Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

Для викингов добивать безнадежно раненных – в порядке вещей, Шефу и Бранду доводилось делать это и раньше. Но Хунд накинулся на него, как терьер, грубо вытолкал из палатки. Немного погодя появился Торвин и заговорил извиняющимся тоном, приведя слова одной из священных песен Пути:

– Он просил меня передать, что человеческая жизнь бесценна. Как говорится:

Хромой может мчаться на лошади,

Однорукий – пасти овец,

Глухой может славно рубиться,

Ослепшему лучше сожженного.

А мертвому чем хорошо?

– «Ослепшему лучше сожженного», – ответил Шеф. – А каково ослепшему и сожженному одновременно?

Но с маленьким лекарем спорить было бесполезно. Возможно, он еще расскажет что-нибудь. Больше того, что удалось узнать от оставшихся в живых сволочей-монахов, как Бранд называл братьев ордена Копья. Ни один из них не сдался в плен добровольно, всех взяли полуобгоревшими, неспособными сопротивляться, потерявшими сознание. Они вообще отказывались говорить, несмотря на все угрозы и посулы. Бранд тут же перерезал бы им глотки, если бы жрецы Пути не защищали их.

Кинув последний тоскующий взгляд на лежащие глубоко под водой остатки галеры – не медь ли блестит там в глубине? – Шеф пошел прочь. Тайна подождет. Как и Хунд. Как и Свандис, которая еще ни слова не сказала ему после тех горьких упреков, брошенных у мола, а сейчас сидела рядом с изувеченным греческим моряком, которому удалось выжить и в огне, и в воде. У Шефа есть более неотложные дела. Уже сегодня утром неприятель прощупывал оборону у южных ворот, словно показывая, что ничуть не обескуражен ночной неудачей. Неплохо бы для разнообразия его опередить разок.

На палубе «Победителя Фафнира» команда уже приготовилась запускать змея на свежем утреннем ветру. Толман успел усесться в подвесное седло. Шеф ободряюще погладил его по голове, которая одна только и торчала снаружи. Почему мальчик при этом поежился? Видимо, все еще расстроен после своего падения. Шеф снова осмотрел оснастку змея. Верхняя поверхность имела семь футов в ширину и четыре в длину, а каждая из боковых сторон – те же четыре фута в длину и три фута в высоту. И сколько же потрачено ткани? Представь себе, что все это квадраты размером фут на фут. Повернувшись к подносу с песком, который для неотложных вычислений теперь повсюду носили за Шефом два человека, он начал перекладывать камешки и выписывать цифры, бормоча под нос. Круглым счетом восемьдесят квадратных футов ткани. А Толман, знал он, весит шестьдесят восемь фунтов. Сам Шеф весит сто восемьдесят пять. Значит, если нужен квадратный фут поверхности, чтобы поднять один фунт веса…

– Все зависит от ветра, – вмешался в его бормотание Хагбарт. – Чем сильнее ветер, тем больше подъемная сила.

– Это мы тоже учтем, – ответил Шеф. – Скажи, какой ветер у нас сейчас…

– Достаточно сильный бриз, чтобы под полным парусом делать четыре узла.

– Возьмем это за четыре. А сколько узлов мы делаем при штормовом ветре, когда тебе приходится брать на парусе рифы?

– Узлов десять.

– Хорошо, пусть будет десять. Значит, если мы умножим восемьдесят на четыре, то получим подъемную силу… в триста двадцать, а если у нас десятиузловой ветер, сила будет… восемьсот фунтов.

– Моржа хватило бы поднять, – скептически отозвался Хагбарт. – Но ведь это не так.

– Ладно, значит, мы слишком много берем для учета ветра, но если взять для четырехузлового единицу, а для десятиузлового двойку, даже полтора…

Шеф говорил с напором, захваченный неизведанным удовольствием точных вычислений. С тех пор как Соломон показал ему придуманные Аль-Хорезми способы умножения и деления столбиком, Шеф повсюду искал задачи для решения. Ответы могут быть и неверны поначалу, но Шеф не сомневался, что нашел инструмент, который искал половину своей жизни.

Вмешался неодобрительный голос Квикки:

– Государь, он поднялся. Если тебе все-таки угодно посмотреть, то как раз пора. Парень рискует шеей.

«Квикка сделался саркастичным, а Хунд – агрессивным, – краем сознания отметил Шеф. – Надо будет разобраться с этим».

Толман парил высоко в небе, не свободно, а на привязи, поднявшись на двести-триста футов; ветер нес его к выходу из гавани, выше самой высокой башенки городских стен. Словно в небе у защитников города еще одна дозорная башня. Кто-то из осаждающих выпустил стрелу, но та пролетела много ниже. Шеф, глядя на воздушную машину, облизал губы. Научившись арифметическим вычислениям, он был полон решимости сконструировать такой воздушный змей, чтобы полететь на нем самому. Если взять отношение поверхности к весу как один к одному, то понадобится аппарат размерами, скажем, двенадцать футов на шесть и на четыре. Но сколько весит сам змей? На каждый вопрос найдется верный ответ.

Квикка, стоявший у лебедки и державший в руках бечеву, оглянулся:

– Толман дернул три раза. Он что-то заметил. Показывает на север.

На север. А утренний приступ был с юга.

– Возвращай змея, – приказал Шеф.

Он не сомневался, что мальчик заметил приближение знаменитой метательной машины императора. «Волка войны».

* * *

Дорога, вьющаяся вдоль побережья и подходящая с севера к Септимании, делала последний поворот в двух сотнях двойных шагов от массивных ворот, которые обычно были распахнуты для проезжих торговцев, а ныне заперты на засовы, и башни по обе стороны были усеяны лучниками и арбалетчиками, вращательницами и дротикометами. Но это никак не спасет обороняющихся, если ворота окажутся разбиты. Хоть они и сделаны из дуба, усиленного полосами железа, один удар «Волка войны» сметет их напрочь. Так размышлял Эркенберт.

Но снаряд должен попасть в нужное место. «Волк войны» бросает камни по крутой навесной траектории, как и любая катапульта с метательным рычагом. Ядро, не долетевшее пяти шагов, никакой пользы не принесет, лишь станет препятствием на пути атакующих. При перелете на пять шагов толку тоже не будет. Камень должен обрушиться с небес точно в центр ворот, в идеале на самую малость ниже центра, чтобы разбить дубовые доски и разорвать железные накладки, провалить ворота внутрь. Раньше «Волк» всегда делал свое дело, иногда после нескольких попыток. Эркенберт прекрасно понимал, что мелкие осиные гнезда мусульманских бандитов и даже цитадель еретиков Пигпуньент не в состоянии были оказать серьезное сопротивление, служили безответной мишенью для тренировки в стрельбе. Нельзя рассчитывать, что английский вероотступник и его бесовская дружина будут такими же кроткими. Поэтому Эркенберту пришлось крепко задуматься о двух главных недостатках «Волка войны».

Во-первых, его приходится очень долго загружать. Огромную клеть противовеса размером с крестьянскую хибару нужно наполнить камнями. Опускаясь на землю, груз с силой вскидывал длинное плечо рычага, к которому крепилась праща с метательным снарядом. Как переместить столь большой груз