Принцессы не прощаются (СИ) - Левина Ксюша

 Он провожал меня взглядом и больше ничего не сказал. А я решила для себя, что больше с ним не заговорю, если только ты не захочешь восстановить отношения с родственничком.

Лида прыгала по парковке, а семья смотрела на неё хмуро, с сомнением. Они не понимали, чему она радуется, потому что Егор был в реанимации, а на полное восстановление был только “шанс”. Но так долго Лида держала себя в напряжении, что теперь просто сходила с ума, чувствуя в себе тонны сил и желания бороться до конца с любой неразберихой.

 Она была сейчас кругленькой, хорошенькой в своём джинсовом комбинезоне, с неизменно-идеальными локонами. В окружении серолицей, угрюмой семьи, которая нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу  и ждала новостей, Лида выглядела как минимум лишней.

 — Что с тобой, блин? — воскликнула Люся, которая от напряжения так сильно хмурила лоб, что морщина уже не разглаживались.

Она демонстративно вставала подальше от Ильи и пряталась то за Викторию (которую считала болонкой), то за бабушку.

 — Ничего особенного, а вы своими кислыми моськами — Егору не поможете!

 — Ты так наследника растрясёшь, — проворчала не менее напряжённая чем Люся, баб Мотя.

 — Ой, завели пластинку, — махнула рукой Лида. — Он справится без ваших серых лиц… Я-то знаю.

 Лев Аристархович бросил на почти-невестку хмурый взгляд и покачал головой.

  — Знаю, — уже совсем тихо шепнула Лида, глядя на окна пятого этажа.

Глава тридцать пятая. Конец тетради

 Точка, милый. Моя последняя глава для тебя. Ты сейчас там почти пришёл в себя и меня скоро пустят в палату. Скоро я почувствую, как ты меня обнимаешь. Скоро услышу твой голос, даже если ты произнесёшь только пару слов… надеюсь, ты выберешь самые лучшие.

 Я всё время думаю о той женщине, Неле, её муж был в той же аварии, я уже рассказывала. Я всё время думаю… каково это забыть прошлое? Забыть годы отношений, детей, все прекрасные моменты, что остались позади? Я может наивна сейчас… да, наверняка это так.

 Сейчас мне кажется, что наше “завтра” будет совершенно светлым и безоблачным. Если в будущем ты поймёшь, что всё изменилось — обещай, что достанешь этот дневник.

 Обещай, что прочитаешь мои слова, вспомнишь, как впервые меня поцеловал, как приходил утром после дежурства, как ставил ёлку, как уснул вместе со мной на диване и как хранил меня для себя, для нашего особенного момента.

 Ты прочитай и дай прочитать мне, тогда я тоже стану уверена, что всё у нас будет хорошо. Иногда же просто нужно вспомнить.

 Какое воспоминание будет последним в нашем дневнике?..

Пожалуй, вечер, когда я пришла к тебе в тот ледяной день. На улице был настоящий жуткий мороз, только-только прошёл Новый Год и Люсю увезла на море мама, а твоя бабушка поехала с ней “отдохнуть” от нас.

 Мы с тобой приняли решение жить вместе, приняли решение, что сдадим мою квартиру, что начнём всё строить вдвоём и что-нибудь придумаем. Решили, что дом, устроенный с такой любовью твоей бабушкой — не должен быть продан.

 Я пришла к тебе с последними вещами, поставила в гостиной сумку и глубоко вдохнула запах своего нового дома. После холода там было невероятно тепло. Пахло мясом, ты обещал мне сочный бургер и жарил на гриле котлеты. Тихо мурчал очередной мюзикл, мы так и не скачали новой музыки, просто приняли её, как часть обстановки. 

 Ты вышел ко мне.

В домашних штанах, футболке. Кудри в неряшливом куцем хвосте. Сложил руки на груди, усмехнулся и провёл ногтём большого пальца правой руки по губе, милый застенчивый жест. Ты смотрел на меня исподлобья, улыбаясь, будто знал какую-то тайну обо мне. Тайну, о которой я не имела понятия.

 — Привет, — ты пробрал меня до мурашек своим тоном. Говорил тихо, бархатно, будто обнимал. Я невольно засмеялась.

 — У меня вопрос…

 — Мм?

 — Когда ты уже отдашь мне мои чёртовы духи?

 — Когда рак на горе свистнет, — усмехнулся ты в ответ. — Я же сказал, когда в твоём паспорте будет штамп! Когда буду точно знать, что ты моя жена и никуда не сбежить. Ну словом… открывать только в случае экстренной ситуации.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

 — Понятно, — улыбнулась я. Я знала тайну, которую совсем уж точно не знал ты. — И когда это будет? Летом?

 — Хочешь — завтра.

 — Хочу, — я кивнула.

 — Без проблем, — ты пожал плечами. — Не знал, что ты так страшно хочешь духи. Знал бы, купил такие же, мне не трудно. Хотя… я же теперь нищий студент… Ну не совсем студент, но тем не менее. Даже и не знаю, как поступить… — ты стал шутливо рассуждать, а я смеяться.

 — Да уж… я безработная, ты студент-медик… Мы просто ужасно нищие… Нашему ребёнку страшно не повезло.

 Ты не бросился таскать меня на руках или вроде того. Продолжал улыбаться, иногда твои губы подрагивали, будто ты собирался что-то сказать, но никак не решался, а пальцы касались губ.

Ты склонил голову, прокашлялся и кивнул. Раз, второй, третий.

А потом развернулся на месте и уставился в окно гостиной. Был ужасный мороз и лёгкий ветерок поднимал с подоконника снежинки, они низко стелились, будто тонкий шифоновый шлейф платья.

 Мои плечи содрогались от беззвучных тихих слёз, а ты молча улыбался. Ты, должно быть, запоминал этот момент, записывал его в своей памяти, а я запоминала тебя.

 — Пойдём, я тебя накормлю, — сказал, наконец, ты. Протянул ко мне руку и пошевелил пальцами, торопя, чтобы я скорее вложила в неё свою.

 Мы молча ели бургеры, иногда переглядывались, будто теперь оба хранили нашу тайну. Ты налил мне горячего чаю, и я с наслаждением пила его, согреваясь внутри и снаружи сразу.

 От мысли, что ещё две недели мы будем одни в этом заснеженном, занесённом домике у меня всё в душе пело, мне казалось, что нас отрезали от мира и дали долгожданную паузу. Для двоих, только для нас.

 — Ты как? — спросила, наконец, я, когда тишина потребовала что-то сказать. Я не переставала при этом улыбаться, и вопрос вышел неуверенным и глупым.

 Ты обогнул стол, сел на колени передо мной и взял мои руки в свои.

 — Не хочу всё испортить словами, — ты поцеловам мои пальцы и по ним прошлось твоё дыхание.

 — Спасибо, — кивнула я, наклоняясь и целуя тебя в макушку.

 Так мы и сидели. Ты с моими руками у губ, а уткнувшись в твои волосы. Нам казалось в тот момент, и я уверена и за тебя и за себя, что чувство счастья было абсолютным.

 Прошло не меньше четверти часа, прежде чем мы встали и пошли в комнату, прежде чем легли в кровать и сжав друг друга так крепко, что заболели кости, уснули.

 Я помню этот вечер, как самый тёплый, как самый безумный. В тишине и такой любви, что от неё внутри и правда всё ныло и жгло, от страха за эту любовь кружилась голоса. Любовь, за которую и от которой страшно — самое странное, что могло бы произойти.

 Отними у меня тебя и, быть может, я бы тогда растеряла всю свою супер-силу.

 Сейчас меня позовут и разрешат к тебе войти.

 Я провела столько дней, наблюдая за тобой спящим, что больше никогда не захочу смотреть на себя по утрам. Буду лежать зажмурившись и ждать, когда ты сам откроешь глаза.

Ну, я пошла.

Люблю тебя.

Глава тридцать шестая. Знакомый незнакомец

Дверь палаты распахнулась, как распахиваются кулисы перед грандиозным стартом премьеры. Там, в глубине сцены под светом пушки, окруженный софитами один человек — солист. И он исполнит ту роль, что перевернёт души многим, он заставит всех свернуть в восхищении головы и отбить ладони в аплодисментах.

 И Лида замерла на пороге. Егор не слышал, как открылась дверь, он лежал повернув голову к окну и свет оттуда терялся в его волосах пыльными дорожками, будто кишащими крошечными полупрозрачными фейри. Его уже давно не украшали синяки, но лицо по прежнему было бледным, осунувшимся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

 Лида топталась на пороге.

 Лида не хотела упустить этот момент.

 Она сделала два шага и остановилась. Он услышал, медленно обернулся и на миг её сердце упало. Ей на один короткий миг пришла на ум несчастная женщина Неля и её несчастный муж Марк. Марк — ничего после аварии не помнил, а... Егор?..