В огне - Александр Афанасьев

А потом связь прервалась…

– Борт-один пропал с экранов радаров! Борт-один пропал с экранов радаров!

В окне диспетчерского монитора зловеще горел трехлистник – символ, которым принято обозначать самолеты, находящиеся в чрезвычайной ситуации. Самое плохое было то, что символ этот не двигался.

– Что произошло? Что произошло?!

Полковник Быкадоров с недюжинной силой оттолкнул офицера безопасности Конвоя, находившегося в диспетчерской, вырвал у дежурного микрофон.

– Воздух, это руководитель полетов! – шпарил он открытым текстом. – Все, кто находится к востоку от посадочной зоны, выйдите на связь!

В ответ раздалось такое, отчего у всех, кто находился в зале управления, мурашки пошли по коже.

– Руководитель полетов, это Тигр-старший. Наблюдаю пожар на земле, первый борт сорвался в штопор и разбился… – находившийся в кабине штурмовика боевой офицер не смог дальше говорить, тяжело задышал, захлюпал…

– Тигр-старший, это руководитель полетов, вопрос, там могли остаться живые? Тигр-старший, отвечайте!

– Нет… там только пожар. Там пожар, слышите…

За спиной офицер Конвоя что-то быстро говорил в рацию:

– Тигр-старший, сообщите место падения, сообщите место падения.

– Я прямо над ним… извините…

Хрястнули двери, в зал управления ввалились сразу несколько человек.

– Что произошло? Полковник, отвечайте, что произошло?! – Один из офицеров в форме без знаков различия схватил Быкадорова за грудки.

– ВВС-один сорвался в штопор и потерпел катастрофу. Примерно семью километрами восточнее.

– Что вы такое говорите?! Да я вас…

Быкадоров, казачьего происхождения, отшвырнул конвойного от себя так, что тот едва не упал, несмотря на всю свою подготовку.

– Ты, падаль, здесь не распоряжайся! У меня двадцать бортов в воздухе…

– Он прав! – раздалось от двери.

Свитские сразу отхлынули.

Невысокий, тонкой кости человек в отличном штатском костюме прошел в диспетчерскую, охранники расступились.

– Что произошло? Коротко и четко.

– ВВС-1 сорвался в штопор… извините, не знаю, как вас.

– Никак! Продолжайте.

– Сорвался в штопор и упал семью километрами восточнее, потерпел катастрофу. Мы пытались сделать… они прошли третий поворот, потом начала резко нарастать вертикальная… как будто пилот там сошел с ума. Мы запретили посадку, приказали уходить на второй круг, но они ничего не предприняли…

– Подтверждение?

– Есть. От старшего сопровождения.

– Все задокументировано?

– Так точно… по инструкции…

– Хорошо. Смену не сдавать, остаетесь здесь до особого распоряжения. Сейчас можно изъять аппаратуру боевого документирования?

– Никак нет, нужен технический специалист.

– Терьяков, найти!

– Есть! – Один из охранников выбежал из диспетчерской.

– Что мы должны делать дальше, полковник?

– Проводить спасательную операцию. У нас есть вертолеты, нужно отправить спасательную группу. И по земле пожарные расчеты, у нас есть… несколько аэродромных машин тушения. Семь километров, это немного, прибудут быстро.

– Так направляйте! Господа, что вы стоите?! Работайте!

Вертолеты их не обнаружили – просто прошли на пугающе низкой высоте, вжимая в землю ревущим ветром от лопастей. Затем наступила тишина.

А потом появился самолет. Он был довольно далеко от них, уже отклонился от зоны глиссады. Это был большой четырехдвигательный самолет. И он падал – шел со все увеличивающимся креном к земле, потом стал выпрямляться… потом за деревьями взметнулось пламя…

Снимали все это сразу с трех камер, потому что хоть один, но должен был дойти и донести до небольшого острова, омываемого холодным морем, весть о том, что еще один его давний враг нашел себе упокоение…

Спецназовцы без команды, перебежками, начали отходить к фургону…

– Дмитрюк! Дмитрюк, ты что, охренел?!

Поскольку территорию перед штабом, где раньше курили, вычистили до блеска, как говорится… муха ничего не делала, пришлось организовывать другую курилку. Тот же Дмитрюк притащил в укромное место бочку, чтобы не разбрасывать окурки и пепел по территории, а потом опять убирать, и сейчас курил, весьма довольный собой. Курить в присутствии Его Величества… негоже, а он не курил с утра и испытывал настоятельную необходимость дернуть хоть пару затяжек. Тут-то на него и выбежал, тяжело дыша, майор Ткач, уже не в форме, а в серебристом защитном пожарном комбинезоне, с каской на ремешках, бьющейся по груди:

– Общая тревога! Быстро в машину!

– Так не наш ведь день…

Поскольку на каждом аэродроме должна иметься пожарная техника и пожарная бригада, была она и здесь. Целых четыре мощные, полноприводные машины на шасси тяжелых армейских грузовиков, на каждой – кабина для расчета и огромная установка для производства пены, пеногенератор вместе с запасами исходных ингредиентов для пены. Упавший самолет – это страшное дело, там могут быть десятки тонн высокооктанового горючего, а в салоне – сотни пассажиров. Поэтому аэродромные пожарные машины тушат пожар не водой, а только специальной пеной, а сами машины представляют собой настоящих монстров, способных везти двадцать тонн груза и пожарный расчет по бездорожью со скоростью сто километров в час.

Пожарные машины были, а вот штатных пожарных в части не было, никто не выделил бы фонды на то, чтобы содержать штатные пожарные расчеты. Был один освобожденный брандмейстер, который следил и за мерами пожарной безопасности в части, и были офицеры пожарных расчетов, обученные обращению с техникой и получавшие за это доплату к жалованью. Полных расчетов было три, и дежурили они по очереди.

– ВВС-один упал! Бегом!

Вместе они побежали к ангару, оттуда уже выезжали, крякая сиренами, ярко-красные монстры. Их подбирали уже на ходу, Дмитрюк втиснулся в заднюю кабину, кто-то передал ему упакованный пожарный костюм, он начал натягивать его прямо поверх формы. Машины неслись по дороге, потом прыгнули сразу на поле через кювет, отчего сидевших в них пожарных так тряхнуло, что те, кто не был пристегнут, набили себе шишки об потолок. Колокола громкого боя, включенные на всех машинах, извещали всех о случившейся беде.

Потушили достаточно быстро, самолет заходил на посадку, и горючее было выработано на четыре пятых, если не больше. Вертолеты сели на пару минут раньше их, кто-то, вырвав в салоне из креплений большой огнетушитель, пытался безуспешно бороться с огнем, но тут первый же подъехавший пожарный автомобиль повернул в сторону пожара раструб пенной пушки – и белая струя ударила неудержимым потоком, покрывая раскаленный металл белым невесомым ковром. Первая машина и закончила тушение, помощь остальных уже не понадобилась.

Все, что могло сгореть, сгорело.

После часа нахождения на месте пожара, видя, что его помощь не требуется, Дмитрюк решил отойти в сторонку по нужде.

Народа на пожаре было много, и с каждым часом его прибывало больше и больше, уже все потушили и сейчас осторожно разбирали то, что осталось от самолета – в общем, капитан решил отойти подальше, чтобы никого не вводить в смущение. Это значит – за лесополосу, там было неубранное хлебное поле, колосья уже наливались желтизной.

Отойдя немного от лесополосы, Дмитрюк начал искать, где бы присесть, и тут что-то привлекло его внимание. Какой-то пролежень… как будто здесь лежало какое-то животное. Он происходил из сельской местности и знал, что кабаны и медведи очень даже не против разнообразить свой рацион. Но и для кабана, и для медведя было рано, тем более что кабан выкопал бы себе копытами большую яму, а тут этого не наблюдалось.

Забыв про свои насущные потребности, Дмитрюк осмотрелся, руками поднял примятые колосья, чтобы взглянуть на землю. Никаких следов, но видно, что тот, кто это сделал, потом ушел к дороге. Пройдя чуть дальше, он понял, что здесь все-таки был человек – в двух местах остались-таки смазанные следы. Человек шел очень аккуратно, он не сломал ни единого колоска, тем более что колосья тут низкорослые, такой сорт пшеницы, ее скармливают скоту…

Еще два-три часа – и не осталось бы никаких следов.

Выйдя по едва заметному следу к дороге, он прошел по обочине. Нашел еще один след. И еще…

Вечером в Санкт-Петербурге был объявлен траур. Гремели пушки Петропавловки, басом отвечали форты Кронштадта, отдавая последний салют ушедшему в мир иной главнокомандующему.

05 августа 2002 года

Персидский залив, Персия

Оперативное соединение «Флотилия 17»

Ночью Персидский залив замирает. Мелководный, теплый – этот участок моря в окружении раскаленной пустыни и гор является одним из самых желанных уголков Мирового океана, если считать в геополитическом смысле. Персидский залив – это нефть, это газ, это глубокая переработка нефти и газа до шестого передела включительно. Персидский залив – это вода с нефтяной, радужной пленкой на ней и частоколом блестящих ректификационных колонн по берегам. Нефть в основном перерабатывают здесь же и здесь же грузят на танкеры. Далеко в море уходят толстые хвосты труб, по каждой из которых, не пригибаясь, мог бы пройти человек, заканчиваются эти ответвления от трубопроводов далеко в море. Это так называемые станции, каждая имеет свой сложный буквенный код, обозначающий, откуда эта станция питается и что отгружает потребителям. К станциям ежедневно причаливают танкеры, они столь огромны, что не могут грузиться у берега и всю жизнь проводят на открытой воде. Единственный раз они видят сушу во время их постройки. Эти левиафаны, предварительно сбросив из танков балластную воду (никакие штрафы не помогают), ведомые мощными буксирами, причаливают к станциям, и живительный черный дождь проливается в их танки. В основном это бензин – миру надо много бензина, мир не может без него жить, а здесь бензина более чем достаточно. Потом те же буксиры выводят груженый танкер на большую воду, на фарватер – он обозначен длинной цепочкой тральных вех, снабженных фонарями и радиомаяками. Они здесь необходимы, потому что Персидский залив мелководен, полно отмелей, и если груженый под пробку танкер напорется на мель, то снять его без разгрузки прямо в море будет невозможно. Современные танкерные команды невелики – обычно это двадцать – двадцать пять человек, большая часть работ на судне выполняется автоматикой. Главный на танкере – капитан, он зарабатывает столько, что часто выходит на пенсию миллионщиком, а за проводку судна в порт быстрее нормы получает премию, достаточную, чтобы купить на нее автомобиль. Самое значительное столпотворение обычно бывает у горловины Ормузского пролива – там мало того что фарватер никакой, так еще и полно островов. Танкеры встают в очередь, один за другим, их проводит лоцманское судно, потому что рельеф дна здесь такой, что не помогает никакая автоматика. Каждый год огромные землечерпалки, базирующиеся на Бендер-Аббас и на Мускат, выходят, чтобы углубить фарватер на этом участке, но каждый год все приходится повторять заново.