Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл

Мятежники не стали их преследовать. Они стреляли по отступающим янки, пока оба батальона не исчезли в висящим над кукурузным полем дыму. Два батальона ушли так же таинственно, как и появились, оставив свою дань этому дню в виде ряда тел у посеченной пулями изгороди на обочине дороги. После того как янки ушли, на некоторое время настало затишье, а потом снова посыпались снаряды, треща высоко в ветвях, обрушивая на головы ливень из листьев и веток и рассеивая по лесу металлические осколки.

Штабной офицер приказал бригаде Свинерда построиться в лесу. Свинерд лично отправился к мрачному генералу Джексону. Полковник кивнул и побежал обратно к своим.

- Янки снова в церкви, - мрачно объяснил он.

Бригада побрела через лес на юг. Солдаты слишком устали, чтобы разговаривать, их рты слишком пересохли даже для ругательств, они шли туда, где их ожидали янки - чтобы убивать и быть убитыми.

Еще даже не закончилось утро. 

***

 Полковник Торн мрачно наблюдал, как генерал Макклелан пытается разобраться в поступающих из-за реки донесениях. Один пыльный гонец говорил только о поражении, об орде мятежников, уничтожившей войска генерала Самнера в дальнем лесу, а другие адъютанты привезли срочные требования подкреплений, чтобы завершить удачную атаку. Макклелан встречал всех курьеров с одинаково суровым выражением лица, под которым научился прятать неуверенность.

Новый Наполеон прилагал все усилия, чтобы понять ход сражения со своей обзорной точки у реки. На заре это казалось простым - его люди снова и снова шли в атаку, пока в конце концов не вытеснили мятежников из ближайшего леса, но за последний час всё смешалось. Как разгорающийся лесной пожар, сражение охватило две мили полей, из одного места приходили хорошие новости, а из другого ужасные, а смысла не было ни в тех, ни в других. Макклелан по-прежнему опасался ловкого хода Ли, который разрушит армию Севера, и придерживал резервы, хотя сейчас потный и покрытый пылью посыльный умолял его направить всех имеющихся людей на подмогу генералу Грину, который отбил церковь данкеров и удерживал ее, сопротивляясь контратаке. Макклелан, по правде говоря, не совсем точно знал, где находится церковь данкеров. Посыльный генерала Грина обещал, что успешная атака разделит армию мятежников надвое, но Макклелан в этом сомневался. Он знал, что корпус генерала Самнера находится в отчаянном положении к северу от церкви, а к югу по пустым полям проносился вихрь снарядов. Этот огонь обрушивался на каждую новую бригаду, которая пересекала реку.

- Скажите генералу, что он получит поддержку, - обещал Макклелан и быстро позабыл об обещании, попытавшись выяснить, что происходит далеко на юге, где генерал Бернсайд должен был переправиться через реку и выступить к единственной дороге, по которой будут отступать мятежники.

Но до того, как генерал Бернсайд смог бы перерезать дорогу к отступлению, ему пришлось бы сначала пересечь каменный мост шириной в двенадцать футов, охраняемый снайперами мятежников, отлично окопавшимися на крутом западном берегу, и люди генерала Бернсайда полегли целыми группами, пытаясь штурмовать переправу. Снова и снова они устремлялись на мост, но снова и снова пули мятежников превращали первые ряды в дрожащие груды окровавленных тел, лежащих под палящим солнцем, моля о помощи или воде - хоть как-нибудь облегчить их страдания.

- Генерал Бернсайд не смог перевести своих людей через Рорбахский мост, - признался посыльный генералу Макклелану. - Его слишком хорошо обороняют, сэр.

- Почему же этот глупец не воспользовался бродом! - возмутился Макклелан.

Но никто точно не знал, где находится брод, а от карты не было толку. Макклелан в отчаянии повернулся к Торну.

- Ступайте же, покажите им! И поспешите!

По крайней мере, так он избавился от Торна, чей недобрый взгляд беспокоил генерала всё утро.

- Велите им поторопиться! - прокричал он вслед полковнику и развернулся в сторону полей по ту сторону реки, где сражение приобрело такую необъяснимую ярость. Прибыло донесение о том, что продвижение сдерживают окопавшиеся войска, но Макклелан не был даже уверен, что его армия штурмует это скрытое препятствие. Он ничего подобного не приказывал. Он хотел ударить с севера и, смяв фланг врага, напасть на мятежников с юга, а потом довершить славную победу в центре, но каким-то образом армия северян оказалась втянутой в центр задолго до того, как сокрушила фланги врага. И не просто втянутой, но, судя по клубившемуся над полями белому дыму, в центре шла самая жестокая схватка.

Жестокая, потому что мятежники находились на заглубленной в полях дороге, и с ее бровки превратили поле с только что посеянной озимой пшеницей в поле мертвецов. Тысячи солдат смешались в беспорядке, перебравшись через реку, и шли в сторону этой бойни, бригада за бригадой, пока огонь мятежников рвал их ряды. Один батальон северян потерпел поражение еще даже до того, как увидел мятежников, не говоря уже о том, чтобы успеть дотянуться до винтовок, потому что пока он маршировал мимо разбросанных фермерских строений, снаряд мятежников разорвался в рядах солдат, и оттуда как из улья вылетели пули, словно рассерженные насекомые впиваясь в ближайшие цели. Солдаты разбежались в полном беспорядке, пока всё новые снаряды слепо приземлялись на паникующую толпу. Вступили в сражение пушки северян, метая снаряды над головой собственной пехоты в мятежников у дороги, а из-за реки тяжелые орудия Паррота стреляли по тылу мятежников, чтобы разрушить фургоны, которые подвозили защитникам дороги боеприпасы.

Время близилось к обеду. На кухне фермы Праев повара готовили для генерала легкие холодные закуски, пока телеграфисты посылали сообщения в Вашингтон.

"Мы ведем самое ожесточенное сражение этой войны, - сообщал Макклелан, - может, и в истории. До сих пор всё идет хорошо, но мы деремся с превосходящими силами. Срочно присылайте войска".

Двадцать тысяч человек в резерве Макклелана, которые принесли бы победу, пошли он их через реку к церкви данкеров, играли на лугу в "подковки". Некоторые писали письма, некоторые спали. Для них это был сонный жаркий день вдалеке от крови и вони солдат, которые дрались и умирали по ту сторону реки.

А в это время на юге, еще далеко на юге, Легкая дивизия мятежников двигалась в сторону пушек. 

***

 Старбак пригнулся за деревьями. Пот градом стекал по лицу и залеплял глаза. Оставшиеся от Желтоногих солдаты вернулись в лес у церкви данкеров, и, очевидно, янки тоже подтянули к маленькому строению новые силы, потому что когда застрельщики Поттера побежали вперед, их поприветствовал залп винтовок, уложивший одного и заставивший остальных найти укрытие. Пули северян засвистели в ветвях, когда церковь начали атаковать новые батальоны мятежников. Старбаку это сражение за церковь казалось чем-то вроде личного поединка, который был мало связан со звучавшей на юге стрельбой. Если схватка и имела какой-то план, то он давно перестал его понимать, напротив, она превратилась в серию отчаянных, кровавых и случайных столкновений, которые вспыхивали и затихали без какого-либо смысла.

Новая схватка за церковь тоже обещала стать кровавой, потому что пока Старбак выжидал в лесу, янки привезли две пушки и сняли их с передков прямо за главной дорогой, идущей из церкви данкеров. Лошадей увели, а канониры уже заряжали орудия, но вместо того, чтобы открыть огонь, командир расчета побежал к церкви. Он явно хотел поучить указания. Ближайшая пушка стояла не далее чем в сотне ярдов, и Старбак понял, что единственного заряда картечи будет достаточно, чтобы уничтожить остатки его батальона.

Тогда его осенило, но он так устал и вымотался, что ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что идея может сработать, а потом еще несколько секунд, пока он решал, есть ли у него силы, чтобы ее осуществить. Он испытывал искушение предпринимать как можно меньше усилий. Его солдаты дрались, как никто от них не ожидал, и никто теперь не стал бы их обвинять, если они предоставят умирать и сражаться другим. Но Старбак не мог сопротивляться такому искушению. Он повернулся и увидел присевшего рядом со своим псом Люцифера.

- Мне нужны здесь все офицеры кроме мистера Поттера, - сказал он мальчишке.

Тот устремился через кусты, а Старбак повернулся обратно, разглядывая ближайшую пушку. Это было орудие Наполеона - французская пушка, рабочая лошадка обеих армий. Ее расширяющееся дуло могло заряжаться двенадцатифунтовыми круглыми ядрами, картечью, снарядами и шрапнелью, но пехота больше всего боялась картечи. Может, орудие Наполеона и не обладало достаточным радиусом стрельбы и мощью большой нарезной пушки, но его гладкое дуло регулярно изрыгало картечь, в то время как большие нарезные орудия выстреливали градом свинца по какой-то странной траектории, и иногда пули благополучно пролетали над головами. Наполеон, когда дело касалось пехоты, был огромным дробовиком на массивных колесах.