Комната из листьев - Кейт Гренвилл

стремления стать виртуозной пианисткой. Просто старательное заучивание мелодий «Менуэта» и «Боже храни короля» помогало коротать время.

Странно было слышать треньканье пианино мистера Уоргана в этом варварском месте. Далеко разнестись оно не успевало; его поглощала зычная музыка жизнедеятельности, окружавшей нас: шум ветра в листве, щебет птиц, крики людей, отдававших приказания. Кроткая мелодия «Менуэта» происходила из другого мира, и то, что услаждало слух в гостиной дома в Девоне, здесь воспринималось как нелепость.

Мистеру Макартуру импонировала идея, что его жена может пополнить свой арсенал достоинств еще и игрой на фортепиано, посему он поощрял наши уроки. Однако табурет, на котором мы сидели за инструментом, был довольно узок, да и игра в четыре руки создавала некую ауру интимности. Я никогда не давала мужу повода не доверять мне. Всегда вела себя осмотрительно, не проявляя явного интереса к другим мужчинам, не стараясь быть слишком интересной для них. Я восхищалась Силией Бортвик, ее умением создать в рамках супружеской жизни свою другую жизнь с мужчиной, который не являлся ее супругом. Однако мистер Макартур был не инертный Джордж Бортвик. При малейшем подозрении на волю будет спущена свора ужасов. На уроках с мистером Уорганом я начала испытывать дискомфорт, представляя, что кто-то за дверью слышит наш смех и похвалы в мой адрес. Что о нас могут подумать?

Словно видя в своем воображении такую же картину, как-то раз на очередном занятии мистер Уорган без предисловий вдруг заявил мне:

– Миссис Макартур, я отказывался принимать себя таким, какой я есть. На протяжении очень долгого времени.

Я кивнула, не понимая, к чему он клонит.

– Но потом познакомился с одним человеком.

Он разразился радостным смехом.

– С мужчиной! И куда деваться?! Пришлось посмотреть правде в лицо. Признать, кто я такой на самом деле. Свои наклонности. А у него по поводу себя сомнений было; про себя он всегда это знал. По профессии он был учитель танцев. В кармане сюртука носил блокнот с ручкой, иногда записывал в нем какую-нибудь мелодию для своих учеников. А по поводу своих наклонностей никогда не переживал, и меня научил не переживать.

Мистер Уорган глянул на меня, проверяя, поняла ли я. Да, поняла. На своем веку я повидала достаточно, знала, о чем он говорит.

– А потом? – непринужденным тоном полюбопытствовала я. – Что было потом, мистер Уорган?

И тут же пожалела, что спросила. Было что-то такое в этой истории, в том, как мистер Уорган рассказывал ее, что наводило на мысль: никакого «потом» не было.

– Простите мое любопытство. Не надо, не отвечайте, – сказала я.

Но он все равно ответил:

– На него напали. Где-то в Ливерпуле. Типичная история. Он погиб. Умер быстро. Мне об этом сообщил парень, что был с ним. Его сбили с ног, он упал, ударился головой о дверной порог и сразу скончался. Повезло, что долго не мучился. За это я возблагодарил бы Господа, если б был уверен, что Господь печется о таких людях, как он и я.

Мистер Уорган тронул клавишу, пальцем поглаживая слоновую кость.

Я не собиралась пересказывать эту историю мистеру Макартуру, но, во избежание скандала, невзначай обронила, что во время наших занятий в комнате с нами всегда находится миссис Браун. Сообразив, на что я намекаю, мистер Макартур громко расхохотался.

– О, с этим парнем вам ничто не грозит, уж поверьте. Нашему дорогу мистеру Уоргану можно доверить целый гарем!

Мистер Уорган больше никогда не упоминал учителя танцев с блокнотом в кармане сюртука, но тот его приятель незримо присутствовал на наших занятиях, когда он терпеливо корректировал мое исполнение и расхваливал мои музыкальные способности. А, когда у меня закончился цейлонский чай, а купить его было негде, принес мне листья какого-то растения, который называл душистый чай. В общем, в этом краю, где не находилось места любви, у меня с мистером Уорганом сложились на редкость крепкие дружеские отношения.

Дом с пианино

Все офицеры в Сиднее были худые, ходили в изношенной форме, но выглядели довольными, глаза у всех блестели, как свидетельство удовлетворенных аппетитов. Они находились на привилегированном положении и, по негласному закону, имели право выбирать себе для плотских утех любых женщин из числа каторжанок. Не раз мне случалось видеть, как мужчина в офицерской форме прижимает к дереву женщину с задранной юбкой. Равно как неограниченное количество слуг из числа осужденных, так и неограниченное количество женщин, которым не дозволялось отказывать офицерам, было своеобразной компенсацией за службу в столь гиблом месте.

Но, видимо, офицеры тосковали и по более степенным развлечениям, и, как только мы переселились в жилище попросторнее и поставили в одной из комнат пианино, дом Макартуров стал для них своего рода клубом. Мистер Уорган всегда приходил, обычно в сопровождении капитана Тенча и лейтенанта Пулдена, а также с полдюжины других офицеров в свободное от службы время. Иногда наведывался капитан Коллинз. От случая к случаю визит вежливости наносил губернатор, но, не желая смущать офицеров своим присутствием, он не слишком часто составлял им компанию.

Возможно, их притягивал уют домашнего очага: мать с маленьким сыном, который бегает среди гостей, чашки и серебряный чайник, песни. Может, что-то еще. Всем была известна история капитана Гилберта, чья карьера была загублена из-за стычки с Макартуром: больше ему не суждено командовать судном более крупным, нежели гребная лодка. И история капитана Трейла: его командиры то и дело получали письма, в которых очернялось его имя. Все знали, что с Джоном Макартуром лучше не ссориться.

Каковы бы ни были причины, меня радовало, что собрания офицеров в нашем доме стали доброй традицией, и я охотно исполняла роль хозяйки, стараясь не думать о том, что эти самые мужчины проявляют животные инстинкты, чему я бывала свидетельницей.

Своим гостям я не всегда могла предложить цейлонский чай или бокал мадеры, но угрозы голода уже не существовало. Из Англии наконец прибыли два правительственных транспортных судна с продовольствием, да и частные корабли нет-нет да и заплывали в Сиднейскую бухту, доставляя товары на продажу тем, у кого имелись деньги покупать их по бешеным ценам. В любом случае, офицеры вроде бы не возражали, когда за неимением цейлонского чая им приходилось довольствоваться местным. Уорган играл на пианино разные мелодии по просьбам гостей. В общем, в ту первую весну чаепитие с музыкой в послеобеденные часы было довольно типичной картиной в нашем доме. Бывало, офицеров приходило так много, что я посылала Салливана за стульями к соседям, а один раз – это был знаменательный случай – даже чашек не хватило, так что гости были вынуждены пить чай по очереди.

Кто-то – кажется, капитан Тенч – ввел традицию произносить тосты, поднимая чашки с чаем. Первый