Башня Зеленого Ангела - Тэд Уильямс

Саймон заспешил вниз по ступеням. Ступени Тан'са расплылись в тумане, а сам Саймон напоминал треснувшее мельничное колесо: ноги его поднимались и опускались, каждый новый шаг отзывался острой болью в пострадавшей лодыжке. Он тяжело дышал. Если он еще не сошел с ума, сейчас безумие наверняка охватило бы его. Ступени казались зубами отверстой пасти, готовой захлопнуться, но как ни быстро бежал он вниз, падая и не ощущая боли, поднимаясь и прыгая на следующую ступень, спасения не было. Повсюду были зубы, ровные белые зубы…

Голоса, так долго молчавшие, снова затараторили вокруг, как хор монахов в часовне Хейхолта. Все, что он мог делать, это спускаться — ступенька за ступенькой. В воздухе что-то изменилось, но он не давал себе остановиться, чтобы разобраться, в чем дело: голоса преследовали его, зубы скалились, ожидая подходящего момента, чтобы защелкнуться.

Там, где должна была быть ступенька, расстилалось плоское белое пространство… чего-то. Не ожидавший этого Саймон споткнулся и кувырком полетел вперед, стукнувшись локтями о камень. Несколько секунд он лежал, постанывая, так сильно сжимая факел, что пульсировала рука. Потом медленно поднял голову. Воздух… воздух пах… сыростью.

Белая площадка уходила в темноту, ступенек больше не было — по крайней мере, он их не видел.

Все еще поскуливая, Саймон полз вперед, пока черный обрыв не оказался перед ним. Когда он наклонился, его рука столкнула вниз несколько камней.

Буль… буль… буль… Звук падающих в воду маленьких камешков — и падающих с небольшой высоты.

Задыхаясь, он прополз еще немного, подняв повыше факел. Всего в нескольких эллях от него внизу сверкало отражение, дрожащее пятно огня. Надежда зародилась в нем, и это было даже хуже, чем любая боль.

Это обман, простонал он. Это еще один обман. Это пыль…

И все-таки он пополз по краю площадки, ища путь вниз. Обнаружив маленькую лесенку, покрытую изящной резьбой, он, словно краб, на четвереньках сбежал вниз и оказался на круглой площадке. Над темным провалом стояли узкие мостки, сделанные из белого камня. Он немногое мог разглядеть в свете факела, но по изгибу берегов понял, что это огромный пруд, почти озеро.

Саймон рухнул на живот, протянул руку, потом остановился, принюхиваясь. Если этот огромный пруд полон пирруинского огня и Саймон поднесет к нему факел, от него не останется ничего, кроме кучки пепла. Однако никакого маслянистого запаха не было. Он окунул туда руку и почувствовал, как вода сомкнулась над ней, холодная и мокрая, как ей и полагалось. Он облизнул пальцы. Легкий металлический привкус — но это была вода.

Вода!

Он набрал полную пригоршню и поднес ее к губам. Казалось, что больше пролилось на подбородок и шею, чем попало в горло. Она звенела и искрилась на языке, наполняя жилы чудесным теплом. Это было восхитительно — лучше любого ликера, прекраснее всех напитков, которые он когда-нибудь пробовал. Это была вода. Он был жив.

У Саймона голова закружилась от радости. Он пил до тех пор, пока живот его не переполнился. Вода была такой прохладной и вкусной, что Саймон никак не мог остановиться. Он лил ее на голову и лицо и плескался так сильно, что чуть не залил факел, и по этому поводу он хохотал, пока эхо не стало передразнивать само себя. Он отнес факел наверх для большей безопасности, потом спустился и выпил еще, потом стянул с себя оборванную рубашку и штаны и полил себя водой в приступе восхитительной расточительности. Наконец усталость одолела его. Он лег и тихонько напевал что-то веселое, пока не заснул прямо на мокром камне.

Саймон медленно проснулся — словно выплыл из невероятных глубин. Долгие мгновения он не мог понять, где он и что случилось. Властный поток видений вернулся к нему: причудливые картины проносились в его сознании, как листья, подхваченные ветром. Человек с мечом был частью их, но кроме того был еще и блеск щитов; и толпа людей в доспехах ворвалась в высокие серебряные ворота; островерхие башни всех цветов радуги; ворон, склонивший голову набок, сверкая золотым глазом; дерево с белым как снег стволом и медленное вращение черного колеса…

Саймон потер лоб, пытаясь отогнать цепляющиеся образы. Когда он купался, голова его казалась пустой и легкой, а теперь она болела и пульсировала. Он застонал и сел. Эти сны прикончат его в конце концов, что бы ни случилось. Но были и другие вещи, о которых следовало подумать, — подумать, что можно сделать, — еда и путь наружу.

Он посмотрел на одну из ступеней узкой лестницы, туда, где лежал его факел.

Глупо было рисковать светом, брызгаясь, как ребенок. Он нашел воду, но его положение все еще оставалось смертельно серьезным.

Свет факела внезапно стал ярче. Саймон прищурился, потом понял, что дело не в факеле: вся огромная комната наполнялась дымным светом. И было… нечто… совсем рядом. Что-то могучее. Он чувствовал это, как горячее дыхание на своей шее. Саймон перекатился на живот, оглушенный ощущением собственной наготы и беззащитности. Теперь он мог подробнее разглядеть огромный пруд, фантастически сложную резьбу, покрывающую стены и высокий потолок, но даже в усиливающемся свете он не видел противоположного берега пруда: что-то вроде тумана висело над водой. Он судорожно вздохнул. Смутная фигра появилась в облаке тумана в центре пруда, фигура, очерченная серым клубящимся туманом и рассеянным светом. Высокое существо в длинном плаще, с рогами… как у оленя…

Оно упало на колени — не в благоговейном трепете, а в отчаянии.

Джингизу.

Голос прокатился через мозг Саймона, скорбный, но гневный, могущественный и холодный как лед, способный расколоть камень.

Туман закружился водоворотом. Саймон почувствовал, что теряет рассудок.

Джингизу. Как много скорби!

На мгновение душа Саймона затрепетала, как свеча под порывом ветра. Он был почти раздавлен мощью этого существа, которое парило в тумане. Саймон попытался закричать, но не смог, скованный его чудовищной пустотой. Он чувствовал, что уменьшается, сходит на нет, исчезает.

Свет еще усилился, потом внезапно погас. Пруд снова стал широким черным овалом, и единственным источником света было слабое мерцание его догорающего факела.

Несколько мгновений Саймон лежал, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Он боялся пошевелиться, издать какой-нибудь звук, боялся, что призрачное существо вернется.

Милостивый Эйдон, дай мне отдохнуть! — Слова старой молитвы пришли как бы сами по себе. В твоих руках буду спать я, на твоем лоне покоиться… У него больше не было ни малейшего желания уйти в другой, древний мир, чтобы присоединиться к призракам этого места. Из всего, что он видел и чувствовал с тех пор, как провалился под землю, это последнее видение было самым странным, самым могущественным..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});