Золотая лихорадка - Николай Задорнов

– Первый раз воровал? Говори, первый раз? Или второй? – обратился он к вору. – А когда воровал, чего думал? А? Давай руку, буду тебе резать. – Сашка достал свой огромный нож, острый как бритва. – Давай руку! Первый раз воровал – один палец отрежу. Если два раза воровал – всю руку.

– Голову ему надо отрезать, а не руку! – сказали из толпы.

– Что ему палец, ему руки-ноги надо переломать!

– Убейте, лучше убейте меня скорей! – закричал преступник, видя страшные лица.

– Убей! А че думал, когда воровал? Теперь убей? Нет, живи без руки! Убей просто…

– Он, наверно, и добычу крал! Было!

– Убей! – кричал избитый. – Ищите у меня, все ищите! – Глаза его заливало кровью.

Преступник со страшной силой вырвался. Сашка ловко поймал его за голову, кинул ничком, прижал сильно коленом, схватил его руку.

В толпе раздался смех.

Сашка все круче заламывал руку преступника.

– Будешь еще драться? Еще будешь воровать? Молись богу! Читай молитву, скажи – никогда больше не буду! И тогда посмотрим…

– Он не вор… Глупый… Это дурак еще, молодой, не умеет воровать, – сказал Пахом. – Отпустите его!

– У них в Китае, – кивал Сашка на старателей-китайцев, – рубят голову и палач получает награду. Какая награда, знаешь? Все вырезает между ног. И сразу несет в аптеку. Сразу десять рублей! Вот награда! Зачем человек жил? Тьфу! Я бы у них никогда не жил и ушел!

– Не мучай человека! Ладно уж!

– А че мучить? Пусть идет…

Вор поднялся и стал осматриваться.

– Сволочь! – сказали ему из толпы. – Иди!

Вор побежал, прыгая через бревна и груды гальки. Старик старовер кинул ему под ноги полено, и парень опять упал.

– Ему уж хватит на сегодня, другой раз не захочет, – сказал подошедший Никита Жеребцов. Он степенно разгладил свою большую бороду. – Чьей он артели?

– Это городской. Мещане из Николаевска…

– Не пускать их больше. Воров-то разводить!

– Теперь он меченый.

– Сам теперь уйдет! Не захочет жить с нами, – сказал Жеребцов…

* * *

– Где твое, где? Анафемский род! – кричал седой старовер, хватая за рубаху Налима.

– Пусти, убью! – замахнулся лопатой Налим. – Я давно слышу, как ты скребешься… Вот Студента нет, он бы сказал…

Подбежал молодой старовер и выхватил из-за голенища нож.

– Боже мой, что они делают! – закричала женщина. – Они же убьют его! Помогите…

Илья Бормотов услышал крики, выскочил из забоя. Видя драку, рванулся в самую гущу толпы и растолкал схватившихся старателей.

– Штольней подкопал мой участок, – кричал старик. – Наше золото берут!

– Передел участков нужен! – крикнули из толпы. – Мало ли кто сколько захватил! Отдай!

– Какой нашелся!

– А какой у тебя участок?

– Да иди мой у нас, чего ссориться, вот смутьяны!

– Вот Кузнецов приехал, он на тебя наведет порядок, – сказал Илья.

– Вот как у нас получается… Есть такие, подкопали, – заговорил благообразный старичок в поддевке.

– Это Силинская сторона, а не Кузнецовская, – сказал седой старовер. – Здесь никто взыскать не может…

– Каждый может взыскать за это! – отвечал старик.

– Как это может?

– Что за невидаль, Кузнецов какой-то! Кузнецов нам не власть!

– Мало ли Кузнецовых!

– Он открыл…

– И ты бы открыл…

– Чужое золото не на пользу, – сказал Пахом.

– Нет, видно, ничего! – ответил Налим, глядя на обидчика.

– Видишь, видишь, что он говорит! – рассердился молодой старовер. – Это он про нас… Издевку делает.

– А как же дело? – закричал исступленно старик.

– Далеко ли он подкопал?

– Да под межу.

– Межа ничья!

– Да, межу надо соблюдать.

– Хватит, тут не переслушаешь, – говорили старатели. – В воскресенье выберем старосту!

– Они еще драться начнут, – заметил Федор Барабанов.

– Пусть дерутся! – сказал Пахом.

Все расходились. Между пеньков и груд желтой породы на траве остались лишь спорившие, разбиравшие свое дело.

Илья вернулся к ним.

– Разойдитесь! Живо!

– Ступайте каждый к себе, – сказал Пахом. – Скоро выберем власть, и тогда станете судиться, Виноватого накажем, если суд признает, – добавил он.

– А ты больше не копай, а то знаешь, Егор Кузнецов велит тебя привязать в тайге к лесине и забьет мошка насмерть. Да и с Никитой Жеребцовым не спорь. Его, может, выберем, сильно хотят люди его, чтобы был властью. Понял? С сильным не борись, с богатым не судись…

– Межа-то…

– Мало ли что межа!

Мужик запустил пятерню в волосы и хотел что-то еще сказать, но не стал и побрел к себе.

К Пахому подошел толстячок в очках.

– В воскресенье выборы?

– Так сказывают, – ответил Пахом.

– Ну так что же! Пора начинать выборную кампанию!

– Пьянствовать-то? – спросил Бормотов.

Илья ухмыльнулся.

Очкастый подмигнул Пахому и похлопал его по плечу.

– Молодец! Из одной деревни с Жеребцовым?

– Не, из разных…

– Справедливый человек Никита. Правда? – обратился очкастый к Илье.

Тот опять ухмыльнулся.

– Да это как водится, – сказал Пахом.

– Умный!

– Конечно. Торгующий…

– Ну, это не важно. Его и надо выбрать.

– Не худо бы! – отозвался Пахом с оттенком недоверия, которое услыхал только его сын.

* * *

Лил дождь. Где-то стучала одинокая лопата на бутарке. Не слышно скрипа воротов на шурфах. Старатели спят, отдыхают в такую погоду.

– Во суббо-о-ту, день нена-стный, – слышатся протяжные женские голоса.

– Нельзя в по-оле рабо-отать…

По палатке барабанил скучный, затяжной дождик.

– Ты повидал Егора? – спрашивал Алексей Городилов.

– Как же! – отвечал Никита, лежавший на спине. – Егор заготавливает лес. Он хочет себе избу строить. Говорит, что на прииске будет жить до осени. Мы ведь приятели с ним. Давно уж знакомы.

«Дорогой ты мой сосед!» – восторженно сказал ему при встрече Жеребцов. От сегодняшнего разговора с Кузнецовым он устал, как после работы. Хотелось спать и от погоды, и от всех дел.

– Спиртом угощал? – спросил Андрей.

– Конечно, он открыл! – ответил Никита. – Но управлять не сможет. Он добр. А народишка – сволочь!

– Да, это все говорят, что он не годится, – подтвердил Котяй Овчинников, латавший проношенный сапог. Он протянул шов на свет и полюбовался своей работой. – Не из того теста…

– Он нам помеха! Я еще с ним потолкую. Может, его склонить?

Заглянул толстяк. Он в клеенчатом капюшоне и мокрых очках с толстыми, припухшими щеками, вздувшимися в неизменной улыбке. Он скинул дождевик, вытер очки краем рубахи.

– Надо рассеять славу Егора, а то все считают его героем. Вы верно говорите, что он мог открыть, но на большее не способен! Да, да! На прииске уже есть самосуды, людей бьют и стреляют. Всем очевидна необходимость сильной власти. Это нам на пользу.

– Вот-вот! – подхватил Котяй Овчинников.

– А что будет, если власть возьмут другие?

– Не надо давать! – сказал Никита.

– Кто же без подготовки идет на выборы? Выборы – это захват власти. Но надо, чтобы народ остался доволен, Никита Дормидонтович!

– Егора бы купить! – сказал Никита. – Да как к нему, заразе, подступишь?

– Неподкупный!

– Он будет мешать со своей справедливостью! – сказал Котяй.

– Я говорил про пенсион!

– Да, нет врага страшней разжалованного офицера! Так сказал Наполеон! Слыхали про нашествие Наполеона?

Андрюшка смутился. Он вырос на Амуре и плохо знал все, что случалось на старых местах.

– Хунхузы, што ль? – спросил он. – Это, кажись, уж давно было! Че-то слыхал!

– Я без дела не сидел, – сказал толстяк, – вятские за нас. Сейчас я говорил с Ломовым, у которого участок на той стороне. Он хочет Силина. Теперь тоже за вас, Никита Дормидонтович.

«Взять на себя власть плохо ли! – думал Жеребцов. – Тут золото, отчислять велим десятую часть. Товар свой завезем. Купим всех. Все золото будет наше. И людей удовлетворим».

Обо всем этом Никита говорил с союзниками.

– Давай-ка закусим! – поднялся он. – Есть еще кета?

– Есть балычок! – ответил Андрей. – А что Голованов?

– Что-то мне кажется, что это не сам Голованов.

– Кто такой Голованов? – спросил Сашка.

– Голованов был президентом, выбранным на Желтуге. Зовут и этого старика Головановым. Но мне кажется, он себе кличку придумал, а сам был помощником у настоящего Голованова на Желтуге. Он что-то хитрит, советует Силина.

– По крайности, – сказал Никита, – этого тоже можно. С Силиным сговоримся!

Жеребцов подавился костью и закашлялся. Андрюшка хлопнул его ладонью по спине и сказал:

– Пройдет!

ГЛАВА 4

Дождь прошел. С раннего утра солнце светит прямо в глубокий разрез. Под сопками блестят пески, и в цвет с ними блестят стены разреза с глянцевитыми отпечатками резавших почву лопат. Легко шумят вершины берез в свежей, едва распустившейся листве. Пробегает легкий шум по лесу. Стоит лучшая пора раннего лета.