Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Ранней весной 1948 года вместе с редактором пришел сам О. Он был очень слаб, поэтому я не мог допустить, чтобы он ушел, даже не зайдя в дом. Я отвел его в комнату жены на нижнем этаже, чтобы он смог немного отдохнуть, и он сразу же с жаром стал уговаривать меня писать биографию Основоположницы. В его голосе звучало такое отчаяние, что мне стало ясно: он просто не уйдет, пока я не соглашусь.

Я ответил, что подумаю. Во мне вдруг поднялось что-то вроде гнева — а в самом деле, почему бы не воспользоваться случаем и не попробовать окончательно разобраться в том, что это за религия — Тэнри, из-за которой мне пришлось столько страдать в детстве и о которой я, по существу, почти ничего не знаю? Обрадованный О. распрощался со мной и, поддерживаемый главным редактором, пошел пешком до станции Мисюку, где останавливались электрички, идущие до Тамагавы. Глядя ему вслед, я печально подумал: «Интересно, придет ли время, когда у нас в Японии снова будут такси?»

Примерно через неделю ко мне пришел журналист по имени Н. из «Вестника Тэнри» с сообщением от О. Тот просил меня, прежде чем приступать к работе, заехать как-нибудь в Центр Тэнри, чтобы ознакомиться с разного рода материалами. И вскоре в назначенный О. день я отправился в Центр. Сначала Н. провел меня в комнату О., который радостно приветствовал меня, лежа в постели. Он обсудил с Н. мой распорядок дня, потом мы наскоро позавтракали у него в комнате, и сразу же после завтрака Н. отвел меня в издательство, где я стал подыскивать то, что мне было нужно.

Потом я посетил одного профессора Университета Тэнри, у которого, как мне сказали, было много ценных материалов. Так оно и оказалось, но он отнесся ко мне недружелюбно и ничего не дал. Сказал, что все хранится у симбасиры и обращаться надо к нему. Н. устроил мне встречи еще с несколькими влиятельными лицами Тэнри, но никаких материалов мне так и не удалось получить.

Ночь я провел в доме на тихой улочке в Наре, очевидно, это была чья-то дача, меня встретили там с довоенным радушием, а на следующее утро Н. снова повез меня в Тэнри, где я безуспешно пытался раздобыть какие-нибудь материалы, затем навестил О., по-прежнему лежавшего в постели, пожаловался ему на свое отчаянное положение и стал собираться в обратный путь. О. в ответ на мои жалобы пробормотал, словно про себя:

— Похоже, придется просить симбасиру, другого выхода нет, — однако не изъявил никакой готовности способствовать нашей встрече.

У меня было два пути: либо отказаться от мысли написать биографию, либо самому обращаться к симбасире. Для начала я решил добиться с ним встречи. Пока я из кожи вон лез, стараясь это осуществить, настал март 1949 года. Выяснив, когда симбасира посетит Великую Церковь в Токио, я попросил депутата парламента, который должен был его сопровождать, помочь мне получить аудиенцию. Спустя некоторое время депутат позвонил мне и сказал, чтобы я пришел на следующий день в пять часов, вошел в церковь через задние ворота и прошел в приемную. На следующий день ровно в пять я был на указанном месте и нажимал на кнопку звонка.

Меня провели в небольшую комнату неподалеку от входа. Депутат парламента, которого я видел впервые, оказался спокойным пожилым джентльменом.

— Добро пожаловать, — приветливо сказал он. — Вы взяли на себя нелегкий труд — писать биографию Вероучительницы, да и симбасира, судя по всему, о вас наслышан…

Подбодрив меня этими словами, он вышел. Через двадцать минут перегородки внезапно раздвинулись, в комнату вошел Сёдзэн Накаяма. Войдя, тут же уселся и сказал:

— Мне передали, что ты хотел увидеться со мной. Но прежде всего пообещай ни слова о Кунико Идэ, даже не произноси ее имени. Согласен?

Я имел некоторое представление о Сёдзэне Накаяме по рассказам писателя Ринтаро Такэды[24], который учился вместе с ним в Третьем лицее, и не мог относиться к нему с тем почтением, какого заслуживал представитель Бога Тэнри. А посему беззаботно ответил:

— Конечно, согласен, — не особенно задумываясь о причинах его отрицательного отношения к Кунико Идэ.

— Говорят, ты собираешься писать о Вероучительнице. Не понимаю, зачем это нужно, ведь мой отец оставил великолепную ее биографию.

Попытавшись объяснить ему, что ко мне с данной просьбой официально обратилась редакция «Вестника Тэнри», я смущенно пробормотал:

— Как вам известно, существует несколько жизнеописаний Христа, написанных в разное время людьми разного вероисповедания. Вы не думаете, что и жизнеописаний Вероучительницы тоже может быть несколько?

— Так ты собираешься писать о Вероучительнице с таким же благоговением, как писал бы о Христе?

— Но ведь иначе бессмысленно и начинать.

— Ну и что тебе нужно от меня?

— Я хотел бы получить у вас какие-нибудь материалы. Ведь, кажется, они есть только у вас.

— Материалы? Вон оно что… Но у меня тоже ничего нет.

— Да? Ну, тогда я просто не знаю, что и делать… Не позволите ли ознакомиться хотя бы с жизнеописанием, составленным вашим отцом, его ведь нет в открытой продаже?

— Но у нас всего один экземпляр, его запрещено выносить за пределы Центра.

Что ж, судя по всему, я оказался в тупике. Я встал, собираясь откланяться, но симбасира неожиданно сказал:

— Мне хотелось бы побеседовать с тобой спокойно, без спешки, подожди здесь, а то там ко мне пришли, — и вышел из комнаты.

Я решил дождаться его. Ждал, ждал, прошло полчаса с лишним — никто не появлялся. Уходить, никому ничего не говоря, было неудобно, поэтому я продолжал сидеть в приемной. Через час мне стало совсем невмоготу, я решил потихоньку уйти и уже поднялся было, как вдруг появился депутат парламента и попросил меня следовать за ним. Пройдя по разным переходам, мы очутились в великолепной, заново обставленной просторной комнате. За столом лицом к входу сидело человек десять, еще столько же восседало с противоположной стороны.

Я остолбенел.

— Знакомься, это сын одного из наших прихожан, — сказал сидящий в центре симбасира, представляя меня своему визави — юноше лет двадцати в японской одежде. Я узнал младшего сына князя Коноэ[25], два года назад покончившего с собой.

Меня усадили на место с краю, я чувствовал себя не в своей тарелке и очень нервничал. Сменилось несколько блюд, японских и европейских, из напитков подавали саке, европейские вина, пиво. Угощение было роскошное, напоминавшее о довоенных временах, но оно не лезло мне в горло, я вспоминал о вечно голодных токийцах, целыми днями рыщущих по черным рынкам в поисках хоть какой-нибудь пищи. Оглянувшись, я увидел смиренно ожидающих в соседней комнате служителей и служительниц Великой Церкви и, подумав о том, каких неимоверных усилий им стоило обеспечить такое угощение, а главное, в какое замешательство их повергла необходимость накормить еще и меня, все-таки взял в руки палочки, но так и не смог заставить себя съесть хоть кусочек.

Симбасира постоянно обращался к сыну князя Коноэ, возможно желая как-то ободрить его, но остальные явно чувствовали себя неловко. Разумеется, я ни с кем не разговаривал и сидел как на горячих угольях. Так я с трудом вытерпел целый час, потом симбасира, сказав юноше:

— Идите за мной, я вам кое-что покажу, — поднялся с места.

Вместе с юным Коноэ и его телохранителями он исчез в переходе сбоку от гостиной, и тут же за ними последовали депутат парламента и все остальные.

Оставшись в одиночестве, я растерялся, но скоро ко мне подошла пожилая женщина.

— Симбасира просил вам передать, что задерживается… — сказала она и провела меня в прежнюю комнату. Я тут же распрощался и ушел, весь кипя от возмущения.

Выйдя на улицу, я твердо решил: никакой биографии писать не стану. «Хватит! — негодовал я. — К чему продолжать эту абсолютно бессмысленную трату душевных сил и времени?» Вернувшись домой, я сразу же сел писать письма О. и в издательство «Вестника», чтобы сообщить им о своем отказе, и тут увидел на столе бандероль, пришедшую за время моего отсутствия.

Внутри оказался новый номер «Вестника Тэнри», на первой же полосе которого красовалась моя большая фотография и анонс о готовящейся публикации «Жизнеописания Вероучительницы». От подобной наглости я пришел в еще большую ярость.

И тут-то я подумал, что мне вряд ли представится другая возможность докопаться до сути учения Тэнри и рассказать людям правду об этой религии, которой посвятили жизнь мои родители и многие родственники и из-за которой вся наша семья вынуждена была влачить столь жалкое существование. «Ну и пусть у меня нет никаких материалов, постараюсь все же что-нибудь раскопать и напишу» — разозлившись, решил я.

И в тот момент, впервые за двадцать последних лет, я вспомнил о Жаке.

«Дорогой Жак, — мысленно обратился я к нему, — мы расстались, поклявшись встретиться снова через четверть века, осталось всего пять лет, неужели мы и впрямь увидимся? Как раз сейчас я пытаюсь обрести того великого Бога, мысль о котором ты заронил в мою душу. Ты говорил, что этот Бог снизошел на Христа, а я собираюсь выяснить, не снизошел ли Он еще и на японку по имени Мики Накаяма. Помнишь, на той волшебной горе, у Скалы Чудес, ты сказал мне, что если только я брошу экономику и стану заниматься своей любимой литературой, этот великий Бог обязательно избавит меня от туберкулеза и поможет вернуться на родину. Ты много раз говорил мне о том, что литература — это дело, предназначенное мне Великим Богом. И вот я стал литератором. Но до этого дня мне и в голову не приходило, что, занимаясь литературой, я выполняю свое предназначение. Я просто забыл об нашем с тобой разговоре. И только теперь, вспомнив о тебе, я наконец это понял. И именно потому, дорогой Жак, что таково мое предназначение, мне просто необходимо написать о Мики Накаяма, а главное — выяснить, действительно ли снизошел на нее Великий Бог. Если я не сделаю этого, то вряд ли смогу встретиться с тобой через пять лет». И я глубоко вздохнул.