Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

И объятие, случись ему протянуть руку, было бы привычным – она уже была ему знакома: и мягкий пушок на затылке, и линия спины, и дыхание, и уголки глаз, и ткань платья.

– Вы ждали здесь всю ночь? – прошелестел тихий голос.

– Не сходил с места. Даже не пошевелился.

Впрочем, затруднение оставалось все то же – им некуда было идти.

– Не выпить ли чаю? – предложила Кэтлин. – Где-нибудь, где вас не знают.

– Можно подумать, что у кого-то из нас дурная репутация.

– И вправду, – засмеялась она.

– Поедем на берег. Я как-то был в ресторане, где за мной погнался дрессированный морской лев.

– Неужели он и чай готовит?

– Ну, он ведь дрессированный. И к тому же не говорящий – дрессировка так далеко не зашла. Что же вы все-таки пытаетесь скрыть?

– Наверное, будущее, – не сразу ответила она. Беспечно брошенные слова могли значить что угодно – или не значить ничего.

Пока Стар выруливал со стоянки, Кэтлин указала на свою машину:

– Ей здесь ничего не грозит?

– Как сказать. Тут постоянно рыщут подозрительные чернобородые иностранцы, сам видел.

– Правда? – тревожно взглянула на него Кэтлин и тут же увидела, что он улыбается. – Верю каждому вашему слову. У вас такое мягкое обхождение – не понимаю, почему вас боятся.

Она окинула его одобрительным взглядом, с тревогой отметив его бледность, еще более заметную под ярким солнцем.

– Вы много работаете? И по выходным – неужели всегда?

– Не всегда, – ответил Стар: вопрос ее, хоть и нейтральный, прозвучал искренне. – Когда-то у нас… у нас был дом с бассейном и прочими разностями, по воскресеньям приходили гости. Я играл в теннис и плавал. Но потом бросил.

– Почему? Вам полезно. Мне казалось, американцы не могут без плаванья.

– Ноги ослабли несколько лет назад, меня это стесняло. Я много чем занимался: играл в ручной мяч еще мальчишкой и позже, уже здесь. У меня был корт, его потом смыло штормом.

– Вы хорошо сложены. – Простая любезность; Кэтлин лишь подразумевала, что он сложен с тонким изяществом.

Стар мотнул головой, словно отметая комплимент.

– Больше всего я люблю работать. Для этого я и создан.

– Вы всегда хотели делать кино?

– Нет. В детстве я мечтал быть старшим конторщиком – который точно знает, где что лежит.

– Забавно, – улыбнулась Кэтлин. – Вы давно переросли ту мечту.

– Нет, я по-прежнему старший конторщик. Если я и талантлив, то именно в этом. Просто когда я им стал, вдруг выяснилось, что никто не знает точного места для каждой вещи. И пришлось разбираться, почему она там лежит и нужно ли ее трогать. На меня навешивали все больше, обязанности становились сложнее. Вскоре у меня скопились уже все ключи, и вздумай я их вернуть остальным – никто бы не вспомнил, какие замки ими открываются.

Они остановились у светофора, мальчишка-газетчик проблеял: «Убийство Микки-Мауса! Рэндольф Херст объявляет войну Китаю!»

– Придется купить, – сказала Кэтлин.

Когда они тронулись, Кэтлин поправила шляпу и пригладила волосы. Увидев, что Стар за ней наблюдает, она улыбнулась.

Она была сосредоточенной и спокойной – редкие качества по тем временам: усталость и скука сделались обычным явлением, в Калифорнию стекались отчаявшиеся искатели легкой доли. Молодежь обоих полов, мыслями оставаясь в родных восточных штатах, из последних сил вела безнадежную войну против калифорнийского климата. Сохранять постоянный, ровный ритм работы здесь удавалось с трудом – даже Стар едва смел себе в этом признаться. Зато в приезжих ему часто приходилось замечать короткий прилив новой энергии.

Стар и Кэтлин теперь общались приятельски. Любое ее движение и жест оставались в согласии с ее красотой – все мелочи сливались в цельный облик. Глядя на нее, он словно оценивал съемочный кадр, и уже знал, что кадр удался. Она была естественна, непринужденна и – в том смысле, который он вкладывал в это слово, подразумевая ладность, утонченность и соразмерность – она была «хороша».

Они доехали до Санта-Моники, где виднелись роскошные особняки дюжины кинозвезд, тесно вдавленные в бойкое многолюдье Кони-Айленда. Стар свернул к подножию холма, к бескрайнему синему небу и морю, и повел машину вдоль пляжа; берег, выскользнув из-под купальщиков, потянулся перед ними изменчивой – то широкой, то узкой – желтой полосой.

– Я строю здесь дом, – сообщил Стар. – Дальше по дороге. Не знаю зачем.

– Может, для меня?

– Может быть.

– Какая щедрость – выстроить для меня особняк, никогда меня не видя.

– Для особняка он невелик. И крыши еще нет. Я ведь не знал, какую вам захочется.

– Разве нам нужна крыша? Мне говорили, здесь не бывает дождей. Здесь…

Кэтлин резко умолкла – из-за воспоминаний, понял Стар.

– Не обращайте внимания, – обронила она. – Прошлое.

– Тоже дом без крыши?

– Да. Тоже дом без крыши.

– Вы были счастливы?

– Мы жили вместе долго – слишком долго. Мучительная ошибка, обычная для многих. Я хотела уйти, он не мог смириться, все слишком затянулось. Он бы и хотел меня отпустить, да не находил сил. И я просто сбежала.

Стар слушал – взвешивая, но не осуждая. Под розово-голубой шляпкой ничего не переменилось. Кэтлин лет двадцать пять – немыслимо представить, чтобы она никогда не любила и не была любимой.

– Мы были слишком близки, – продолжала она. – Наверное, отвлечь нас друг от друга сумели бы дети, но в доме без крыши не бывает детей.

Наконец-то он хоть что-то о ней знал, и вчерашний внутренний голос не будет твердить, как на сценарном совещании: «С героиней полная неизвестность – не нужно детальной анкеты, но дайте хоть штрих». Теперь за ней реяло туманное прошлое, чуть более ощутимое, чем голова Шивы в лунных лучах.

Площадку вокруг ресторана, к которому они подъехали, загромождали автомобили многочисленных воскресных посетителей; дрессированный морской лев зарычал на Стара, вспомнив давнее знакомство. Хозяин морского льва сказал, что тот не терпит ездить на заднем сиденье и всегда перелезает вперед через спинку кресла – было ясно, что хозяин, сам того не понимая, позволяет льву собой помыкать.

– Я бы взглянула на дом, который вы строите, – заметила Кэтлин. – Мне не хочется чаю. Чай – прошлое.

Она выпила кока-колы, и они тронулись дальше. Через десять миль солнце ослепило глаза, Стар достал две пары очков. Еще через пять миль машина свернула к небольшому мысу и подъехала к коробке дома.

Ветер, веющий со стороны солнца, швырял брызги на прибрежные камни, сыпал водяной пылью над машиной. Бетономешалка, желтые доски и груда строительных камней, приготовленные к рабочей неделе, на фоне морского пейзажа выглядели рваной раной. Стар и Кэтлин обогнули фасад дома, где на месте будущей террасы громоздились