Херсон Византийский - Александр Чернобровкин

– Почему нет?! – произнес я.

На стапеле, принадлежавшем пожилому греку, я застал только хозяина. Баркас они построили, больше работы пока не было, поэтому он распустил рабочих. Звали его Эвклид. О тезке математике он не имел ни малейшего представления, но имя получил не зря – считал быстро. Я уже привык считать за всех, поэтому приятно удивился. И он удивился, что я считаю быстрее него. Но еще больше, когда рассказал ему, какое судно хочу построить. Его сразу насторожило, что длина будет шестнадцать метров, а ширина всего три двадцать. Я решил подстраховаться, остановился на пяти к одному, не строить совсем уж гоночную яхту.

– А не сломается такое длинное? – засомневался грек.

– Нет, – заверил его.

Мы зашли в каменный однокомнатный домишко, который служил Эвклиду одновременно офисом и складом, где я начертил грифелем на досках чертеж будущего судна. Поскольку не уверен был, что смогу решить проблему остойчивости, присущую узким судам, решил сделать не одну высокую мачту, а две пониже. Обычно высота мечты вычисляется по формуле «половина суммы длины и ширины». В моем случае это было бы девять метров шестьдесят сантиметров – слишком много для неопытного судостроителя. Я остановил свой выбор на гафельной шхуне – двухмачтовом судне с косыми парусами, в данном случае триселями – четырехугольными, неправильной трапециевидной формы, верхняя шкаторина которых крепится к гафелю – поворотной рее, и стакселями – треугольными или трапециевидными, которые ходят по штагам между грот– и фок-мачтой и фок-мачтой и бушпритом. У шхуны первая мачта, фок, ниже второй, грота. Первую, как я помнил, ставили перед тем местом, где киль переходил в форштевень, а вторую от форштевня отделяли две трети длины судна. Не все мои термины сперва были понятны Эвклиду, потому что пришли в русский язык из голландского, английского и немецкого языков, но потом, по его подсказкам, я поменял их на греческие. Объяснил, зачем мне такой большой киль, длинный бушприт, усиленный ахтерштевень, к которому я собирался крепить баллер руля. Я не желал управлять шхуной при помощи двух рулевых весел. До разговора со мной грек был уверен, что знает о судостроении все. После разговора – что не знает почти ничего. И это я ему передал лишь часть своих знаний по предмету «Теория устройства корабля». Вообще-то, «ТУК» – та еще нудятина, но преподавал ее начальник училища Теплов, поэтому нам приходилось напрягаться. В моем случае оказалось, что не зря – позволило договориться с Эвклидом о приемлемой цене. Затем мы обсудили, сколько и какого дерева понадобиться, что придется покупать, а что можно заготовить самому. На верфях есть несколько мастерских по сушке и придаче нужного изгиба доскам. Кое-что придется покупать у них, чтобы не терять время. Я пообещал привезти лес в ближайшие дни, после чего и приступим к строительству.

После обеда на постоялый двор пришли те самые два иудея, компаньоны Мони. Узнав, что я присутствовал при его смерти, попросили рассказать подробно. Как понял по наводящим вопросам, им кто-то уже доложил. Проверяли на вшивость. Только не понял, кого – меня или докладчика?

– Я же тебе говорил, слишком он рисковый был, – сказал один иудей другому.

Это Моня-то рисковый?! Впрочем, всё познается в сравнении.

– Дурак он был, – произнес второй и спросил: – А тебя почему не тронули?

– Потому что я и мои люди убили восьмерых нападающих, – ответил я. – Остальные решили, что добыча обойдется им слишком дорого.

И мы перешли к моему товару. Торговался я до последнего, продемонстрировав завидное владение приемами торга, большую часть которых я знал до сегодняшнего дня чисто теоретически, а также способов решения налоговых вопросов в городе Херсоне и отличное умение считать. Я предполагал, что возникнет много непредвиденных расходов при строительстве парусника. Перепробовав несколько методов, иудеи попытались разыграть «хорошего и плохого покупателя», но я сказал, что знаю и этот прием, они улыбнулись, и жаркая дискуссия закончилась компромиссным вариантом, который не очень нравился, но устраивал обе стороны. Договорились, что завтра утром они заберут товар, лошадей и телят. Я оставил только своего коня и принадлежавших скифам, пару бычков нам на зиму на съедение и одного в счет оплаты греку.

– Мы могли бы снабдить тебя товаром и транспортом весной, – предложил мне тот, который судил о Моне реалистичнее.

Это можно считать признанием моих купеческих способностей.

– До весны надо дожить, – сказал я.

Оба иудея согласились со мной. Люди в эту эпоху привыкли к быстрым переменам. Вряд ли кому-нибудь из них пришло бы в голову покупать тридцатилетние государственные облигации даже самых крепких экономик. Они скорее напоминали биржевых игроков. Если не игроков в рулетку.

18

Я хорошо знаю Крым. В школьные годы приезжал сюда отдыхать почти каждое лето, а после третьего курса мореходки попал на полгода на практику в Ялтинский портофлот. Работал матросом на прогулочных катерах по графику «сутки через трое». За полгода сменил шесть катеров. Переводили за хорошее поведение. На вахте сидишь на руле и, если шли с экскурсией, слушаешь монотонный бубнеж экскурсовода: «Сейчас мы проплывем скалы Близнецы…». Поэтому отлично знаю побережье от Кастрополя до Алушты, между которыми курсировали катера. Жили мы в профилактории порта в Алупке. Оттуда в свободные двое суток совершали путешествия по окрестностям, в том числе по горам и лесам. В конце двадцатого века крымские леса казались неухоженными парками. То ли дело в шестом!

Мы целый день добирались до последнего византийского поста в горах. Дальше начиналась территория, подконтрольная таврам. Так как земли там были плохие, ни земледелием, ни скотоводством на них особо не позанимаешься, византийцев они не интересовали. Пост из двадцати человек стоял здесь, чтобы присматривать за таврами, не позволять им совершать набеги большими бандами. Маленькие как-то умудрялись просачиваться незамеченными. Нас предупредили, что дальше соваться опасно.

Лес на ближних подступах к посту был вырублен. Может, солдатами для лучшего обзора, может, такими, как мы. Пришлось ехать дальше. Остановились у дубовой рощицы. Теоретически я знал, какие дубы нужны на обшивку, какие на бимсы, какие на киль. А вот как определить практически? Чтобы народ не сачковал, поручил рубить небольшие деревья для средних и мелких деталей, колышков. Сам же бродил между дубами, ожидая, какой улыбнется мне. Никто из них не хотел умирать. Пока не наткнулся на два дерева, не очень толстые, с не искривленными стволами, как у большинства дубов. Они как бы соревновались друг с другом, кто лучше. Грек Эвклид решит ваш спор, определит, кому быть килем.