Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис

Оба его родителя давно скончались, тем не менее продолжая жить в бессознательном, а дела прошлого так и остались незавершенными. Но разве не удивительно, что наша психе неустанно продолжает выносить эти моменты на поверхность, чтобы мы и дальше могли исцеляться и расти? Даже на шестом десятке этот человек продолжал остро ощущать давление материнского комплекса, который теперь вынуждал браться за решение чужих проблем, как некогда вынужденно приходилось исполнять приказания матери. Но он все еще мечтает о возвращении детской непосредственности, о способности включиться в игру. И для этого во сне ему дается подсказка, что настала пора вернуться к энергии и проницательности отца/ наставника, который смог бы вывести на нужный путь и помочь компенсировать психический контроль матери.

Наша способность создать семью, которая будет служить целям души, прямо пропорциональна тому, в какой степени мы готовы по-настоящему принять ответственность за свою жизнь. Пока мы не возьмем на себя такую ответственностью, нам постоянно будет недоставать сил и сознания, чтобы поддерживать этот процесс в других. Заметьте, что ответственность всегда возвращается к нам, мы не можем просить у других того, что должны сделать для себя сами. Когда же мы делаем все необходимое для расширения своих горизонтов, мы тем самым служим другим, нравственно растем сами, способствуя, помимо прочего, и их росту. Подобные отношения, будь то супружеская взаимность или крепкая семья, служат не эгоистичной программе, но Самости, которая, в свою очередь, служит душе. Основной критерий, которому призвана соответствовать семья, заключается не в том, насколько она обеспечивает защиту и стабильность, но способна ли она и в какой степени дать каждому ее члену свободу уйти и вернуться столь же свободно, но уже как зрелой личности.

Глава седьмая

Карьера против призвания

Они подсказали мне, что выбирать,И выдали все решенья.Я ждал указаний, я принял их власть,О, дважды слепой от рожденья!

Дэвид Вагонер. Герой с одним лицом

Сколько раз мы задавали себе вопрос: «Какой путь выбрать в жизни?». И так часто ответ на него диктуется жесткими реалиями экономической необходимости, прочно усвоенными голосами матери и отца или культуры. В бытность мою университетским преподавателем постоянно приходилось слышать, как студенты повторяли каждый на свой лад одно и то же: «Я бы хотел изучать предмет Х, однако мама с папой говорят, что они согласны помогать мне, если я буду специализироваться по бизнесу». В ответ на мое предложение самим поискать способ оплатить учебу они только отрицательно качали головой и не потому, что им лень искать работу – просто боятся потерять поддержку родителей. И вот что меня всегда интересовало: действительно ли такие родители считают, что помогают детям, превращая их в заложников своей потребности в прочном и стабильном положении? Ведь этим они делают все возможное, чтобы дети, которых они на словах так горячо любят, в конечном итоге испытали жестокое разочарование в профессиональной жизни. Фрейд однажды заметил, что для психологического благополучия необходимы две вещи: работа и любовь. Нет сомнений, что он имел в виду как правильную работу, так и правильную любовь.

К середине жизни становятся очевидными те ограничения, что возлагают на нас отношения с окружающими людьми, которые мы успели выстроить, и семейные роли, сложившиеся за это время. Следующей в очереди в качестве носителя проецированного удовольствия для многих оказывается карьера. Работе уделяется куда больше сознательной энергии, чем любой другой области. Выйдите в понедельник утром на центральный проспект и обратите внимание, что мобилизует такую пульсирующую, целенаправленную энергию – экономика, божество, неоспоримо владычествующее в нашей культуре. Притом, что всем нам действительно необходимо каким-то образом поддерживать свое материальное существование, на работу взвалено куда большее, хотя и невидимое бремя, а именно то, что она придает жизни смысл, а также дает заряд энергии. Порой это так и есть. Но к середине жизни, однако, многие начинают замечать, что работа скорей выматывает, чем заряжает новыми силами, начинают испытывать неясный дискомфорт, все чаще говоря себе, что устали, хочется перемен, хочется чего-то другого.

Настойчивость, с которой мы призываем нашу молодежь готовить себя к «пожизненному найму», свидетельствует лишь о том, как нам хочется, чтобы к середине жизни она подошла столь же несчастной и разочарованной, как и ее родители. Я – убежденный сторонник включения гуманитарных дисциплин во все учебные программы, для всех учащихся. Всегда можно освоить конкретные требования непосредственно к каждой профессии, тем более что в нашу эпоху постоянных перемен можно приложить силы одновременно в нескольких сферах, прежде чем истечет срок профессиональной жизни. Заработать на жизнь не так уж сложно, но куда сложней освоить то, что способно освободить от ограничений семьи и культурной истории. Какими мы обладаем ценностями, какими способами критического мышления, чтобы обогатить нашу жизнь? Какой взгляд на историю позволит избежать ее навязчивых повторений? Какое личностное развитие и оценочные суждения пронесем мы с собой через странствие длиной в жизнь? Этим интрапсихическим спутникам нашей жизни, способным значительно обогатить ее, не так уж много перепадет от ограниченных целей карьеризма и так называемой узкой специализации. Гуманитарные же дисциплины способны внести свой вклад в более взвешенное, более осмысленное и разностороннее представление о жизни, которое, в свою очередь, необходимо для свободного выбора.

Когда я смотрю на старшекурсников, многие из которых в растерянности стоят перед жизненным выбором, то невольно задаюсь вопросом: как, в представлении их родителей, вообще должна выглядеть помощь детям? Годы спустя, когда наши пути снова пересекаются, выясняется такая вещь, что почти никто из моих бывших студентов не задержался на том поприще, к которому готовился. Иногда родителям как раз и хочется, чтобы их дети оставались в тех рамках, которые желательны родителям, хотя открыто в этом, конечно, никто не признается. Они боятся, что их чадо подхватит идеи, чуждые старшему поколению, иначе говоря, которые не вмещаются в ограниченный мирок родителей. Это очень похоже на то, как человек испуганно отворачивается от новых форм искусства со словами: «Я лучше вас знаю, что мне нравится, а что нет». То, что он хочет сказать на самом деле, – это: «Мне нравится то, что я знаю» или «Мне нравится то, к чему я привык и что мне удобно». Фридрих Ницше как-то заметил, что плох тот учитель, чьи ученики не превосходят его. О нас как о родителях тоже можно сказать, что мы плохо справляемся со своими обязанностями, если наши дети не опередили нас на пути к тем огромным возможностям, которые жизнь открывает для удовлетворения души.

Следующая по частоте причина после минного поля семейных отношений, которая приводит людей к психотерапевту, – кризис в профессиональной жизни, который невозможно больше отрицать. Вероятно, на самом первом сеансе они не отдают себе отчета в подлинной причине своего состояния, более сосредоточиваясь на его эмоциональной стороне, чем на источнике. Поэтому работа психотерапевта, которую, безусловно, нельзя сводить лишь к профессиональному консультированию, включает в себя и выяснение тех сил, которые обусловили первоначальный выбор. Кроме того, важно определить, какие комплексы, связанные с аффектом, препятствуют смелому шагу, способному проложить новый жизненный курс.

Для меня самого стало полной неожиданностью, что депрессия среднего возраста привела меня из академического мира в мир психоанализа. Когда я обратился к психотерапии, у меня даже мысли не было менять профессию. Однако с течением времени, по ходу консультирования, мне стало ясно, чем вызвана такая крутая перемена. Я успел утратить интерес к большей части ученых знаний, приобретенных в академической среде, и меня скорей интересовало то, откуда, из какого места внутри нас приходит это знание, какой отклик находит в нас и насколько значимым может оказаться для раскрытия жизненных горизонтов. Я открыл для себя, что больше интересуюсь жизнью символической, чем интеллектуальной, – ведь символы связаны душой, в то время как интеллект имеет дело лишь с умом. Эти вопросы и эти различия, как я обнаружил, оставались вне сферы внимания академии, но имели самое непосредственное отношение к сфере интересов глубинной психологии. Опять же, я хотел познакомиться с вопросами, на которые зрелые, опытные люди продолжали мучительно искать ответы, жаждал углубленной, содержательной беседы со взрослыми людьми, с куда большим жизненным опытом, чем у молодежи, наполнявшей университетские аудитории. Да, я был счастлив в своем замечательном учительском деле. И все же меня не оставляло в покое то быстрое течение, что упорно прокладывало свой путь где-то в глубине, под всем тем, чем щедро одарила меня первая половина жизни. Оно звало меня погрузиться глубже работы ума, какой бы ценной та ни была, и обратиться к вопросу смысла. Стэнли Ромейн Хоппер, в прошлом мой наставник, однажды сказал мне такие слова, прозвучавшие словно напутствие: «Пусть Бог не даст твоей душе успокоиться». И, как оказалось, среди прочего это благословение наделило меня силой, которая привела от прекрасной карьеры к новому призванию.