Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Не собираемся мы ее губить, – обратились они к хозяйке. – Но служанка сама рассказала. Если вы утаите от хозяина, тогда мы сами скажем. Если он простит такую потаскуху, значит даст волю змее.

– Он только пришел, в предчувствии радостного дня… – уговаривала их Юэнян. – Не хотите меня слушаться, идите и говорите, а устроите ругань, пеняйте на себя.

Сюээ и Цзяоэр не вняли совету хозяйки. Только Симэнь вошел в спальню, как они рассказали ему о шашнях Цзиньлянь со слугою. Не узнай об этом Симэнь, все бы шло своим чередом, а тут гнев поднялся от сердца, зло вырвалось из желчного пузыря. Он пошел в сторожку и окликнул Циньтуна.

Между тем о случившемся передали Цзиньлянь. Она всполошилась. Чуньмэй было велено сейчас же разыскать слугу. У себя в спальне она наказала ему ни в коем случае не признаваться, вынула у него из прически шпильки, но в спешке забыла про мешочек с благовониями.

Слуга явился в передний дом и встал на колени перед Симэнем. Хозяин велел четверым слугам запастись бамбуковыми палками и быть наготове.

– Признаешь вину, рабское твое отродье, негодяй проклятый? – стал допрашивать Симэнь.

Циньтун молчал, не смея рта раскрыть.

– Снять шапку! Подать шпильки! – распорядился хозяин, которому уже доложили о двух позолоченных шпильках. – Куда девал шпильки? – дознавался он, когда шпилек не оказалось.

– Нет у меня никаких шпилек, – пробормотал Циньтун.

– Нечего мне голову морочить, негодяй! – крикнул Симэнь и отдал приказ слугам: – Раздеть! Всыпать палок!

Трое слуг держали Циньтуна, один раздевал. Когда стали стаскивать штаны, под поясом показался бледно-зеленый шелковый карман, а в нем оказался по форме похожий на тыкву-горлянку парчовый мешочек с благовониями. Симэнь сразу его заметил.

– Дайте сюда! – сказал он.

Хозяин узнал то, что принадлежало Цзиньлянь, что она носила под юбкой, и его еще сильнее взяло зло.

– А это у тебя откуда? Говори прямо: кто тебе дал, а?

Напуганный Циньтун долго молчал.

– Я подметал сад, – наконец, пролепетал он. – В саду и нашел. Мне никто не давал.

Еще больше рассвирепел Симэнь Цин.

– Бить, да как полагается! – сквозь зубы процедил он.

Циньтуна связали. Градом посыпались удары. После тридцати ударов большими палками тело покрылось рубцами, из которых по ногам текла кровь. Симэнь позвал слугу Лайбао:

– Сбрей ему виски и выгони из дому! – приказал хозяин. – Чтоб его духу тут больше не было!

Циньтун отвесил земной поклон и с плачем удалился. Слуга этот Нефритовым Владыкой на землю грешную был изгнан из чертогов за то, что накануне в нарушение Небесного указа посмел заигрывать с бессмертной феей.

О том же говорят и стихи:

И тигры, и птицы – все парами.Ужели Цзиньлянь жить одной!Сошлась со слугою – замаранаИ нет ей дороги иной.

Узнала Цзиньлянь, что Симэнь избил и выгнал Циньтуна, и ее словно в ледяную воду окунули. Вскоре к ней в спальню вошел Симэнь. Дрожа всем телом, она осторожно приблизилась к нему, чтобы помочь раздеться, но получила такую затрещину, что свалилась с ног. Симэнь велел Чуньмэй запереть все ворота и калитки и никого не пускать. Потом он взял скамеечку и вышел во дворик, где уселся под сенью цветов с плетью в руке, Цзиньлянь было велено раздеться и опуститься на колени. Зная за собой вину, она не посмела противиться: сняла с себя верхнее и нижнее платье и встала перед ним на колени, низко опустив голову и не проронив ни слова.

– Нечего притворяться, потаскуха проклятая! – закричал Симэнь. – Я только что допросил негодяя. Он все выложил, рабское отродье. Говори: сколько раз с ним блудила?

– О Небо, пощади! Не дай погибнуть невинно! – плакала Цзиньлянь. – Больше чем полмесяца, пока тебя не было, мы с сестрой Мэн днем сидели за рукоделием, а под вечер я запирала дверь и ложилась спать. Без дела за порог не показывалась. Не веришь, спроси Чуньмэй. Она при мне была, все точно знает. – Цзиньлянь кликнула горничную: – Сестрица, поди, сама скажи хозяину.

– Потаскуха проклятая! – выругался Симэнь. – Говорят, ты ему три позолоченных шпильки тайком передала. Чего отпираешься?

– Загубить хотят невинную, – оправдывалась Цзиньлянь. – Чтоб у тех шлюх язык отсох, чтоб их недуг скрутил, чтоб они не своей смертью подохли. Ты все время у меня бываешь, вот они и злятся, всякую напраслину на меня возводят. Ты же знаешь, сколько у меня шпилек. Вон они, пересчитай – все до одной тут. Спуталась со слугой?! Да мне и в голову такое не придет. Если б хоть из себя видный был, а то сосунок, от горшка два вершка. Захотелось им меня оклеветать, вот и сочинили.

– Ладно, оставим шпильки, а это что? – Симэнь достал из рукава отобранный у Циньтуна мешочек с благовониями. – Как он к слуге попал, а? Опять будешь свое твердить?

Покрасневший от злости Симэнь взмахнул плеткой над пышной благоухающей Цзиньлянь. От нестерпимой боли она закрыла глаза. По щекам текли слезы.

– Милый, дорогой мой! – закричала она. – Не бей! Дай мне слово сказать. Я все объясню. Или убей меня, оскверни это место. Когда тебя не было, мы с сестрицей Мэн занимались как-то шитьем. Я проходила под кустом роз, у меня развязался шнурок, а потом хватилась: нет мешочка-горлянки. Я обыскалась. Оказывается, этот негодник поднял…

Объяснение Цзиньлянь совпадало с тем, что говорил Циньтун. Симэнь опять посмотрел на обнаженную Цзиньлянь. Она стояла перед ним на коленях, похожая на цветок. Голос ее звучал тихо и нежно, и Симэнь смягчился. Гнев его потух. Он подозвал и обнял Чуньмэй.

– Скажи, правда у нее ничего не было со слугой? – спросил он горничную. – Если ты попросишь, я прощу эту негодницу.

Чуньмэй села к Симэню на колени и пустила в ход все свои чары.

– Как вы можете такое говорить, хозяин! – сказала Чуньмэй. – Я целыми днями не отлучаюсь от госпожи. Будет она связываться с этим слугой! Это все злые языки на мою госпожу наговаривают, козни строят. Сами посудите, сударь. Ведь придай этой сплетне огласку, вам же неудобно будет.

Симэнь Цина уговорили. Он молчал. Потом отбросил плеть и велел Цзиньлянь встать и одеться, а Цюцзюй приготовить закусок и вина.

Цзиньлянь наполнила чарку и, держа ее обеими руками, протянула Симэню. Она поклонилась, и казалось, будто ветка цветов колышется на ветру. Затрепетали шелковые ленты. Она опустилась на колени, чтобы принять у него чарку.

– На сей раз тебя прощаю, – сказал Симэнь. – Но когда меня нет дома, ты должна быть чистой от скверны и вести себя исправно: пораньше закрывать двери и не давать волю дурным мыслям. Если же я еще раз услышу что-нибудь подобное, пощады не жди.

– Твой наказ для меня закон. – Цзиньлянь положила четыре земных поклона, потом села рядом с Симэнем, и они принялись за еду.

Да,

Бабой лучше не родись,В чужих руках судьба и жизнь.

Так Пань Цзиньлянь, которую до безумия любил Симэнь, на этот раз навлекла на себя же позор.

О том же говорят и стихи:

Ему Цзиньлянь нежнее всех, милей,Но для признанья ревность ставит сети.Когда бы не наперсница Чуньмэй,Любимица отведала бы плети.

Когда Симэнь пировал с Цзиньлянь, в дверь постучали.

– Господа У Старший и У Второй, приказчик Фу, госпожа Симэнь Старшая и родственники прислали ко дню рождения подарки, – доложил слуга. Симэнь оставил Цзиньлянь и, оправив одежду, вышел в переднюю залу принимать гостей. Засвидетельствовать свое почтение пожаловали Ин Боцзюэ, Се Сида и остальные друзья. Ли Гуйцзе прислала подарок со слугой.

Симэнь суетился – принимал подарки, рассылал приглашения, но не о том пойдет речь.

Узнав, какие унижения выпали на долю Цзиньлянь, Юйлоу, улучив момент, когда не было хозяина, тайком от Цзяоэр и Сюээ пошла ее навестить. Цзиньлянь дремала на ложе.

– Сестрица, – обратилась к ней Юйлоу, – скажи, что с тобой случилось.

– Смотри, что делают ничтожные потаскухи! – начала Цзиньлянь, обливаясь слезами. – Как натравливают на меня мужа! Как он меня бил! Но погодите у меня, шлюхи! Ненавижу вас до глубины души!

– Кого чернишь, того и черни! Но зачем же на моем слуге отыгрываться? – возмущалась Юйлоу. – Не расстраивайся, сестрица, хозяин все равно нас послушается. Вот погоди, как только ко мне придет, я его исподволь уговорю.

– Спасибо тебе, дорогая, за заботу.

И Цзиньлянь велела Чуньмэй подать чай.

Юэнян принимала сноху, жену брата У Старшего, и Симэнь решил пойти ночевать к Юйлоу.

– Напрасно ты обижаешь сестрицу Цзиньлянь, – начала Юйлоу. – Не позволяла она себе ничего такого. Это Цзяоэр и Сюээ ее оклеветали и моего слугу ни с того ни с сего припутали, а ты, не разобрав что к чему, и на него накинулся… Не сердись на сестрицу Цзиньлянь и не ставь ее в неловкое положение. Если б на самом деле что-нибудь было, хозяйка, клянусь, первой бы тебе обо всем сказала.