Сноходец - Анджей Ваевский

— Что болит? — мгновенно спохватилась Мария.

— Ничего не болит, только тошнит, и желудок ноет. Есть ничего не могу, и мелкая не ест… мам, она же совсем голодная, весь день на компоте из сухофруктов, — Яринка расплакалась, переживая за дочь.

— Тише, тебе нельзя плакать, и так горишь от температуры. Молоко для нее сейчас найдем, желудок промоем. И чем ты траванулась, все же свежее? — засуетилась Мария.

— Маааш, у тебя спичек нет? — соседка Лариса заглянула в открытую дверь.

— Погоди, найду сейчас, у меня тут с Ириной нелады, вон зеленая какая. Чем отравилась — не пойму.

— А погоди-ка ты с промыванием, — внезапно вмешалась Лариса, увидев марганцовку в руках Марии. — Ир, что с тобой, что чувствуешь?

Яринка повторила все симптомы. Глаза соседки округлились.

— Как давно это началось? — спросила она.

— Да с самого утра, как проснулась. Часов с шести.

— Маааш! Никакой марганцовки, убьешь ее! Я скорую сейчас, — Лариса пулей вылетела из дома. До выхода на пенсию она работала медсестрой, симптомы были узнаваемы, ошибка маловероятна.

Карета скорой прилетела минут через пять. Все же городок маленький.

— Ага, так, а вот тут болит? — фельдшер пальцами исследовала живот.

— Если давить, то да. А так — просто ноет.

— Ну что, поехали.

— Куда? — спохватилась Мария.

— В больницу, куда же еще. Аппендицит… надеюсь, только он.

— И?

— Что — и?

— Будут резать?

— Будут. Девяносто процентов на то, что на стол прямо сейчас пойдет, десять на то, что подождут до утра.

Она не боялась и не волновалась. Она просто ехала в больницу.

— Доброй ночи, красавица. А что у нас интересного? Давно не виделись, целых три месяца, — дежурный хирург улыбался Яринке как старой знакомой. А она его не знала. Не помнила.

— А мы знакомы?

— Ага, ты у меня первая в списке звездочек на фюзеляже, — он широко улыбался, ощупывая живот. — Ой, а какие мы красивые, зелененькие. Нет, милочка, тут перитонит, готовьте к операции, — он обернулся к медсестре.

— Я за анестезиологом.

— Стоять. Он ей не нужен. Температура 39.8, давление — 140/90. Врожденное защемление миокарда — мы с ней уже успели познакомиться на этой почве. Именно от наркоза она и сыграет в ящик в данной ситуации.

— А… как же? — медсестра опешила.

— Милая, ты жить хочешь? — широкая улыбка хирурга отдавала безумием.

— Хочу, — ответила Яринка, не понимая, что происходит и отчего такой ажиотаж.

— Тогда будешь терпеть. Нет, новокаин местно я тебе обеспечу, но это мало поможет. У тебя дочка маленькая? Так что терпи, тебе нельзя умирать сейчас. И так успели привезти впритык, еще бы пара часов, и сушите весла.

Он улыбался как ни в чем не бывало, по пути к операционной посвящая Яринку в тонкости ее состояния.

— Зачем вы меня привязываете? Не сбегу.

— Традиция у нас такая, привязывать пациентов.

— А кричать можно? — внезапно спохватилась Яринка. Она все еще не понимала серьезности своего положения. Ведь ничего не болит.

— Кричи. Только не дергайся.

В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июня доктор Бальвинский узнал о себе много нового и интересного. Он ей отвечал, посмеиваясь и постоянно разговаривая. Девочка не должна потерять сознание, а значит, нужно отвлекать от боли, заговаривать зубы. Получалось плохо, но все же он удержал пациентку, фактически второй раз спасая ей жизнь.

— Вот и умница, вот и все закончилось. А я тебе за это сделаю шовчик маленький, аккуратненький, почти косметический.

— Это ты кричала, что ли? — поинтересовалась пациентка с соседней койки, когда Яринку под утро привезли из операционной.

— Я.

— А что, было больно?

— Нет, щекотно, — огрызнулась прооперированная по живому.

А утром пришел Сашка, зеленый не менее Яринки. На руках он держал Маргошку. Лица у обоих были заплаканными.

— Чего? — устало произнесла Яринка.

— Маленька, мы ничего с ней не можем сделать, она не ест ничего, на уши полгорода подняли, молоко разное, и даже козье, и смеси… ничего не ест. Она всю ночь выкричала.

— Это все, что я могу, — девочка рванула на себе операционную рубашку, обнажая грудь. Она не могла пошевелиться и старалась не выть от боли.

— И что здесь происходит? — поинтересовался доктор, зайдя в палату и застав картину, когда почти двухметровый увалень удерживал малютку, пока та припала к материнской груди, насыщаясь после суток голода.

— Так вот вышло, — извинительно произнесла Яринка.

— Вот видишь, как бесценна твоя жизнь. А ты два раза за три месяца пыталась умереть.

Храни меня

Август выдался сложным. Оклемавшись после родов и операции, Яринка засела за учебники, проходя семестровый материал в ускоренном темпе. Заданный еще в школе ритм экстерната послужил хорошей подоплекой тому, чтобы усваивать скопом то, что остальным дается дозированно. Быть может, глубина знаний оставляет желать лучшего, но чтобы сдать зачеты и экзамены — вполне. Гостиничный номер, Сашка в роли няньки. И груда учебников. Немного не стыковались с расписанием кормлений практические занятия, все же профессия не теоретическая и требует подтверждения мастерства, и это не пройдешь экстерном.

— Да не волнуйтесь вы так, милочка. Факультет все же упразднили, год на то, чтобы вас всех выпустить. Такой бардак творится, что никто не заметит, если что-то персонально у вас пойдет не так, — успокаивал декан. Он словно перенял эстафету у мастера, невольно покровительствуя девочке. Хотя, скорее всего, он таким был со всеми, последним щедрым жестом выпуская студентов из расформированного факультета.

— Но как же так?

— Да вот так. Занимайтесь дочкой. Приедете через год, сдадите, защититесь. Два месяца на аттестацию. И не волнуйтесь, у нас тут такая анархия в связи с роспуском, что вас никто заваливать не станет. Хотя бы из уважения к памяти о вашем учителе.

Известие о смерти мастера Яринка получила по приезде в институт. Было мерзко и обидно, что никто не сообщил, что не успела попрощаться. А еще осталась пустота, словно вырвали кусок чего-то важного.

По возвращении домой все вроде вошло в прежнее русло: забота о малышке, домашние хлопоты, молчаливое противостояние с матерью, к которому подключилась вернувшая в родные пенаты Лариса.

— Ир, я виделась с Игорем. Он очень хочет увидеть ребенка.

— Ларис, я тебе голову оторву, если ты Маргошку ему покажешь. Это моя дочь, и только моя.

К концу сентября заболела бабушка, Акулина Фоминична. И так слабая здоровьем старушка сдала совсем, в кои веки обратившись в больницу. Ее обследовали, положили в стационар, назначили лечение. Кто на работе, кто на учебе, все заняты. Быть сиделкой в больнице выпало Яринке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});