает! Вот и настал этот миг! Его звездный час!

Он глубоко вдыхает теплый вечерний воздух, и этот вдох расправляет его и наполняет упругостью, как надутый зонд. Вдруг выдергивается из объятий санитаров. Встает на неверных ногах в позу статуи и скрещивает руки на груди. Откидывает голову по-наполеоновски. Он человек, и звучит гордо! Этим кошмарным днем он честно выстрадал свою фразу для истории:

— Нечего сидеть всю жизнь на заднице! Господь — он нас, а мы?

2. Бочонок

Радио нынче не то, что век назад. Ореол романтики и прогресса слинял, как песец. Вспомогательное развлекалово автомобилистов и утешение пенсионеров. Ликбез на кухне. Под сурдинку.

Когда-то классный коротковолновик был — как сейчас программист или хакер. Дорогой приемник в доме стильно сиял знаком продвинутой касты. Мир ловил сигналы экспедиций и катастроф сквозь космический треск.

Сегодня компьютер и телевизор дадут тебе все, потом догонят и добавят бесплатной рекламы. Коротковолновик — слово архаичное, из той же эпохи, что Коминтерн, Лига Наций и Осоавиахим.

Но отдельные энтузиасты неизбежны. Как филателисты, эсперантисты и коммунисты. Чем, кстати, отличается реликт от раритета? И правда ли, что анахорет — средний размер между анапестом и хореем?

То есть. Он был коротковолновик. Любитель отчаянный. Все деньги тратил на аппаратуру, а время — на монтаж новых схем и вступление в связь с братьями по разуму. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело.

И вот у этого мелкого служащего (заметьте — все безумства мира происходят из среды мелких служащих) случился отпуск. Две недели законных.

Он был молод, одинок, у него был свой маленький домик и при нем маленький участочек. Угадайте с трех раз среду обитания. Китай и Судан не предлагать.

И выстраданный отпуск он грохнул на строительство суперусовершенствованной приемо-передающей антенны для коротковолновой связи. Он купил бруса, досок, гвоздей, и соорудил во дворике трехногую вышку метров в двадцать из «Звездных войн». По двести раз на дню он взлетал по скоб-трапу, как белка или матрос клипера. И из разнообразного железа монтировал наверху огромную ажурную бабочку, вращающуюся на шарикоподшипнике с приводом. Антенна вышла — крейсер отдыхает.

В последний вольный вечер он вышел на связь с буревестниками радиоволн из Новой Зеландии и Азорских островов. Качество связи — правительственная! А уж передачи со спутников ловит — ЦРУ обзавидуется.

В сумерках собирается дождь. Утомленные мышцы гудят сонно. Подъем завтра на работу в шесть сорок. А на верхней площадке вышки топорщится гора инструментов, запчастей и ценной дребедени. Полмесяца таскал всеми местами, как муравей.

Человек рационального мышления, он любил труд в лекарственных дозах. Корячиться на трех лапках по скобам со столба, зажав в четвертой железяку, отвращало. Прыг-скок, а там и утро.

Первая капля метеоосадка цокает в темечко, как звонкое ньютоновское яблоко в колокольный купол гения. И в уютном покое под черепной крышкой рождается мысль.

Он отвинчивает колесо от тачки, сдирает с него тонкую резиновую шину, лезет наверх, и сбоку настила приколачивает колесо костылем сквозь втулку — на ось сажает к ребру площадки, как блок. Потом затаскивает наверх конец длинной веревки и перекидывает его через этот подъемный блок в качестве шкива. Крутится! Работает.

Внизу приносит железный бочонок из-под масла. Старательно крепит к одному концу веревки. Вытягивая другой конец, поднимает бочонок до верхней площадки, до самого блока. И закрепляет свой нижний конец за скобу-ступеньку опоры.

И вот, скромно и горделиво бормоча комплименты своим способностям, как взлетевший на насест петух, он сноровисто сгребает в бочонок свой остров сокровищ: стальную арматуру, мотки медной проволоки, паяльники, гаечные ключи и пассатижи. Килограммов полтораста.

Рисуясь лихостью, скользит вниз, отвязывает нижний конец веревки от скобы и, для верности пустив виток на руку, начинает медленно травить конец, опуская бочку вниз...

...Это он так мечтал. Когда реальность превосходит мечту, мировое равновесие нарушается. Бочка, стало быть, весила центнера полтора. А царь природы, тужащийся на другом конце, — от силы килограммов семьдесят. Сила действия, вопреки совету учебника физики, оказалась не равна силе противодействия. Закон Ньютона сработал, как катапульта.