Подобный богу (= Убить зло) - Рекс Стаут

Дик вскочил на ноги, с яростью глядя на нее, готовый взорваться. Ты зачарованно наблюдал за ним; если он действительно взорвется, Везувий может отдыхать.

- Мне очень жаль, Дик, - холодно сказала Эрма. - Вставлять кольцо тебе в нос не доставит мне удовольствие, а тебе будет очень больно.

Тем временем он был уже у двери и, распахнув ее, заорал на сестру:

- Дура проклятая! - и исчез.

Дверь осталась открытой, ты встал, затворил ее и остановился перед своей женой.

- Самое забавное, - заметил ты, - что вам абсолютно безразлична эта кость, которую вы грызете. Тем не менее я благодарен тебе, действительно благодарен, потому что все это подстроено и я могу это доказать.

- Не Диком?

- Нет, конечно! Этим прохвостом Джексоном. Теперь я его достану.

Ты рассчитывал, что она станет подробно расспрашивать тебя, но ее не интересовали детали. Уколов Дика, она потеряла интерес ко всей этой истории.

Дело Джексона оставило у тебя неприятный привкус; даже в момент триумфа ты испытывал отвращение, и, возможно, с этим ощущением тебе никогда бы не удалось покончить с ним. Помогла необходимость оправдать Эрму и себя. Когда наконец ты добился разоблачения, то не испытал чувства торжества. Тебя поздравляли и нахваливали со всех сторон; правление торжественно принесло свои извинения и благодарность. Дик был полностью разбит, его знамя было приспущено в честь капитуляции. Он послал Эрме целую машину орхидей с запиской: "Ты чертовски умна - так же, как и Билл". Он пригласил тебя на обед и настоял, чтобы ты рассказал ему всю историю с самого начала. С эпизода, который произошел десять лет назад в Кливленде; как ты заподозрил Джексона, как с помощью Шварца впервые обнаружил его связь с людьми из Питтсбурга, как, не имея доказательств, ты постепенно окружал его, пока он, теряя свое могущество, в конце концов обнаружил, что ловушка вот-вот захлопнется, и, с отчаяния достав копию Бетлхема через миссис Хэллоуэй, пытался убрать тебя с дороги и встать наравне с Фэреллом.

Дик задумчиво посмотрел на тебя:

- Значит, ты с самого начала знал, что он нас надувает.

- Я это чувствовал.

- Чертовски неуютная способность. Полагаю, то, что ты чувствуешь относительно моей скромной особы, в годовом отчете выглядело бы не лучшим образом.

- Через сутки у нас появился бы новый президент, - усмехнулся ты.

- Что напоминает мне о необходимости спросить тебя, - сказал Дик, как тебе понравился бы пост заместителя президента? Вторым после старого Пауэлла, мы должны оставить его первым вице-президентом. Тебе, должно быть, до черта надоел этот девятнадцатый этаж. Мы можем доставить на место главного бухгалтера Лаусона.

Ты покачал головой:

- Если только ты хочешь повысить Лаусона.

- Да нет, я говорю о тебе.

- Ладно, я этого не хочу. Я и так достаточно близок к правлению.

Эта фраза вспомнилась тебе через год, когда как-то вечером ты лениво брел по улице. Да, ты был достаточно близок, слишком близок ко всем делам, тебя едва не задушили все эти чуждые вещи и люди. Джейн с ее мужем, четырехлетним сыном и новорожденным младенцем - чем был для тебя их дом? Почему ты вообще туда ходил? И почему ты ежедневно хоронил себя в этом офисе - все эти макаки, которые бегают вокруг и орут друг на друга из-за пустяков. Эти бессмысленные и бесконечные ряды цифр, восемь миллионов четыреста шестнадцать тысяч девятьсот двенадцать, в прошлом году это было семь миллионов шестьдесят три тысячи пятьсот восемьдесят четыре - чистое безумие. Они называли это деятельностью, строили мосты через реки, чтобы люди могли успешно обменивать скуку с одного конца на глупость - с другого. Хуже всего был твой собственный дом, скорее, дом твоей жены, где тебе ничего не принадлежало и где не было дружеских отношений. Холодная душа Эрмы проникала в каждую комнату и каждый уголок, и даже слуги, отлично вышколенные, были совершенно изолированы от вас и друг от друга.

Да, все это было невыносимо, и ты не видел выхода.

В тот день уехал Ларри, вышвырнул все за борт и отправился на запад. Почему ты не последовал за ним? Там было бы не хуже, чем здесь.

Ты перешел на Бродвей и брел, поглядывая на вывески театров, раздумывая, не пойти ли на какое-нибудь шоу, когда вдруг вспомнил, что тебя ожидают дома на танцы. Ты подозвал такси...

Это было через год или чуть больше, потому что наступила вторая осень после отъезда Ларри в Айдахо, когда ты переехал на Парк-авеню. Ты был женат уже пять лет!

- У меня никогда не было жилища, напоминающего нечто среднее между номером в гостинице и домом, - сказала Эрма. - Слово "квартира" звучит для меня удушающе. Если она нам не понравится, мы сможем без потерь продать ее.

- Думаю, мы как-нибудь сэкономим, - сухо заметил ты, - с девятнадцатью комнатами и восемью ваннами.

Расположение квартиры было идеальным, твои комнаты были размещены в дальней части дома наверху, и в ту ночь, когда впервые спал там, ты благодушно согласился с предложением Эрмы, что она сама будет приходить к тебе. В сущности, так оно и было на протяжении двух лет; теперь это было формально согласовано. Ты испытывал облегчение, что оказалось возможным установить такие условия.

Она истратила порядка полумиллиона на то, чтобы обставить дом, - это больше, чем твоя зарплата за десять лет.

Ты однажды подсчитал с ней эти расходы, но это было до того, как из Италии прибыли портьеры, а также до приобретения ею в Лондоне картин и разных безделушек. Господи, зачем? Она не собиралась устраивать из дома показное шоу, она находила это слишком обременительным для себя. Ты никогда не знал, кого застанешь дома, придя на обед - французского виконта с его косоглазой женой или красного профессора из большевиков. Стол всегда ломился от угощений. Затем в течение месяца ты обедал в клубе, предпочитая это уединение домашнему обеду, Эрма моталась черт знает где, неустанно охотясь за тем, чего никогда не сможет найти.

Ты тоже. Впрочем, ты ничего и не искал. Хотя однажды ты увидел нечто заставившее тебя остановиться посередине тротуара. После слишком обильного ужина в клубе ты вышел, быстро зашагал холодным зимним вечером по Пятьдесят пятой улице и неожиданно на афише "Карнеги-Холл" увидел имя, привлекшее твое внимание: Люси Крофтс. Афиша была огромной, и ее имя было напечатано громадными черными буквами. Ты подошел ближе и дважды перечитал ее выдающаяся пианистка, европейский триумф, первый концерт в Америке...

Концерт должен был состояться на следующей неделе.

Прошло двенадцать лет, подумал ты, это казалось невероятным. Ей почти тридцать лет. Больше тридцати. Эти свободные пряди волос, этот поток волос вокруг нее. У нее были любовники, она целовала мужчин и обнимала их. И мужчины, имевшие ее, зевали и говорили: "Господи, как же я хочу есть!.."

Люси, Люси.

Да, теперь ты зовешь ее. Если бы ты мог вернуть ее - ты же не так много хочешь, правда? Чтобы она пришла сюда, взбежала бы к тебе по лестнице и ты мог бы пригласить и вежливо представить ее - Люси, это...

К

Он поднимался по второму пролету в полумраке, медленно и устало. Поглядывая наверх, остановился и прислушался - оттуда не доносилось ни звука, и он только мог разглядеть смутные очертания выступа стены на следующей площадке и уголок двери напротив - черного хода, которым редко пользовались.

Невольно - привычным жестом, совершенно бессознательным, - его рука скользнула в карман брюк и достала оттуда кольцо с двумя ключами, и так же машинально он отделил один из них и приготовил его, чтобы вставить в скважину замка. Правой рукой он по-прежнему цеплялся за перила, как будто без этой поддержки потерял бы равновесие и рухнул вниз, как марионетка, отрезанная от своей нитки.

Он ощутил в руке ключи и тупо смотрел на них, удивляясь, как они туда попали.

11

"Люси, позволь мне, это твой дублер. Поздравь меня, дорогая".

В тот вечер на концерте ожидание увидеть ее стало невыносимым. Ты приехал заранее, чтобы не пропустить ее появления, и две чопорные матроны справа от тебя сказали друг другу все, что тебе не интересно было знать.

Одна из них слышала, как Люси играла в Вене, а позднее видела ее в Канне; вторая знала ее мужа, который бросил свое имение в Баварии, чтобы быть с ней во время ее гастролей по Америке. Она заявила, что никогда еще не было такого преданного мужа. И так далее в том же духе. К моменту ее появления в этой всемирно известной актрисе не осталось ничего, что связывало бы ее с лугами Огайо и ночами в Кливленде.

Она была невероятно хороша собой, великолепно одета, чудесно сложена и совершенно очаровательна. Аудитория сразу в нее влюбилась. Тебя пронзала дрожь в те мгновения, когда она заканчивала исполнять какую-либо вещь, грациозно кланялась в ответ на аплодисменты; но когда она снова усаживалась за инструмент и начинала играть, ты чувствовал скуку и безразличие. Опытная женщина, играющая Мясковского при полном зале!