Любовь у подножия трона (новеллы) - Елена Арсеньева

Поэтому вскоре после возвращения Антона–Ульриха в Петербург в 1739 году была назначена свадьба его и Анны Леопольдовны. Отпраздновать ее решили в июле.

Накануне этого события императрица решила расширить двор воспитанницы и выписала для нее из Лифляндии трех сестер Менгден, происходящих из древнего баронского рода. Девицы имели настолько уныло–благопристойный вид, что Анна Иоанновна вздохнула посвободней. Эти‑то нипочем не станут сводничать, как сводничала пресловутая мадам Адеркас! Некрасивы, благочестивы и зловредно–невинны.

Она совершенно точно определила натуры двух старших сестер Менгден. Однако младшая, Юлиана…

Конечно, конечно, она тоже была невинная и неприглядная, однако при виде молоденькой принцессы Анны с этой лифляндской крошкой произошло нечто, что вернее всего можно было бы назвать любовью с первого взгляда. О нет, не стоит строить каких‑то непристойных домыслов, от которых бедняжка Юлиана страдала всю жизнь и даже после смерти. Она была, к слову сказать, подвергнута врачебному освидетельствованию (по приказанию Анны Иоанновны), и консилиум установил, что она была самая настоящая девушка, без малейших признаков мужественности (?!). Как будто какие‑то «признаки мужественности» имелись у нежнейшей Сафо…

Юлиана полюбила Анну той любовью, которое существо низшее может испытывать к высшему. Той, которой идолопоклонница любит Афродиту или Афину. Той, которой кормилица любит своего питомца. Это была жертвенная, поклоняющаяся любовь.

Анна, у которой во всю жизнь не было ни одной подруги–сверстницы, тоже мгновенно привязалась к Юлиане и посвятила ее во все невзгоды, которые ей пришлось недавно пережить. Девушки оплакали прошлое, погоревали над настоящим и принялись с робкой надеждой смотреть в будущее, от которого Анна все еще ожидала чудес.

Тем временем перед ними в полную силу разворачивалось безрадостное настоящее. Ненавистный Анне брак все‑таки свершился – с величайшей пышностью, которая восхитила иностранных посланников в Петербурге. Они бросились строчить депеши к своим дворам, а их жены скрупулезно описывали подругам туалеты гостей, а также сам церемониал.

Жених был облачен в белую шелковую одежду, вышитую золотом; его очень длинные белокурые волосы были завиты; отчего‑то он всем показался похожим на жертву. Впечатление усугубилось тем, что, поздравляя молодых, их залили потоками слез. Рыдала и сама невеста, и горькие слезы лились на ее платье с корсажем из серебряной ткани, спереди сплошь усыпанным бриллиантами. Кроме того, ее завитые волосы были разделены на четыре косы, перевитые бриллиантами, а на голове была маленькая бриллиантовая корона; вдобавок множество бриллиантов было укреплено в ее темно–русых волосах, что придавало ей еще больше блеску. Не уступала ей роскошью наряда и императрица, одетая в затканное золотом, сверкающее платье; правда, из драгоценностей на ней были только жемчуга, почему особенно ехидные дамы из числа посольских жен решили, что все русские бриллианты были одолжены на один вечер невесте. Конечно, эти домыслы были сущим злоехидством и чепухой! Царевна Елисавет также выглядела премило в розовом платье, вышитом серебром и украшенном драгоценными каменьями… Ну и так далее.

После пышной, долгой и утомительной церемонии императрица лично проводила новобрачную в ее комнату. Ее сопровождали две–три придворные дамы, герцогиня курляндская и жена английского посла леди Рондо. Им надлежало раздеть молодую и облачить ее в капот из белого атласа, отделанный тонкими брюссельскими кружевами. Затем императрица послала дам пригласить принца к своей новобрачной. Леди Рондо показались знаменательными слезы принцессы Анны и грозно сошедшиеся к переносице брови императрицы. Леди Рондо была очень востра, поэтому несколько раз оглянулась, уходя, и ее любопытство было вознаграждено: она увидела, как императрица отвесила племяннице несколько изрядных пощечин. Видимо, после этого последнее сопротивление Анны ненавистному браку было сломлено, и принц мог войти к жене, не рискуя быть выброшенным в окошко или выгнанным за дверь.

Итак, брак свершился, и потянулась череда послесвадебных торжеств. Маскарады, ужины, фейерверки, балы с великолепными кадрилями, сельские праздники на природе – все это и много чего еще делалось для молодоженов, которые искренне, по убеждению многих наблюдающих, ненавидели друг друга. Но если Антон–Ульрих был слишком робок, чтобы выказывать свои истинные чувства, то Анну могло остановить только присутствие суровой тетушки.

А между тем известие о бракосочетании в Петербурге достигло Дрездена. Одновременно стало известно и о тяжелой болезни императрицы. Распространились слухи, что она может более не выздороветь и тогда правительницей станет не кто иной, как принцесса Анна! Между прочим, в августе 1740 года она родила ребенка, нареченного Иоанном и впоследствии известного как Иван Антонович.

Императрица была в таком восторге, что назвала его наследником престола. Рождение внука весьма улучшило и ее здоровье, и состояние духа, поэтому она вполне спокойно восприняла известие саксонского посланника Сума о том, что двор отзывает его, а ему на смену присылает нового министра.

— Нового? – с интересом спросила Анна Иоанновна. – И кого же?

— То есть, вернее, старого… – замялся Сум. – Я хочу сказать, это будет граф Линар. Надеюсь, ваше величество ничего не имеет против?

Императрица была убеждена, что история великой любви ее воспитанницы давно канула в Лету. Ну в самом деле, кто не влюблялся в пятнадцать лет? Теперь у Анны муж, ребенок – какая может быть еще любовь?!

Она забыла, что сама всю жизнь любила одного мужчину. Да, многое можно бросить в упрек ее связи с Бироном, но то, что зиждилась она на пылкой любви со стороны Анны Иоанновны, – это бесспорно…

Императрица снисходительно улыбнулась и одобрила приезд Линара. Кажется, это было последнее добро, которое она сделала для племянницы, ибо вскоре (17 октября 1740 года) она назначила регентом не Анну, не ее мужа, а… своего бывшего любовника.

Таким образом, правителем России стал бывший конюх, герцог курляндский Эрнест Бирон.

Россия ужаснулась… Еще больше ужаснулись Анна Леопольдовна и ее супруг, которых Бирон, чуть что было не по нему, грозил выслать в Германию, а наследником трона сделать принца Голштейн–Готторнского, внука Петра Великого, Петра–Ульриха. С тех пор Анна возненавидела кузена лютой ненавистью и называла его не иначе как «чертушкой».

На ее счастье, Бирон так «хорошо» правил, что вызвал всеобщую ненависть. Более или менее сносно относилась к нему только царевна Елисавет, в которую Бирон был тайно влюблен, а потому старался не притеснять эту никому не нужную красавицу. 8 ноября 1740 года, не «поцарствовав» и месяца, Бирон был арестован фельдмаршалом Минихом, которого поддерживали военные, и сослан в Пелым.