Ванька-ротный - Александр Шумилин

Ребята уходят назад, а мы садимся под куст, откидываем наверх под капюшон марлевые сетки и закуриваем. Пригасив окурок, я приваливаюсь на локоть, закрываю глаза, и на меня наваливается сон. Я с усилием открываю глаза, смотрю на Рязанцева, он тоже привалился к земле и тихо сопит. Я протягиваю ноги, ложусь поудобнее и опускаю тяжелые веки. Я знаю, что немцы от нас довольно близко, но с собой совладать не могу. Кругом тишина. Тут нет тебе ни телефона, ни телефонных звонков. Тут ты сам по себе, хочешь — спи, хочешь просто так с закрытыми глазами лежи.

У нас обычно принято, когда мы очень устанем, подаемся поближе к немецким позициям, ложимся спокойно и спим. В таких случаях нас никто не тревожит и не вызывает.

Слышу сквозь сон какой-то назойливый звук. Вроде мина на подлете ворчит. Куда полетит? — соображаю во сне. Что-то она долго воркует? Пора бы ей, мине, ударить или пролететь. Немного пробуждаюсь и слышу, что это Федор Федорыч вполголоса храпит. Вот дает! Вроде не сильно. Пусть поворкует. И я опять засыпаю.

Двое разведчиков вернулись с трубой, пробрались сквозь кусты, глядят, а мы неподвижно лежим на земле.

— Вроде убиты? — шепчет один.

Подобрались поближе, слышат, Федя храпит. Все стало ясно. Начальство притомилось! Положили под куст стереотрубу, присели, покурили.

— Будем будить?

— Пусть поспят! Мы тоже приляжем!

Через час я проснулся, открыл глаза. Огляделся кругом, смотрю — стереотруба лежит под кустом и около нее спят двое разведчиков. Солнце припекает. У одного, аж нос вспотел. Разведчики! Ничего не скажешь!

С нашей стороны вроде бы и нехорошо, что мы завалились спать. Мы с Рязанцевым не солдаты и при исполнении служебных обязанностей. Плохой пример для подчиненных показываем. А с другой стороны, как на это посмотреть. Подошли поближе к немцам, и спать завалились. Нам вроде и немцы не почем. А при выходе к немцам не всякий идет без муки в душе. Иного пробивает мелкая дрожь. Но и потом она проходит. Человек быстро со всем свыкается.

Я разбудил солдат и велел им ставить стереотрубу.

— Вот здесь, на краю кустов! И можете к ребятам в лес отправляться!

Ребята поставили трубу и ушли. Они вернулись на опушку, где находились остальные. Потом разговор их, мне передали.

— Ты чего за дерево встал? От каждой пули к земле приседаешь?

— Вон мы пришли на бугор, смотрим, а капитан и наш любимый Федя спят под кустом. Лежат у немца под носом. А Федя наш, тот аж, как кот во сне мурлыкает. Лежит и храпит. Немцы наверно подумали, что это лягушка в болоте пузыри пускает.

— Ну да?

— Вот тебе и нуда!

Труба обмотана пятнистыми лоскутами маскхалата. Ничего яркого и контрастного нет, если смотреть на нее из близи. Не знаю, видят ли немцы нас в открытом пространстве. Мы шевелимся осторожно, стараемся не делать никаких резких движений. В первый момент как-то неприятно, вроде не по себе, будто кишки прилипли к хребту. Внешне я абсолютно спокоен, не подаю никакого вида. Хотя каждую секунду со стороны немцев может грянуть выстрел.

Смотрю на Рязанцева, он сидит, растопырив ноги. Мы, как будто друг перед другом на пули плюем. Но я знаю по себе, что он тоже ждет первую пулю. Чья она будет? Его или моя? Первые минуты, когда мы поднялись из-за кустов проходят томительно. Но прицельных выстрелов со стороны немцев, кажется нет. Они нас не видят. Это были шальные пули.

С бугорка хорошо все видно. Поворачиваю голову назад, смотрю на опушку, разведчики с опушки посматривают на нас. Пусть смотрят. Когда на тебя подчиненные смотрят, а ты сидишь на открытом месте, впереди — слова не к чему! Доказывать на словах ничего не надо! В нашем деле важен живой пример.

Мы с Федей знаем, как нужно вести себя на открытом месте. Мы сидим, как истуканы, не двигаясь. Один резкий поворот головы или не осторожный взмах руки и немцы нас тут же обнаружат. Мы торчим вроде, как пни из земли. У нас с Федей сидячая, устойчивая поза.

Я сижу за стереотрубой и смотрю в прикрытую зеленой марлей оптику. Слева на право видна немецкая траншея. Чуть дальше, в глубине, невысокая насыпь солдатского блиндажа и минометная ячейка. При выстрелах миномета над бугром появляются всполохи дыма. Вот из траншеи высунулся немец, вытянул шею и смотрит вперед.

Немцы ни одной минуты не могут спокойно посидеть на месте. Все о чем-то болтают и треплют языком. Наши давно бы спать, среди дня завалились. А эти, все время о чем-то толкуют. Из немецкой траншеи слышаться возгласы:

— Ан! Хай! Аляй! и Ля-ля-ля!

В стереотрубу с талого расстояния отлично все видно. У немца прыщ на носу можно разглядеть. Вот, что значит оптика! Так и тянется рука, немца двумя пальцами за нос схватить.

— Федь! А Федь! — говорю я шепотом.

— А, что?

— Как думаешь? До вечера далеко? Может скоро смеркаться начнет?

— А, долго еще сидеть? Может пора уходить? — и Федя, не поворачивая головы, смотрит на небо. Мы живем по дневному светилу. Часов ни у меня, ни у него нет.

Я понаблюдал еще пару часов, сложил стереотрубу, надел на нее чехол и положил под кусты.

— Завтра с ребятами продолжишь здесь наблюдение!

Мы покинули наблюдательный пост, и я ушел к себе, в сложенную из дерна обитель. Рязанцев вернулся к ребятам на опушку леса. Я знал, что он на ночь выставит часовых и завалится спать. Спать будут все свободные от ночного дежурства.

Рязанцева я с поиском не тороплю. Приказа на захват контрольного пленного из дивизии не поступало. Полковое начальство меня не трогает. Разведка идет своим чередом. У нас каждую ночь одна группа выходит к немецкой траншее. Ребята полежат, послушают и перед рассветом возвращаются назад. На следующую ночь, выходит к траншее другая группа. Мы ведем поиск. Нащупываем у противника слабые места.

На четвертый день в кустах, на подходе к опушке леса, разведчики схватили русского солдата. Он шел с той стороны, пробираясь к лесу в сторону нашей обороны. Его быстро доставили ко мне.

Одет он был в солдатскую шинель, но поясного ремня и винтовки при себе не имел. Он чисто говорил по-русски, без всякого немецкого или еврейского акцента. Ребята сказали ему:

— Ну-ка, матом пусти! Если, как ты говоришь, что ты русский? Он выругался, как положено солдату.

— Вроде и, правда, ты свой!

Это был пожилой стрелок солдат, не бритый, как все наши славяне. Он был из соседней дивизии, с которой наш полк наступал неделю назад. Он назвал номер своего полка. Все точно совпало.

Разведчики взяли его в кустах без шума и тут же привели его ко мне. Неделю назад, как рассказал солдат, во время атаки он случайно нарвался на немцев.