Повелитель бурь - Андрей Воронин

Может, ножом?

Удодыч присмотрелся к незнакомцу повнимательнее и решил, что с ножом может ничего не получиться. Кавказец был высокий, под метр девяносто, длинноногий и длиннорукий, но при этом какой-то очень ладный, и двигался он подозрительно легко, как будто не камни ломом долбил, а лезгинку танцевал. Высокий рост немного скрадывал ширину его плеч, в кавказце не было даже намека на громоздкость, присущую фигурам качков и тяжелоатлетов, но в каждом его движении чувствовалась сдержанная сила. Удодыч часто видел такие вот длинные, обманчиво хрупкие с виду фигуры, когда служил в конторе. Людей с такими фигурами было полно среди оперативников, и почти все они в свое время отслужили срочную в ВДВ, морской пехоте или частях специального назначения.

Бывший прапорщик на глаз прикинул возраст своего противника и понял, что не ошибся: срочную этот парень служил еще при Брежневе и, судя по хватке, не на складе и не в солдатском клубе. Скорее всего, тому довелось понюхать пороха, и пытаться заколоть его, как свинью, вряд ли было разумно: того и гляди, сам окажешься на месте упомянутого животного…

В нем с новой силой вспыхнуло раздражение. Какого черта?! Всего-то и осталось, что подождать несколько часов, и вот, пожалуйста, полюбуйтесь! Приперся какой-то фраер с фигурой бывшего десантника и мордой, напоминающей молодого Вахтанга Кикабидзе, и теперь, хочешь не хочешь, придется что-то с ним делать. Наверное, перекрывать ручей не стоило, хватило бы и той воды, что в озере, но ведь хотелось сделать все наверняка… Словом, хотелось, как лучше, а получилось, как всегда.

Поэтому, приблизившись к кавказцу, Удодыч сердито кашлянул в кулак и, когда тот быстро обернулся на звук, посмотрел на него хмуро и неприветливо, как и полагается смотреть представителю власти, заставшему лицо кавказской национальности за каким-то странным занятием: то ли клад он тут ищет, то ли вообще диверсию замышляет…

— Ну и чем это вы тут з-занимаетесь? — спросил Удодыч, по-прежнему держа руки в карманах и борясь с искушением пальнуть прямо сквозь куртку.

— Гамарджоба, уважаемый, — вежливо, но настороженно произнес кавказец.

Его глаза быстро пробежались по колоритной фигуре Удодыча, разом зафиксировав и его камуфляжные штаны, и альпинистскую непромокаемую штормовку, и надетый поверх этой штормовки офицерский ремень с саперным тесаком в ножнах и с водонепроницаемым фонариком в чехле. Этот взгляд очень не понравился Удодычу: было в нем что-то профессиональное. Он понял, что не ошибся насчет прошлого этого парня; возможны были небольшие отклонения в деталях, но в целом диагноз оказался верным: перед Удодычем стоял тертый калач, и обходиться с ним следовало осторожно, как с поставленной на боевой взвод гранатой.

— П-повторяю вопрос, — сурово сказал Удодыч. — Чем вы т-тут занимаетесь? Д-документы предъявите.

Грузин несколько раз озадаченно моргнул, и Удодыч понял, что выиграл первый раунд.

— Подожди, генацвале, — растерянно сказал грузин, — какие документы, зачем? Кто в горы с документами ходит, слушай?

— Я, например, х-хожу, — сказал Удодыч и вынул из кармана руку — не ту, в которой был пистолет, а ту, в которой он держал удостоверение.

Грузин не сразу перевел взгляд на удостоверение. Сначала он довольно долго смотрел Удодычу в лицо, потом еще дольше разглядывал его спрятанную в кармане правую руку и лишь потом взглянул на удостоверение. Это снова не понравилось Удодычу: горец был начеку и нисколько не заблуждался относительно причин возникновения запруды.

Но удостоверение, как всегда, сделало свое дело наилучшим образом.

— Министерство чрезвычайных… — вслух прочитал грузин, и лицо его просветлело. — Вай, уважаемый, как же ты вовремя! Ты видишь, что делается? Слушай, надо воду аккуратно спустить, иначе половину области смоет в море! Слушай, где твои люди, где техника? Вай, как вовремя, вай, как оперативно!

Удодыч усмехнулся, убирая удостоверение в карман. Что-то очень похожее он слышал совсем недавно, и при весьма схожих обстоятельствах.

— Люди и т-техника на подходе, — заявил он. — Д-дороги размыло, д-дождь, будь он неладен… А т-твои г-где?

— Какие такие мои? — экспансивно воскликнул грузин, рукавом размазывая по смуглой физиономии дождевую воду и грязь. — Один, совсем один, как в анекдоте! Теперь ты пришел, двое стало. Вдвоем справимся, медаль получим, нет? Давай, генацвале, бери лопату, помогай! И поторопи своих людей, а то я рацию не взял… Что делается, слушай! Эти камни сюда не сами упали, кто-то нарочно взорвал, ручей запрудил. Не понимаю, чем думал, обезьяна, сын осла? Люди могли погибнуть, слушай! Неужели эти шакалы из Чечни и сюда добрались?

Продолжая гортанно восклицать и сыпать эмоциональными ругательствами, грузин вернулся к прерванной появлением Удодыча работе. Заостренный конец стального лома с глухим лязгом вонзился в узкую щель между двумя каменными глыбами. Стеная от напряжения и скаля большие, очень белые зубы, грузин всей своей тяжестью навалился на железный прут. Камень шевельнулся, как живой, и Удодыч увидел выступившую из-под него воду. Она стремительно собралась в лужицу, заполнив собой впадинку в соседнем камне, перелилась через край и заструилась по шершавой поверхности. Удодыч понял, что чертов грузин близок к успеху: еще немного, и ему действительно удастся спустить устроенный Удодычем искусственный водоем. Конечно, почуяв волю, вода разнесет запруду и хлынет вниз мутной многотонной волной, но по сравнению с тем, что задумал бывший прапорщик, это будет сущий пустяк — парочка вырванных с корнем деревьев и, в самом лучшем случае, какой-нибудь снесенный нужник или перевернутый автомобиль, брошенный беспечным хозяином вблизи ручья.

Удодыч посмотрел на зажатый в руках грузина лом. Кавказец орудовал десятикилограммовой железкой так, словно та вовсе ничего не весила, и протянувшаяся было к ручке тесака рука прапорщика снова скользнула в отсыревший карман штормовки, где лежал пистолет. Конечно, в случае чего списать ножевую рану на естественные причины было бы легче, а труп с пулей в голове, если его обнаружат, даст обильную пищу для подозрений, но выбирать не приходилось. Не вынимая руки из кармана, Удодыч нащупал большим пальцем рубчатое железо и осторожно взвел курок.

Грузин все еще давил на лом, пытаясь раскачать каменную глыбу, которая весила, наверное, центнера три, а то и все четыре. Где-то рядом с ней проходил небрежно замаскированный мелкими булыжниками провод. Удодыч поймал себя на странном желании: ему вдруг захотелось плюнуть на все, как-нибудь незаметно зашвырнуть пистолет в озеро и помочь грузину разобрать запруду. Еще пару дней Становой его не хватится, а когда это, наконец, произойдет, Удодыч будет уже очень далеко вместе со всеми своими сбережениями.

Виноват во всем был, конечно же, грузин. Он казался симпатичным парнем, с которым при иных обстоятельствах Удодыч с большим удовольствием посидел бы за накрытым столом и поговорил о том, какой паршивой стала в последние годы жизнь. Отец Удодыча прошел всю войну бок о бок с грузином из Батуми и прожужжал сыну этим своим грузином все уши. Вроде бы тот грузин спас ему жизнь, а сам погиб, что ли…

Э, подумал Удодыч, при чем тут грузин? Просто я начинаю стареть и, как говорится, думать о душе. Эх, грехи наши тяжкие! И много же вас, и тяжелы же вы, и каждый следующий грех оказывается вдвое тяжелее предыдущего…

Потом он вспомнил Станового, его проницательный, все замечающий и все понимающий взгляд, эту его улыбочку, которая появлялась всякий раз, когда разговор заходил о деле, и понял, что это минутная слабость. Уйти от Станового?.. Ох, сомнительное это дело! Найдет, из-под земли достанет и обратно в землю вобьет…

Удодыч подошел поближе к грузину и вынул из кармана пистолет. Тот стоял боком к нему — не столько стоял, сколько висел на торчащем из запруды ломе, — и не замечал угрозы, целиком уйдя в неравное единоборство с мертвым, спрессованным под собственной тяжестью камнем. Бывший прапорщик аккуратно, как в тире, вытянул перед собой руку и навел пистолет в покрытый крупными дождевыми каплями висок. Прицеливаясь, он заметил, что ствол пистолета тоже стал рябым от мелких капелек влаги.

В это мгновение грузин обернулся и увидел наведенный на него пистолет.

— Ты что, генацвале? — удивленно спросил он, и по его тону чувствовалось, что он до сих пор не понимает сути происходящего. — Лопату бери, эту стенку ты из пистолета не прострелишь… Что за странные шутки, слушай? Тебя мама не учила, что в людей целиться нельзя?

От волнения и усталости его кавказский акцент усилился, и эта коротенькая речь прозвучала почти комично.

— Да какие уж тут шутки, кацо, — сказал Удодыч. Его заикание опять прошло, как по волшебству, и бывший прапорщик с горьким удовлетворением подумал, что старый конь борозды не портит. Вот таким и надлежит быть старому служаке: что бы он ни думал, какое бы у него ни было настроение, когда доходит до дела, бывалый вояка соберется и сделает все, как надо…