Оружие возмездия - Олег Маркеев

Максимов давно заметил в окно, как некий представительный господин, очень похожий на австрийца с газетного снимка, нервно прохаживается по дорожке перед входом в гостиницу. Может, в планы мести Эли и входило мучить господина Бойзека до бесконечности, это ее дело, но тратить время попусту Максимов позволить себе не мог.

Официантка положила рядом с ним папочку со счетом. Максимов бегло пробежал глазами счет, достал бумажник.

— Вечером у вас шумно бывает? — поинтересовался он у официантки.

— Когда как, — бесцветным голосом ответила она.

— Понятно. — Максимов отсчитал купюры, вложил в папочку, протянул официантке.

Эля навострила ушки, ожидая приглашения на ужин. Максимов проводил взглядом официантку, встряхнул кистью, посмотрел на часы.

— К сожалению, мне пора. Если хочешь, подвезу… Да, забыл спросить: твои друзья, что должны были встретить в аэропорту, с ними все в порядке?

— В порядке. — Эля поджала губы. «О, сейчас кому-то достанется! — не без злорадства подумал Максимов. — Не спасет даже дипломатический иммунитет».

Он сделал все, чтобы Эля запаниковала и разозлилась.

Такие, как она, долго в себе раздражение не носят, обязательно поделятся с ближними. Мир и покой в дружной компании немецких кладоискателей теперь находился под угрозой. Первой жертвой предстояло пасть господину Бойзеку.

В холле Эля непринужденно взяла Максимова под руку. Они так и вышли на улицу, дружной парочкой. Эля зачирикала какую-то чушь, делая вид, что никого не ожидает увидеть у гостиницы.

Ее появление в обществе молодого человека и было той местью, что она подготовила провинившемуся австрийцу. Господин Бойзек удар перенес стоически, видно, не в первый раз, но немного побагровел лицом.

— О, Дитрих! — удивленно воскликнула Эля, прищурившись от яркого света. — Давно ждешь?

Максимов подумал, что она жалеет, что на улице не идет дождь, желательно со снегом.

— Познакомься, дорогой. Это Максим. Археолог из Москвы. Просто ходячая энциклопедия. — Она встала между ними и теперь взяла под руку Бойзека.

«Ходячая энциклопедия» протянул освободившуюся руку австрийскому дипломату. В душе чисто по-мужски Максимову было немного жаль Бойзека, от этого рукопожатие получилось искренним и крепким.

— Очень приятно, Дитрих Бойзек. — Он говорил практически без акцента.

В жизни он выглядел так же, как на фото. В меру полный, прилично одетый солидный джентльмен. Взгляд выдавал прирожденного подкаблучника и любителя тихих вечеров в уютной гостиной. Был он весь какой-то стерильный до полной стерилизации. Лет пятнадцать назад он вызвал бы интерес своей европейской ухоженностью. Но постперестроечной России подобные типы уже примелькались, эффект новизны пропал, и головокружительный аромат импортности улетучился, остался лишь стойкий запах дезодоранта и зубного эликсира.

— Максим Максимов. Да-да, бывает. — Максимов не стал пояснять, что фамилию отцу, ребенком вывезенному из Испании вместе с интербригадовцами, в Ивановском детском доме придумали от имени Масимо. Так и вошел он в неопубликованную историю военной разведки под фамилией Максимов и псевдонимом Испанец. А сына назвали в честь погибшего отца — Максимом. Отчество — Владимирович — досталось от деда. Мать почему-то не захотела, чтобы у сына в свидетельстве о рождении стоял прочерк, а отец в год рождения сына погиб где-то в Парагвае.

— Вы не родственник бывшего главного архитектора Калининграда? — спросил Бойзек.

«А Бойзек — профи, домашнее задание на пять с плюсом подготовил. Хоть что-то прочитал о городе и людях, связанных с Янтарной комнатой. Чего об Эле не скажешь. Недалека и глупа, как все журналистки», — отметил Максимов.

— Однофамилец. Но мой отец был хорошо знаком с Арсением Владимировичем.

Эля встрепенулась и, закинув голову, посмотрела в лицо Максимову.

— Как интересно, — протянула она. Судя по оценивающему взгляду, рейтинг Максимова подскочил сразу на несколько пунктов.

Максимов не стал уточнять, что речь не идет о светском знакомстве. Перед штурмом Кенигсберга военный инженер Арсений Максимов создал объемный макет города, на котором отрабатывался план операции. А в работе использовались данные разведки, в том числе собранные капитаном Максимовым.

— Я читал в газете, что вы ищете Янтарную комнату? — светским тоном поинтересовался Максимов.

Австрияк немного смутился и кивнул.

— Пытаемся. Как говорят русские, попытка не пытка. Правильно? — Он вопросительно посмотрел на Элю.

— Конечно. Они, бедняжки, так вчера намучились, что завалились спать в девять вечера, — с милой улыбкой всадила шпильку Эля. — Подозреваю, после обильного возлияния с местными кладоискателями. Так, Дитрих? Кстати, у Максима своеобразный взгляд на эту комнату. Тебе обязательно надо будет его послушать. К тому же он специалист по янтарю.

Бойзек неуверенно перебрал ногами и бросил на Элю обреченный взгляд.

Максимов пришел на помощь австрийцу.

— К сожалению, у меня назначена встреча. — Он бросил взгляд на часы. — О, время! Прошу извинить… Рад был познакомиться. Надеюсь, увидимся вечером.

Раскланялся с Элей, пожал руку австрийцу и пошел к охраняемой стоянке.

«Правильно, правильно, — думал он в такт шагам. — В таксисты к этой парочке я не нанимался. Эля, конечно, манипулятор от Бога. Разыграла встречу на крыльце как по нотам. Ничего, пусть считает себя умнее и хитрее всех. Не будем разочаровывать милую даму. Но сейчас она все уши прожужжит австрияку обо мне, а он найдет повод познакомиться поближе с археологом, жадным до денег. Полшага к немцам я уже сделал».

Он оглянулся. Эля садилась в иномарку шоколадного цвета с желтыми дипломатическими номерами. Словно ждала, что Максимов оглянется. Помахала на прощанье ручкой и широко улыбнулась.

«Вот язва», — усмехнулся Максимов. Жест безусловно был рассчитан как еще один удар по самолюбию Бойзека.

Он отыскал свой «фольксваген». Положил сумку на успевший нагреться капот. Сразу лезть в душное нутро машины в такое утро не хотелось.

Максимов достал сигареты, закурил. Стоял, наслаждаясь прохладой и еще не жарким лучами солнца.

В низине темным зеркалом лежал пруд. Мелкая рябь серебрилась в лучах утреннего солнца. По пешеходному мостику с Верхнеозерной улицы шли люди.

«Мы как камни, брошенные в воду, — подумал Максимов. — Всплеск, круги на воде, а потом тишина и гладь. Будто и не было ничего».

Тишина на том берегу пруда, у запертых дверей кафе «Причал», была обманчива. Смерть Гусева не прошла бесследно. Круги пошли, растревожив многих в этом тихом городе.

Глава 10. «Нас утро встречает прохладой…»

Серый ангел

Утро действительно выдалось ясным и прохладным. В той здоровой пропорции, что дает заряд бодрости на весь день, как душ: чуть теплее — опять погрузишься в сон, чуть холоднее — добровольная пытка. Удачное сочетание по-летнему яркого солнца и свежего бриза с Балтики обещало прекрасный день. И самое главное, ночной ветер разметал хмарь, висевшую всю неделю над городом, и сейчас небо сияло чистотой, как вымытое хорошей хозяйкой окно.

Андрей Ильич Злобин шел по аллее к главному корпусу больницы и с удовольствием ощущал, что походка у него бодрая, в теле нет неприятных зажимов и тяжести, а хорошо выбритые щеки холодит морской ветерок с названием любимого одеколона Злобина — бриз.

В свои пятьдесят он чувствовал себя прекрасно, выглядел намного лучше сорокалетних сослуживцев, но самое главное — не заболел букетом профессиональных болячек, которые умудряются подхватить даже молодые работники прокуратуры. Злобин знал, что цинизма, авантюризма, здравого смысла и гуманизма в нем ровно столько, сколько нужно, чтобы качественно, но без вреда для здоровья и семьи, исполнять свои служебные обязанности.

Род Злобиных шел с казачьего Дона, и Андрей Ильич искренне благодарил неизвестных прадедов, от которых унаследовал не только отменное здоровье, но и тягу к порядку и степенному отношению к любому делу. И было еще в нем то веками выпестованное чувство, нет — чутье на несправедливость, что вскипало порой до красного марева в глазах. Дедам было проще: чуть что не по справедливости, что дана свыше и только нелюдь ее не чувствует, хрясь шашкой от плеча до седла, а там пусть Бог да люди судят.

Злобину родина шашку не доверила, а сунула в руки затертый томик УК. Но и им он сподобился орудовать так, что подследственный контингент очень быстро переименовал его в Злобу. Прозвище произносили со смесью страха и уважения. Зеки, народ с обостренным до болезненности чувством справедливости, быстро вычислили, что Злоба оступившихся не топит, если уж никак не открутиться, то уходили от него на минимальный срок. С тех пор на пересылках, где, представляясь братве в камере, кроме статьи и срока, полагается назвать «за кем сидел», прошедшие кабинет Злобина вызывали особый интерес.