Солнцеравная - Анита Амирезвани

мной, — сказал он. — Когда я уехал, то наконец понял, как много ты сделал. Без твоего неотступного научения меня бы никогда не признали достойным губернаторства. Ты вложил в меня понимание ценности знания, как бы я ни противился, и за это я буду всегда любить и уважать тебя.

Я не мог говорить. Я понимал, что это для меня чрезмерно самонадеянно, и все же он был ближе всего к тому, что суждено мне было вместо сына. Я любил его.

— Мой высокочтимый, — наконец вымолвил я, стараясь не дать воли слезам, — какой радостью вы наполнили сердце вашего старого учителя!.. Я горжусь вами. Да будут благословенны ваши пути, да уготовает вам Бог лучшую из судеб, и да будет ваше бремя всегда легким.

— Иншалла, — отвечал Махмуд, отводя глаза.

Он поднялся, и я заметил, что он одет для верховой езды.

— Мне предстоит долгое путешествие, и я должен отправляться, — сказал он. — Встретимся в мой следующий приезд в Казвин.

Он попрощался и обещал скоро приехать.

Масуд Али зашел спросить, не нужно ли мне чего. Он выглядел непривычно довольным.

— С чего ты такой радостный, моя морковка?

— Я никогда не видел прежде, как ты улыбаешься.

Отослав его спать, я решил пойти доложить Пери, что готов служить, раз уж я проснулся. В одной из ее передних я встретил двух старух, без всякого присмотра дожидавшихся Пери. Как беспечны стали слуги Пери во время празднеств! Одна из женщин была морщиниста, со складками у глаз и рта, на спине — горб. Волосы и брови другой словно заиндевели сединой. Обе были в простой полотняной одежде, подержались весьма дерзко.

— Вы кто? — сурово спросил я.

— Хотим видеть госпожу, — угрюмо сказала горбатая. — Только она сможет расплатиться по нашим долгам.

— Нам нужны деньги, ночлег, поесть и ее благословение. Немного драгоценностей тоже подойдет, — прибавила седая.

Тут они обе расхохотались, и я понял, что меня одурачили. Та, с седыми волосами, и была Пери.

— Госпожа, какое преображение!..

— Это все Марьям. Она подобрала одежду, раскрасила наши лица и волосы. Потом мы пошли в цыганский поселок и смотрели на танцовщиц. Какие у них чудные голоса, какие яркие наряды!

Цыганский поселок? Если Исмаил узнает, что они ускользнули, им это может стоить головы. Но как же они выбрались из дворца? Все двери гарема строго охраняются.

— В другой раз я сделаю вам цыганский убор с бусами и монетами, — пообещала Марьям с проказливой искрой в глазах.

— Если он мне понравится, я для тебя станцую, — ответно поддразнила ее Пери.

— Вас не узнали? — спросил я, обдумывая алиби на случай необходимости.

— Ни в коем случае! — Пери захлебывалась удовольствием. — Мы подошли к самым цыганским шатрам и как следует поторговались за несколько ожерелий.

— Если бы не торговались, они бы сразу поняли, что что-то не так, — добавила Марьям.

— Насколько иная жизнь у цыганок; они по сравнению с нами словно птицы, — сказала Пери.

Их щеки разрумянились. Я никогда не видел их такими беззаботными и счастливыми.

— А дворцовая стража смотрела в другую сторону? — недоверчиво поинтересовался я, стараясь догадаться, как же они выбрались.

Женщинам запрещено покидать гарем, кроме как при строго определенных обстоятельствах. Они могут сопровождать шаха, куда он пожелает их взять: в один из его дворцов, на охоту, пирушку на воздухе. С разрешения и в сопровождении им можно путешествовать, чтоб навестить дома своих сыновей. Другие случаи рассматриваются по мере нужды.

— Ах, Джавахир, не жди, что я выдам тебе все мои секреты, — отвечала Пери, встряхнув седыми волосами.

Выражение моего лица заставило Марьям вновь залиться хохотом.

Празднества по случаю коронации были мастерским ходом шаха. Он как бы наконец швырнул нам корку радости, а мы проглотили ее, словно это была вся большая трапеза. Затем последовали три дня досуга, в которые Султанам пригласила своего сына и весь гарем отдохнуть в деревне. Женщины тут же принялись собираться и укладываться, готовя игры и роскошные лакомства, восторженно предвкушая редкий выезд. Весь дом хлопотал до самого утра пятницы, когда мы наконец тронулись прямо после утренней молитвы. Я выехал из дворца с передовым отрядом — группой евнухов, вооруженных кинжалами и мечами; ехали мы около часа, пока не добрались до любимого места отдыха дворцовых жителей, около реки, и стража из евнухов была расставлена широким кругом, так, чтобы никто из мужчин не мог случайно забрести во владения женщин.

Стоял ясный и жаркий день, соколы вились в небе, словно охотясь на облака, горы синели в утреннем солнце. Днем раньше слуги натянули большие навесы для тени и настлали матрасы и подушки. Расставили мишени для стрельбы из лука, а на безопасном удалении поставили игры для детей, шахматы, нарды и остальное. Развели огонь для жаровен и котлов с рисом, а в землю вкопали печь для хлеба.

Облако пыли возвестило о приближении тех царственных жен, которые умели ездить верхом. Целая армия арабских скакунов великолепных мастей всех оттенков белого, гнедого и каракового несла сотни женщин в чадорах на расшитых седлах с красной, желтой и серебряной бахромой. Некоторые скакали по-женски, но Пери мчалась как мужчина, с ловкостью воина во главе кавалькады.

Женщины постарше и дети следовали за ними в резных деревянных носилках; они отбыли из дворца еще раньше. Исмаил ехал отдельно со своей собственной стражей, и когда он приблизился к площадке, то отослал охрану подальше. Тогда женщины сбросили покрывала с головы и лица, открыв яркие платья с короткими рукавами, широкие шаровары и легкую обувь.

Мы позавтракали чаем, сыром, орехами, фруктами и пухлыми лепешками прямо из печи. Пери и ее матушка спешились и, оживленно разговаривая, стали рука об руку прогуливаться вдоль реки. За ними следовали другие женщины, волоча своих дочерей, а травницы собирали растения. Мальчишки сбросили туфли и подзуживали друг друга залезть в воду; другие играли в мяч или боролись. Масуд Али наблюдал за ними, и плечи его поникли. Я позвал его туда, где играли, и стал учить основам нардов. Он быстро ухватил суть, и когда я похвалил его, то был вознагражден застенчивой улыбкой. Я нашел ему другого игрока-новичка на пробу и вскоре наблюдал, как их детские лбы сосредоточенно морщились, когда игра набирала ход.

Хадидже и Исмаил ехали на своих арабских кобылах; они пришпорили их и скрылись вдали, изображая погоню.

Все незамужние женщины не отрываясь следили, как лошадь Исмаила одерживает верх. Когда ускакавшая пара вернулась, щеки Хадидже сияли, как лунный лик, и на одно горькое мгновенье я пожелал, чтоб его мужское отличие не принесло ей