Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

«Все это было проделано, — рассказывал Полисадов на очной ставке, — в целях показа органам ОГПУ, что мы якобы отошли от своей преступной деятельности. На самом же деле это был обман, так как Астромов к этому времени уже имел новый орден „Изотерика“. Туда и перешли основные кадры членов бывших масонских лож. Я сам перешел к этому времени в орден Белюстина, а мои ученики по ложе „Гармония“ продолжали поддерживать со мной связь, переведя ее на чисто житейскую основу. Встречи организовывались просто как „встречи хороших знакомых“». Изобличенный Полисадовым, Белюстиным, а также собственными записями, извлеченными из его дневника, Астромов вынужден был признать, что и после уведомления ЦК ВКП(б) и органов НКВД о роспуске масонских лож последние функционировали. «Проводили занятия с учениками, — уточнил он, — но практической работы не вели». Признал он за факт и то, что поучал Полисадова проникнуть в органы. Это признание прозвучало так: «Действительно, я с Полисадовым в свой приезд в Москву в 1924 году у него на квартире вел разговор о том, что, возможно, я или он будем вызваны в органы ОГПУ, где нам могут предложить… сотрудничество. Тогда от такого предложения отказываться ни в коем случае не следует, так как тогда мы легче сможем доказывать отсутствие у нас контрреволюционности». Белюстин в свою очередь подтвердил подобное поучение Астромова, переданное Полисадовым. «Полисадов сказал мне, — показывал Белюстин, — что считает целесообразным и полезным нахождение своих людей (т. е. вообще мистиков и масонов) среди… сотрудников… ОГПУ, дабы быть в курсе текущих мистических дел и отводить направление на сочленов подпольных мистических организаций удара путем сокрытия истинной деятельности таких лиц, т. е. деятельности, направленной против Советской власти. Такие же соображения высказывал мне и Астромов по этому вопросу в наше свидание с ним в Ленинграде в январе 1926 года».

Здесь уже упоминалось о дневнике Астромова. Хотя автор и отнесся «скептически» к своим записям шестнадцатилетний давности, охарактеризовав их как выдумки, все же выдержки из этого дневника, изъятого у Астромова при его аресте 10 июля 1940 года, представляют определенный интерес для понимания механизма управления мировыми процессами. Приведу некоторые из них.

«…Несколько раз получил от Джеллы в письме из Турина вырезки из газет — карикатуры на итальянское масонство. Некоторые были остроумны. Муссолини, став у власти, принялся уничтожать ложи… Даже архивы сжигал. Спасли их от окончательного разгрома американцы-туристы, пригрозившие через посла, что Америка не даст ему займа.

Узнав о преследовании масонов, я стал размышлять, не отразится ли это рикошетом как-нибудь и на нас. Обычно действия наших антиподов вызывали соответствующие мероприятия и у нас. (После убийства в Варшаве Войкова у нас появился „войковский набор“ поляков и т. д.) На всякий случай необходимо принять меры, и вот в 1925 году Вел… Астрея объявила gross Silanum, т. е. прекращение всех работ и закрытие лож РАМа.

До сих пор наши отношения с властью были довольно дружественные. Петрогубчека, призвав наших руководителей и побеседовав с ними, выяснила, что наша организация стояла и стоит в стороне от политики и занимается философскими вопросами человеческого самоусовершенствования и перевоспитания… Следователь… Владимиров еще до революции был знаком с деятельностью „Российского автоном. м-ва“. Поэтому, расспросив и заслушав доклад Владимирова, председатель Петрогубчека Комаров махнул добродушно рукой… Нам даже удалось достать за его подписью и подписью нач. СОЧ Озолина охранную грамоту на помещение нашей ложи Астреи и ложи Аполло… ордена мартинистов, освобождающую нас от очередных обысков. Копия охран, грамоты „Вел. ложи Астреи“ (на Михайловской пл.) хранилась у нашего председателя домкома Ларионова, где был дан тел<ефон> уполномоченного чека по борьбе с лев<ыми> партиями, к которому и надлежало обращаться.

Перестройка чека в ГПУ не вызвала оживления наших отношений — наоборот, они прекратились…

В таком неопределнном положении нас застал 1924/25 г. Весной 1925 года я получил из Москвы от штульбрудера (председательств. мастер) ложи „Гармония“ Абельсара письмо, где он пишет, что его вызвали в „высокий дом под часами“ на Лубянке и интересовались его деятельностью. Кроме того, ему сказали, когда я буду в Москве, они не прочь пригласить меня „на чашку чая“ и побеседовать. В этом я видел скрытое приглашение, а потому, собравши кое-какой фактический и идеологический материал, весной поехал в Москву.

Зная историю м-ва и помня, каким гонениям оно подвергалось при Екатерине II и Николае I, мы приняли некоторые меры предосторожности, чтобы на всякий случай сохранить кадры нетронутыми…

Приняли нас чл<ены> кол<легии> ГПУ Агранов и нач. СОЧ Генкин…

Свидание было довольно коротким. Они куда-то спешили. Взяли материалы, обещали посмотреть их и просили дней через 7—10 созвониться о следующем свидании. На 8-й день А<бельсар> созвонился, и нас просили прийти в конце присутствия на след. день. Собрание было в том же составе, если не считать секретаря нач. СОЧ Ашухина и глухонемого, который острыми глазами следил за движением наших губ…

— Почему бы вам официально не зарегистрироваться и не открыть ложи? — спросил, прощаясь, Генкин.

— Это значит превратиться в клуб, в политиканствующее французское и итальянское мас-во. Или чтобы сказали — это филиал ГПУ? К нам никто не пойдет, — ответил я.

…Мне предложили сделаться консультантом по мас-ву и оккультизму и связали известными обязательствами. Я согласился, т. к. сказал, не имею права не помочь своими знаниями там, где неправильное освещение и недостаток эрудиции могут принести большое зло.

Потом, встречаясь с Ашухиным, слышал от него:

— Какие у вас „философические“ головы! Я читаю посветит<ельскую> тетрадь, и череп раскалывается — не могу понять ваших темных символов. А интересно!

— Ишь, чего захотел! Сразу понять мастерскую степень!.. Ни одну науку нельзя изучать со средины. Надо сначала пройти степень ученика и подмастерья… Ведь есть неполноценные масоны, которые всю жизнь остаются в 3-й степени.

Уговорившись с Аб<ельсаром> о разных технических вопросах, я, после месячного пребывания в Москве, возвратился в Лен<инград>.

Утром… мне… был предъявлен ордер Лен. ГПУ на право моего ареста… Мне невольно вспомнилась эпиграмма Карла Радека на ОГПУ. Если читать… слева направо, получается: „О Г — осподи, П — омоги У — бежать“, а справа налево: „У — бежишь, П — оймают, Г — олову О — торвут“. Предсказание не оч. приятное. Лучше не бежать!.. Я успел даже вздремнуть на одном из диванов, когда явился Курс (уполномоченный, арестовавший меня) и с любезной улыбкой заявил, что Москва приказала освободить меня…

Я ног под собой не чувствовал, когда выбирался из ДПЗ…[121]

Дня через 2 позвонил по автомату в ГПУ и, назвав себя, спросил, когда и где я могу видеть нач. Лен. отдела… Проведя в свой кабинет и усадив в удобное мягкое кресло, хозяин сел против меня…

— …Я пришел к вам… с целью показать вам, что в нашей организации нет ничего контрреволюционного.

— Каким образом?..

— …Предлагаю вам отобрать наиболее проверенных интеллектуально подходящих лиц, и я их направлю в 2 ленинградские и 1 московскую ложи, где, хотя работы сейчас приостановлены, занятия с учениками ведутся. Никто, кроме меня, не будет знать, что они командированы вами.

— И они должны будут проходить все искусы! — с комическим ужасом воскликнул хозяин. — И испытания огнем, водой, землей и воздухом!

— Теперь это делается большей частью символически, — успокоил я. — Но, например, президент США Рузвельт, когда посвящался в Париже, должен был километров 10 проплыть по сточной канализации, пока его не встретили и не отмыли. Период ученичества бывает во всяком ремесле. Но сразу нельзя сделаться генералом….[122]

В такой мирной беседе мы провели больше часа. Вижу, мой собеседник утомлен… Поэтому я поспешил с ним проститься. На прощанье он просил меня через неск. дней зайти к его помощнику Райскому и предупредил, что там я должен искать Лихтермана…

Райский оказался полной противоположностью своему шефу. Насколько тот был спокоен, настолько этот был весь в движении. Сказывалась южная кровь. Он с интересом расспрашивал меня о масонской идеологии, об отношении мас-ва к семитам.

— Антисемитизм, — сказал я, — есть проверка данной организации на контрреволюционность. Как можно говорить об антисемитизме масонства, если членами его могут быть евреи.

И я ему назвал 2 из наших членов. Попутно он пожелал иметь списки наших членов. История повторяется. Екатерина II потребовала списки масонов от гроссмейстера графа Мусина-Пушкина-Брюс. Я, конечно, обещал. И подобно Мусину-Пушкину, чтобы сохранить кадры, в случае возможного преследования, я не всех членов перечислил… Благодаря Gross Silanum ложи были закрыты на неопределенное время, а вне их могли быть только свидания учителя-мастера с отдельными учениками. Ученики из ГПУ поступали туго — очевидно, трудно было подобрать подходящий элемент для философски-умозрительных занятий. За лето 1925 года у меня было 3 ученика оттуда да столько же я рекомендовал Абельсару.