Журнал «Если» №07 2010 - Том Пардом

— Ми-игель! — протянул за спиной Ростика коллекционер. Послышался звук: дно кружки опустилось на столешницу из стекла.

Ростик повернулся.

— Мигель! — крикнул Афанасий, резво подпрыгивая и скатываясь за спинку дивана.

Молоток врезался в его кружку, уже пустую. Осколки бомбардировали ковер.

Ростик размахнулся и запустил второй. Молоток отлетел от диванной спинки и упал где-то в стороне. Там тоже зазвенело, хрустнуло и посыпалось.

Краем глаза Ростик успел заметить, как к нему летел Савоськин. Именно летел, широко раскинув руки. Все замедлилось, и в этой неповоротливой вселенной Ростик вытащил из шкафа еще один молоток, неспешно отвел назад и метнул его в голову Афанасия, возникшую из-за дивана.

— Черт… — Коллекционер снова нырнул. И все вернулось в режим реального времени.

Третий молоток просвистел над диванной спинкой, где-то далеко, в физкультурной зоне, стукнулся о стальную трубу тренажера и успокоился на полу.

Савоськин сгреб в охапку безоружного Ростика, инерция падения бросила обоих на ковер, как борцов дзюдо очень разных весовых категорий.

— Держи его! Крепче! — послышалось из-за дивана.

Михаил Юрьевич вцепился в Ростика. Хватка у него была мощная.

Над диваном поднялась, точно перископ, одинокая рука коллекционера с пультом дистанционного управления. Пульт навелся на шкаф с молотками. Дверцы захлопнулись, панели сошлись.

— Не ушибся? — спросил Михаил Юрьевич, поднимаясь.

— Я… не хотел, — взъерошенный Ростик смотрел шальными глазами то на педагога, то на молоток среди осколков. Молоток нагло блестел: мол, ничего не знаю, это он, хулиган такой, выдумал мною бросаться.

— Как же, как же! — Откуда-то с неожиданной стороны выполз и встал на ноги Афанасий. — Не хотел он!..

— Оно само, — пролепетал Ростик.

— Само, — коллекционер поднял с пола молоток. Повертел, взглянул на Ростика.

Тому почудилось, что сейчас начнется страшная месть.

Афанасий сунул молоток рукояткой в задний карман джинсов. Сказал Михаилу Юрьевичу:

— А я предупреждал, что добром не кончится!

— Честно, не знаю, как оно получилось, — оправдывался Ростик.

— Если в начале пьесы на сцене висит молоток, — заметил Савоськин, — то в конце он должен выстрелить.

— Филолог… — отозвался Афанасий. — Забирай отсюда своего молотобойца и проваливай.

Ростик замер.

— Чего рот разинул? — Коллекционер нервно усмехнулся. — Их только молотобоец и может трогать. Или охотник.

Ростику показалось, молоток все же прошелся по его голове.

От дома коллекционера они свернули в незнакомые Ростику переулки. Обшарпанные двухэтажные дома тонули в высоких кустарниках. Было мрачновато и тихо. Уже темнело, хотя они пробыли у Афанасия от силы час.

Савоськин опять воткнул наушник.

— Какая группа? — вяло спросил Ростик.

— Не группа. Испанский язык.

«Так вот откуда „Дон Мигель“, — пришла догадка. Они еще свернули, забираясь куда-то совсем уже в дебри. Над головой стаями кружили вороны».

— Я не знаю, что на меня нашло, — сказал Ростик.

— Что-то вроде инстинкта. Но Афанасий предвидел, потому и спрятался.

— Зачем мы вообще туда пошли?

— Если бы ты не взял в руки один из молотков, то до сих пор думал бы, что за тобой ходит молотобоец.

— Откуда у меня молотобоец, если я сам?..

— Прах к праху, тень к тени… До инициации так всегда бывает.

— Я же человек, — выговорил Ростик то, что уже давно просилось наружу. — Я знаю, где живу. У меня есть родители. Друг есть, Вит Колосов.

— Извини, но Вит Колосов — мой друг. Мы не виделись лет пятнадцать. Сейчас он живет в Мурманске. Мы с ним книгами менялись.

Ростик даже остановился.

— Не веришь? — Савоськин повернулся к нему. — С кем из класса ты дружишь?

— Ну… — Вопрос неожиданно поставил в тупик. — Ни с кем.

— А почему?

— Не знаю, — честно ответил Ростик.

— Потому что ни с кем не разговариваешь. А сидишь где?

— На задней парте, — Ростик уже понимал.

— У окна, да? Там никто больше не сидит. В классе двадцать три человека. Последние места всегда пустуют. Ладно. Что вы проходите по алгебре?

Ростик снова признал, что не помнит. Савоськин безжалостно продолжал:

— А по истории? По географии? Ты правда учишься у меня в классе. Только у меня.

— Почему все — не мое? — Ростик почувствовал, что хочет зареветь.

— Субличность включает части базовой личности, которые обрели новое системообразующее свойство, — заумно выразился Михаил Юрьевич. — А если по-простому: твой опыт — это мой опыт в твоем возрасте.

Улица неожиданно превратилась в аллею. Ростик с Михаилом Юрьевичем вышли в Упокойный сад. Так это место прозвали, потому что раньше тут располагалось одно из городских кладбищ, даже сохранились развалины часовни. Но здесь вовсе не было страшно, далее теперь, в поздний и пустынный час. На дальней аллее одинокий собачник играл со своей псиной.

— Получается, я нереальный, — сказал Ростик. — Как в том фильме… «Шестое чувство».

— А ты вон у нее спроси, — Михаил Юрьевич махнул рукой туда, где раздавалось тявканье.

Ростик вопросительно посмотрел на учителя.

— Сходи-сходи, — велел педагог. — Пообщайся пару минут с живой природой.

А сам уселся на скамью с литой спинкой. Ростик вернулся удивленный и разочарованный.

— Рычит, — сообщил он. — Пятится и рычит. А хозяин в упор меня не видит. Животные тоже… чуют?

— Они и сами в некотором роде молотобойцы.

— Можно, я сяду?

— Садись, чего спрашиваешь…

— Ну, я же… как бы ваша тень. В некотором роде, — Ростик старался подражать интонации Савоськина.

Он уже начинал видеть положительные стороны в своем новом бытии. Например, уроки учить не надо. И рано приходить домой тоже. А можно вообще не приходить.

У него и дома-то, если подумать, теперь нет.

Михаил Юрьевич сунул руку в карман плаща и вытащил предмет. Ростик даже отодвинулся.

На ладони Савоськина лежал аккуратный лакированный молоток.

— Вы у Афанасия взяли?

— Нет. Он мой.

Ростик еще больше отодвинулся.

— Я был, — коротко уточнил Савоськин.

Все опять переворачивалось с ног на голову. Михаил Юрьевич молчал. Видимо, ожидал еще вопросов.

— Почему вы дружите с Афанасием?

К ногам Ростика опустился, наверное, первый опавший лист этой осени. На границе сада зажглись фонари. Сюда их свет почти не проникал, словно боялся лезть в глубину бывшего кладбища.

— А почему бы мне с ним не дружить? — переспросил Михаил Юрьевич, или кем он там был на самом деле.

— Он же охотится на вас. То есть на нас!

— Мы коллеги, — ответил Савоськин. Оценил выражение лица Ростика: может, в сумерках он видел лучше, чем обыкновенные люди. — Были партнерами по бизнесу. Афанасий и мой… человек. Он не верил, что я есть. Ни во что не верил за пределами своего понимания. Они с Афанасием однажды, так сказать, разошлись во мнениях. Тогда он Афанасия просто заказал. В смысле, киллеру. Я старался. Я стал очень сильным. Но он тоже был сильным. А мы, увы, ничего не можем, кроме как стучаться в дверь сознания. Тогда я ударил… сильно. Вроде как пробил эту дверь. Афанасий тебе говорил, люди могут от такого умереть. Но мой не умер. То есть личность исчезла, а человек жив. И что мне было делать? Я решил его заместить.

Михаил Юрьевич замолчал. Собачник вдалеке крикнул: «Рядом!»

— А дальше что?

— Я отменил заказ. Ближе познакомился с Афанасием, узнал про его хобби. Сложил всю информацию, какую смог найти в голове. В общем, пошел преподавать. У моего было образование.

— А зачем вам?

— Человека молотком не воспитаешь, — ответил Савоськин. — Но раз я теперь тоже вроде как человек, то и мне полагается свой молотобоец. Только у нормальных людей их возраст равен биологическому, а у меня вот…

Ростик не столько увидел, сколько почувствовал в темноте его усмешку. А сам повторил то, что услыхал совсем недавно:

— Тень к тени.

За оградой парка приближался троллейбус, похожий на старинный телевизор с комнатной антенной наверху.

— Оставь себе, — предложил Савоськин и протянул свое бывшее орудие Ростику. Тот задумчиво повертел молоток и взвесил в руке. — Если что, ты в курсе, что делать…

ДЖОН ДЖ. XЕМРИ

ЖАННА

Иллюстрация Владимира БОНДАРЯ

Выходя из квартиры, Кейт остановилась поправить репродукцию, десятки которых украшали стены. Сюжет на всех был одинаков: молодая женщина либо верхом сражается в средневековых доспехах, либо в мужском платье противостоит предвзятым дознавателям, а на одной — горькой — привязана к столбу на городской площади и вокруг нее пляшут языки пламени.