Социалистическая традиция в литературе США - Борис Александрович Гиленсон

ясном уме, поразивших ее в вожде Октября.

Бесси Битти (1886–1947), журналистка и публицист, также из «группы Рида», приехавшая в Петроград ранней весной 1917 г., была свидетелем первых шагов Советской власти. Ее книга «Красное сердце России» (1919) — рассказ о пребывании автора в революционном Петрограде, отмеченный симпатией к нашей стране. Многое в России вызывало восхищение Битти: героизм красногвардейцев, гуманность революции, забота новой власти о детях, рождение новых отношений товарищества между людьми. «Мне довелось пережить знаменательный час, — суммировала она свои наблюдения. — И я знала, что он был великим…»{174}

Пребывание в России в пору революции, встречи с В. И. Лениным оставили глубокий след в жизни Реймонда Робинса (1873–1954), руководителя американской миссии Красного Креста в России в 1917–1918 гг.; об этом рассказывается в книге журналиста Уильяма Харда «Подлинная история Реймонда Робинса» (1920). Богач, бизнесмен, он, человек трезвого, проницательного ума, отрешившийся от предвзятости, увидел, что русская революция совершена не кучкой заговорщиков, а массами, руководимыми большевиками, выражающими их волю. «Миллионер, который любил Ленина», как прозвали Робинса в США, конечно, не стал ни большевиком, ни марксистом. Но то, что он наблюдал в России, тот политический опыт, который он оттуда вынес, позволили ему по-новому взглянуть на «американскую систему», «чреватую безжалостным ужасом безработицы и нужды», и стать поборником ее реформы в духе «альтруизма и свободной кооперации»{175}. До конца своих дней Робинс ратовал в пользу сотрудничества между пародами двух стран.

В 1918–1920 гг. в США появляются книги, содержащие достаточно объективную картину того, что происходит в России. Это книги Э. Пула (1880–1950), автора известного романа «Гавань», «Темный народ» (1918) и «Деревня» (1918), построенные как серии очерков о русском крестьянстве в пору революции. В 1917 г. Пул находился в России и мог убедиться, что страна становится «центром революционной бури». В иной публицистической манере были написаны книги профессором Э. Россом «Россия на подъеме» (1919) и «Русская большевистская республика» (1921), в которых также воссоздавалась панорама массовой народной революции, сломавшей старую прогнившую систему. Другом нашей страны становится публицист Пакстон Гиббен (1880–1927), автор книги «Реконструкция в России» (1925), которого в США даже привлекали к суду за «пробольшевистские симпатии». В ряде статей и выступлений писатель и общественный деятель Джером Дэвис (р. 1891) подчеркивал «гуманистическую» деятельность большевиков. Среди друзей Советской России и противников интервенции была и Элен Келлер (1880–1968), известная общественная деятельница.

Октябрь, Ленин оказали решающее воздействие на настроения целой группы левых рабочих лидеров, революционных публицистов, например на Эллу Рив Блур, Уильяма З. Фостера и Роберта Майнора. Прогрессивный художник и журналист, сотрудник «Мэссис» Р. Майнор (1884–1952) прибыл в Россию в 1918 г.; встречи с Лениным помогли ему самокритично пересмотреть некоторые заблуждения анархистского толка, а позднее стать сознательным революционером, одним из руководителей американской коммунистической партии и ее главного органа — газеты «Дейли уоркер».

Таково было окружение Рида. Роль, которую он сыграл в эти годы, трудно переоценить. Своим творчеством, личной судьбой он олицетворяет ту новую эпоху мировой литературы, начало которой было положено Октябрем.

Вернувшись в США в мае 1918 г., Джон Рид ездит по стране, читает лекции, выступает на митингах, терпеливо разъясняя сущность «большевистского эксперимента». Его выступления в прессе в 1918–1919 гг. не были чисто пропагандистскими. Это был своеобразный пролог к знаменитой книге «Десять дней, которые потрясли мир».

Это новаторское произведение часто рассматривают как ценнейший исторический, иллюстративный документ. Это справедливо, конечно. Но не менее важно увидеть в этом «сгустке истории», книге, не укладывающейся в привычные жанровые рамки, художественное мастерство Рида, провидевшего важнейшие идейно-эстетические искания XX в. История, творимая массами, была героем его произведения. Темперамент, страсть, способность видеть мир в образах позволили ему дать живой художественный образ великого исторического перелома. Интерес к познанию социального смысла происходящих событий, трезво исследовательский склад ума и романтический, мятежный характер Рида, поистине «лед и пламень», составлявшие натуру автора «Десяти дней», — все это счастливо воплотилось в его удивительной книге.

Сама тема диктовала смелую, новаторскую художественную форму. Рид хотел, чтобы читатель увидел происшедшее, поверил в него, опираясь на документы, понял его смысл. Это и определило наличие в «Десяти днях» трех планов — изобразительного, публицистического и документального. Произведение занимает «пограничную зону» между литературой художественной и публицистической: это оригинальный, новаторский сплав. В «Десяти днях» во весь рост встал Рид-художник. Под его пером вновь ожили и обрели силу образы русской революции: Петроград в канун штурма Зимнего; Смольный, штаб восстания, «центр бури»; вечерний Невский, запруженный людьми; колонны красногвардейцев, растекающиеся по коридорам Зимнего дворца; женщины и дети, идущие на защиту своего красного Питера от банд Керенского; навсегда врезающаяся в память сцена похорон на Красной площади. Точными, экономными, вдохновенными словами выписан незабываемый образ: Ленин на трибуне II съезда, «необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту»{176}. Неоценим вклад Рида в мировую Лениниану.

Как и в «Восставшей Мексике», мимолетные сцены, образы «людей из толпы», словно бы случайные разговоры, выражающие на самом деле народный глас, народную точку зрения на события, — весь этот пестрый материал на самом деле расположен целесообразно, внутренне упорядочен. Как правило, он подчинен принципу контраста, столь характерному для манеры Рида в «Десяти днях», и помогает художественно оттенить столкновение двух миров, двух классов. Контрастирование пронизывает образную систему книги: Ленину противопоставлен Керенский, колеблющийся, утративший контроль над событиями, впадающий в откровенную истерику; Смольному, «излучающему энергию как заряженная током динамомашина», — Зимний; Военно-революционному комитету — Комитет спасения, прибежище контрреволюционеров{177}.

Огромная заслуга Рида в том, что он показывает сложный процесс созревания новых идей, захвативших массы. Такова одна из сильнейших сцен книги, митинг солдат бронедивизиона в Михайловском манеже. Один за другим поднимаются ораторы, большевики и меньшевики, стремясь склонить солдат на свою сторону: «Мне никогда не приходилось видеть людей, с таким упорством старающихся понять и решить. Совершенно неподвижно стояли они, слушая ораторов с каким-то ужасным, бесконечно напряженным вниманием, хмуря брови от умственного усилия. На их лицах выступал пот»{178}. Понять и решить, сделать выбор — это были новые идейные задачи, которые поставила революция едва ли не перед каждым человеком. И здесь восторжествовала правда большевиков.

Этот процесс иллюстрируется на многих эпизодах. Один из них стал поистине хрестоматийным. Безымянный солдат спорит со студентом-меньшевиком. Солдат малограмотен, он говорит трудно, противопоставляя изощренной «аргументации» своего оппонента всего одну фразу, которую он повторяет с непоколебимым упрямством: «Есть два класса: буржуазия и пролетариат». Его ответы наивны, он усвоил пока азы революционной теории. Но он уже сделал свой выбор, как и другой солдат, у Казанского собора, который кричит: «К черту Керенского!