Четыре реки жизни - Виктор Корнев

Класс оказался очень шумным,

Как муравейник пред дождем,

Как океан, что с видом умным,

Из "Боинга" ты смотришь днем.

Мы эти звуки слышим глазом -

Такая мощь заключена,

Звезды кричат, вопят все разом -

Как будто за тебя война!

Но постепенно понимаешь,

Что звуки звезд - они в тебе,

За миллионы лет скопляясь,

Дали бетховиных Земле!

И понял я, что наши Души,

Больше создания ночи,

Открытьев яблоки и груши

Имеют черные ключи!

Что лишь во сне далекий пращур

Нам что-то может сообщить -

Какой летал по небу ящер

И как болезнь излечить.

И коль мы что-то создаем,

То вся программа, что как делать,

Лежит в сознании твоем

И ждет, когда мы к ней придем!

Вот так, обдумывая глобальные проблемы восприятия мира человеком, я постепенно засыпал к двенадцати ночи, чутко вслушиваясь в недалекие всплески рыб, уток и крыс в воде, во вдруг возникающий шум и возню на берегу, ночные крики встревоженных птиц и прочий привычный звуковой фон сальских окраин.

Проснулся я от холода и мокроты. Только, только начинался рассвет и утренний ветер казался очень холодным. В лодке вода, промок рюкзак, что был под головой. В углублении, где я лежу в пол руки вода. Вся одежда, даже фуражка, все влажное. Сначала подумал, что швы на лодке подтекают, но поразмыслив понял, что сыграл со мной такую злую шутку, дождь. Укрытый сверху куском полиэтилена, я не сразу почувствовал его, вся вода скапливалась в углублении подо мной, а так как сверху на ветру было прохладней, то вода и не чувствовалась. Да и днище лодки покоилось в еще неостывшей теплой воде. И лишь когда пропиталась водой вся одежда, я стал мерзнуть и проснулся. Небольшой дождь то начинался, то ослабевал до полного прекращения. Быстро стряхнув воду с пожиток и смотав удочки, срочно поплыл к берегу. Какая ловля, когда весь мокрый.

Вытащил лодку на берег, снял промокшую насквозь одежду и мгновенно замерз на утреннем северном ветре. Дождь припустился с новой силой, ничего не оставалось, как накинуть пустую лодку на голову и пережидать его. Перебрал пожитки и рюкзак, главное, чтобы не размок хлеб и спички. Хорошо, что они были в завязанных двойных полиэтиленовых пакетах, поэтому и не все промокло. Помогла привычка с детских походов беречь хлеб и спички от воды. Но все остальное основательно побывало в воде. Мокрую парениху и сахар пришлось срочно съесть – не пропадать же добру. Огурцы и помидоры протер и положил сушиться под лодкой.

От холода уже зуб на зуб не попадал, пришлось надеть мокрые носки и мокрые кеды и бегать по степи голышом с лодкой на голове, чтобы хоть как-то согреться. Но в степи ветер еще сильнее и я с трудом напялил на себя мокрую одежду и, сдув лодку и вытащив мопед, пошел искать убежище в далекой лесопосадке. Более получаса ковылял я волоча мешок с лодкой, рюкзак и мопед с удочками по мокрой степи, останавливаясь через каждые пять минут, чтобы очистить колеса мопеда от грязи. Так, что вступал я в лесополосу уже разгоряченный и вспотевший. Нашел там не очень мокрое место под ветвистой акацией и расположился под ней.

От пригоршни бензина, ярко разгорелся костерок. Подмоченный хворост, долго дымил, но я вовремя успел раздуть огонек и он не выдержал, загорелся. Насобирать хвороста в посадке не составляло труда и вскоре могучий костер сушил развешанную на кустах одежду и другую амуницию, а я крутился перед ним, подставляя разные части тела, одежды и обуви, пока они не начинали парить. Уже далеко не восемнадцать лет, когда я мог на себе сушить одежду, как в давнем походе на Вихоревку. Сейчас, чуть застудился, сразу начинают ныть зубы, а иногда прихватывает и горло, даже и от горького, обжигающего лука. Часа через полтора все немного подсохло, да и дождь перестал. Ветерок и молодое солнце быстро подсушило степные дороги и мою лодку. Собрал все манатки, упаковал их, приладил на мопед и двинулся в обратный путь, домой.

Еду и думаю. Ну приеду я домой к десяти часам и что делать. Впереди целый день. Поверну-ка я на дальнее знакомое место, где под высоким обрывистым берегом, когда-то видел хороших голавлей. А то в этот раз так и не удалось обловиться своей коронной рыбой. С лодки уже надоело ловить, а с берега на припеке, пару часов половить в дальний подпуск на кузнечика, самое оно. Грязь уже не наматывалась на колеса, мопед прогрелся и шустро бежал по грунтовой дороге, поэтому взвесив все за и против, я «категорически» свернул налево, на ближайшую тропку, что вела к дальнему знакомому месту. Небо очистилось и лишь одинокие облака не спеша струились с северо-запада навстречу солнцу.

Вот вдалеке показался заброшенный дом. Всегда стараюсь объезжать его далекой, далекой стороной. Почему-то на меня, не суеверного и не очень трусливого человека, с детства путешествующего в одиночку и по более опасным местам, этот полуразрушенный хутор наводит ужас даже днем. А случилось это поздней осенью в прошлом году.

Помню, приехал я на попутной машине, в субботу на ночь на Сал. Тогда я еще только осваивал эти дикие места, поэтому долго шел вдоль берега, пока нашел подходящий плес и сход в воду. Уже был свежий октябрь и я в основном блеснил и ловил голавлей, перемещаясь вниз по течению. К ночи довольно далеко ушел от дороги и ночевать в лодке устроился на левом берегу широкого и глубокого плеса, как обычно схоронившись в зарослях густого тростника. По прямой до этого полуразрушенного убого дома, с сараем и садом было не более 150 метров. Вечером, когда рыбачил, из-за высоких тростников, я не видел его и лишь когда стал искать место для ночевой, заприметил. Но было уже неохота возвращаться назад, оценив обстановку, я решился заночевать здесь. Хотя с детства усвоил, чем дальше от людей, тем спокойнее. Такова практика и реальность этого мира, чтобы там не говорили гуманисты. Любить чужих тебе людей лучше всего издалека, на расстоянии, а ночью лучше не сталкиваться, особенно когда их больше двух.

Была черная, черная осенняя лунная ночь. Холодный ветер гнал по небу редкие облака. Уютно устроившись головой на носу лодки и прикрывшись всем, чем можно, вплоть до сухих стеблей тростника, я лежал, как разведчик в засаде, наблюдая своими острыми охотничьими глазами за окрестностями противоположного берега. Темные глазницы окон этой хибары, стоящей недалеко от берега, в окружении уже сбросивших листву нескольких деревьев, также обозревали пустынные окрестности. Покосившаяся крыша с провалами и трубой сияла, отражая серебристый свет луны. Легкий шелест стеблей тростника, да мерный плеск неспешных волн о лодку, погружал меня в спокойную дремоту…

Я уже наверное заснул, свернувшись клубком на дне лодки, когда вдруг раздался далекий протяжный скрип, что заставил меня открыть глаза и осторожно приподнять голову. Бывшая до того закрытая дверь, разверзлась и глядела на меня своей жуткой чернотой. Что-то огромное и сплошное затемнило полдома и исчезло. В то же мгновенье дверь с тихим вздохом закрылась.

Не одну тысячу ночей я провел в полном одиночестве, коротая их вдали от дома за свою уже длинную жизнь – на реках, озерах, в армии и на гражданке, в тайге и степи. Приходилось ночевать в горах, пробираться по ночному кладбищу, но никогда и нигде, ни до ни после этого явления, меня не одолевал такой животный страх. Вся моя испытанная шкура охотника встала под одеждой на дыбы, поднялись волосы под фуражкой, напрягся загривок и сжались зубы. Тихо улегся я на дно лодки, спрятавшись под полиэтилен и стебли. Рука инстинктивно схватила кинжал, глаза прищурились – ты не видишь, тебя не увидят. Такова реакция всего живого в безвыходных ситуациях. Блеск глаз очень выдает в темноте. Не надо и прибора ночного видения.

С тех пор я всегда объезжаю это место за несколько километров, даже днем, а этот черный дверной проем снился мне очень и очень долго. В тоже время, я прекрасно знаю, что ужасное притягательно, так как будоражит сосуды адреналином. Не зря же сказано - « И все неведомое, тайна, над человеком держат власть…». Однако это разрушительно для здоровья из-за отсутствия борьбы и выхода сконцентрированной энергии мышц. Ужас без борьбы, постепенно калечит здоровье и прежде всего разрушает психику, как водка или наркотики.

Наше телевидение, режиссеры и писатели ужасов и страшилок, нещадно эксплуатируют эти свойства психики человека, с умыслом или без оного, разрушая здоровье населения, сталкивая его на тропу алкоголя и наркотиков. Не увидеть здесь прямой связи может только слепой или больной человек. Об этом давно тревожно трубят психологи. В частности, специалисты по нейролингвистике из школы Милтона Эриксона. Вот почему народ так боится ночи, кладбищ и одиночества. А надо лишь беречь свою психику, не смотреть и не читать шизофренические фантазии больных людей, которые в погоне за деньгой, забыли об ответственности «за прирученных». А вот что испытал наш великий путешественник-одиночка Федор Конюхов, и я и, наверное, многие нормальные люди, с удовольствием бы и прочитали и посмотрели бы. Но наш талантливый современник скромен и не обременен славой. А такие наше ТВ не очень интересуют. Им подавай жареное. Из меню, «одна бабка сказала».