Покойный Маттио Паскаль - Луиджи Пиранделло

– Правда! – прервал ее Папиано. – Но мне кажется, мы отлично разместились.

– Тише! – строго заметил синьор Палеари. – Послушаем, что скажет Макс.

– Он считает, – продолжала синьорина Капорале, – что цепочка недостаточно ровная. Вот тут, с этой стороны (она приподняла мою руку), рядом с мужчиной две женщины. Синьору Ансельмо хорошо бы поменяться местами с синьориной Пантогада.

– Сейчас! – воскликнул синьор Ансельмо, вскакивая с места. – Пожалуйста, синьорина, сядьте на мое место!

На этот раз Пепита не стала возражать. Она оказалась рядом с художником.

– Затем, – продолжала синьорина Капорале, – синьора Кандида…

Тут ее прервал Папиано:

– На место Адрианы, не так ли? Я уже об этом подумал. Что ж, отлично.

Как только Адриана уселась рядом со мною, я изо всех сил, до боли сжал ее руку. В то же время синьорина Капорале стиснула мне другую руку, словно спрашивая: «Ну как, довольны?» – «Доволен, доволен», – ответил я, в свою очередь пожав ей руку так, чтобы это означало: «А теперь можете делать все, решительно все, что вам угодно!»

– Тише! – раздался в этот миг строгий голос синьора Ансельмо.

А кто подал голос? Кто? Столик! Четыре удара! «Темнота!»

Клянусь, я ничего не слышал.

Однако, едва только фонарик потух, произошло нечто, сразу же опрокинувшее все мои предположения. Синьорина Капорале издала резкий крик, от которого все немедленно повскакали со стульев:

– Света! Света! Что же случилось?

А то, что синьорина Капорале получила сильнейший удар кулаком по лицу: десны у нее кровоточили.

Пепита и синьора Кандида стояли, дрожа от страха. Папиано тоже встал, чтобы зажечь фонарик. Адриана тотчас же вырвала свою руку из моей. На лице Бернальдеса, красноватом от отсвета зажженной спички, которую он держал в пальцах, блуждала удивленная и в то же время недоверчивая улыбка. А совершенно растерявшийся синьор Ансельмо только повторял:

– Удар кулаком? Но как же могло это случиться?

Я тоже в полном смущении задавал себе этот вопрос. Удар кулаком? Выходит, что последний обмен местами не был согласован между синьориной Капорале и Папиано. Удар кулаком? Значит, синьорина Капорале взбунтовалась против Папиано. Что же теперь будет? Теперь синьорина Капорале, отодвинув от себя стул и прикладывая ко рту носовой платок, решительно заявила, что с нее хватит. А Пепита Пантогада визжала:

– Увольте, синьоры, увольте! Aqui se daío cachetes.[29]

– Да нет же, нет! – вскричал синьор Палеари. – Послушайте, господа, это же совершенно новое и весьма странное явление! Надо выяснить, в чем дело.

– У Макса? – спросил я.

– Разумеется, у Макса. Может быть, вы, дорогая Сильвия, неправильно поняли то, что он вам подсказывал относительно упорядочения нашей цепочки?

– Весьма вероятно! Весьма вероятно! – расхохотался синьор Бернальдес.

– А что вы-то на этот счет думаете, синьор Меис? – спросил меня синьор Палеари, которому явно не нравился Бернальдес.

– Да, действительно похоже, что произошло нечто подобное.

Но синьорина Капорале решительно замотала головой.

– Тогда в чем же дело? – продолжал синьор Ансельмо. – Чем же объяснить, что Макс вдруг разъярился? Когда это бывало? А ты что скажешь, Теренцио?

Теренцио под покровом полумрака молчал. Он только пожал плечами.

– Ну что ж, – обратился я к синьорине Капорале. – Сделаем, как хочет синьор Ансельмо, синьорина? Потребуем у Макса объяснений. А если этот дух опять окажется… не в духе, прекратим сеанс. Правильно я говорю, синьор Папиано?

– Совершенно правильно! – ответил он. – Конечно, попросим его объясниться. Я так считаю.

– А вот я не считаю! – отпарировала синьорина Капорале, поворачиваясь к нему.

– Ты это мне? – спросил Папиано. – Но если ты не желаешь продолжать…

– Да, лучше бы прекратить, – робко вставила Адриана.

Но тут заговорил синьор Ансельмо:

– Вот трусишка! Ну что за ребячество, черт побери! Простите, Сильвия, это относится и к вам! Вы ведь хорошо знаете этого духа, он был с вами связан, и сегодня впервые случилось, что… Прекращать сеанс было бы просто грешно: как ни неприятен сам по себе этот инцидент, надо признать, что сейчас начались явления исключительной силы.

– Даже чрезмерной! – вскричал Бернальдес, заражая всех других своим саркастическим смехом. – Я, – добавил он, – не хотел бы, чтобы мне поставили фонарь под глазом…

– И я тоже не хочу! – поддержала его Пепита.

– По местам! – решительным тоном скомандовал Папиано. – Последуем совету синьора Меиса. Попытаемся добиться какого-нибудь объяснения. А если все эти феномены опять начнут проявляться слишком резко, прекратим сеанс. По местам!

И он погасил фонарик.

В темноте я нащупал холодные дрожащие пальчики Адрианы. Чтобы не испугать ее, я не стал сразу же стискивать руку девушки, а постепенно, понемногу пожимал ее, чтобы согреть и чтобы вместе с теплом Адриана прониклась уверенностью, что теперь все пойдет благополучно. И в самом деле, можно было, по-видимому, не сомневаться, что Папиано, раскаиваясь в приступе ярости, которому он поддался, изменил свои намерения. Во всяком случае, у нас будет передышка. Потом мишенью Макса в темноте, возможно, окажемся мы с Адрианой. «Ладно, – подумал я про себя, – если игра окажется слишком докучной, мы ее прекратим. Я не допущу, чтобы Адриану мучили».

Между тем синьор Ансельмо принялся разговаривать с Максом так, словно это был кто-то, присутствующий тут вполне реально:

– Ты здесь?

Два легких удара по столику. Он был тут!

– Как же это получилось, Макс, – с ласковым упреком спросил синьор Палеари, – что ты, такой добрый и дружелюбный, так плохо обошелся с синьориной Сильвией? Что это значит?

На этот раз столик сперва закачался из стороны в сторону, а затем в самом центре его раздались три резких, громких стука. Три удара. Значит, нет. Он не желал объясниться.

– Мы не настаиваем! – продолжал синьор Ансельмо. – Ты, может быть, еще немного взбудоражен, не так ли, Макс? Понятно, я ведь знаю тебя, знаю… Но не скажешь ли по крайней мере, доволен ли ты теперешним расположением нашей цепочки?

Не успел синьор Палеари сформулировать этот вопрос, как я почувствовал, что меня кто-то быстро и легко дважды ударил по лбу – кончиками пальцев, как мне показалось!

– Да! – внезапно воскликнул я и сообщил всем об ответе духа, при этом тихонько пожав ручку Адрианы.

Должен сознаться, что это неожиданное «прикосновение» сразу произвело на меня какое-то странное впечатление. Я был уверен, что, вовремя подняв свою руку, я ухватил бы за руку Папиано, и все же… Легкость, нежность и вместе с тем четкость прикосновения были, во всяком случае, удивительны. К тому же, повторяю, я его не ожидал. Но почему Папиано избрал именно меня для проявления своей уступчивости? Хотел он этим успокоить меня или же, напротив, бросал мне вызов: «Сейчас узнаешь, доволен ли я»?

– Браво, Макс! – воскликнул синьор Ансельмо.

Я же воскликнул про себя: «Именно, что браво! Ух и надавал бы я тебе подзатыльников!»

– Так вот, если тебе угодно, – продолжал хозяин дома, – дай какой-нибудь знак своего расположения к нам.

Последовало пять ударов по столику, что означало: «Разговаривайте!»

– Что это значит? – испуганно спросила синьора Кандида.

– Что надо разговаривать, – спокойно объяснил Папиано.

– С кем? – осведомилась Пепита.

– Да с кем угодно, синьорина. Например, со своим соседом.

– Громко?

– Да, – сказал синьор Ансельмо. – Это означает, синьор Меис, что Макс тем временем подготовится к тому, чтобы как-то особенно явственно проявить себя. Может быть, вспыхнет свет… кто знает! Так будем же разговаривать…

Но что говорить? Я-то уже некоторое время разговаривал с ручкой Адрианы и – увы! – ни о чем больше не думал. Я вел с этой маленькой ручкой долгий разговор, напряженный, настойчивый и вместе с тем нежный; она же внимала ему трепетно и самозабвенно. Я уже заставил ее разжать пальцы, переплести их с моими. Мною овладело какое-то опьянение, я пылал, я наслаждался даже тем судорожным усилием, которого стоило мне старание подавить свой неистовый пыл и действовать лишь с той ласковой нежностью, какой требовала чистота ее тонкой, застенчивой души.

И вот, пока руки наши вели эту оживленную беседу, я почувствовал, как что-то настойчиво трется о перекладину между двумя задними ножками моего стула. Папиано не мог дотянуться туда ногами, а если бы даже и мог, ему помешала бы перекладина между передними ножками стула. Может быть, он встал из-за стола и подошел к моему стулу сзади? Но в таком случае синьора Кандида, если только она не окончательная дура, заметила бы это. Прежде чем объявить о новом феномене, я хотел найти ему какое-то объяснение. Но затем мне пришло в голову, что, раз уж я добился того, чего хотел, мне теперь следовало, хотя бы в качестве награды, без дальнейших околичностей помогать Папиано мошенничать, чтобы не слишком раздражать его. И я сообщил о своих ощущениях.