Милая девочка - Мэри Кубика

Рассказываю ей, что мою маму зовут Кэтрин, и показываю фотографию, которую всегда ношу в бумажнике. Она старая, сделана лет десять назад или больше. Она говорит, что у меня такие же глаза, как у мамы, взгляд серьезный и немного таинственный. Улыбка у мамы получилась вымученной, виден сломанный зуб с краю – это очень ее раздражало.

– Ты всегда улыбаешься, когда говоришь о ней.

У мамы темные, как и у меня, волосы. Прямые и жесткие. Говорю, что и у отца такие же. Почему мои вьются, остается загадкой. Видимо, сказались чьи-то гены. Понятия не имею, моих бабушек или дедушек.

Я не могу уехать домой по многим причинам, но одна из них, о которой я стараюсь не думать, – вероятность оказаться за решеткой. Впервые я нарушил закон, когда мне было двадцать три. Восемь лет назад. Я пытался жить честно. Пытался следовать правилам, но ничего не вышло. Я ограбил заправку и отправил каждый доллар маме, чтобы она могла заплатить за лекарства. Через несколько месяцев я сделал то же самое, чтобы иметь возможность оплатить услуги врача. Потом я прикинул, сколько доз мне надо продавать в день, чтобы получить столько денег, сколько мне нужно, и какое-то время мне все удавалось, пока меня не поймал один полицейский и не отправил на несколько месяцев за решетку. После освобождения я вновь какое-то время пытался соблюдать закон, но потом маме пришло уведомление о выселении из дома, и я, впав в отчаяние, вернулся к прошлому.

Не знаю, по какой причине мне сопутствовала удача, но удалось протянуть довольно долго и не попасться в руки копам. Иногда мне даже хотелось быть схваченным, тогда не пришлось бы больше прятаться, скрываться под вымышленными именами.

– Тогда… – произносит она и замолкает.

Мы идем по лесу. Погода довольно теплая для ноября. Она надела мою куртку, но все равно зябко ежится и прячет руки в карманы. Капюшон натянут на самые глаза. Я не слежу за временем и не знаю, долго ли мы так идем, замечаю лишь, что дом давно скрылся из вида. Мы переступаем через поваленные деревья, откидываем в сторону мешающие пройти коряги и ветки, поднимаемся на холмики и едва не скатываемся в овраги. Останавливаясь, мы опираемся на тсугу или другое оказавшееся рядом дерево, чтобы перевести дыхание.

– Тогда тебя зовут не Оуэн, – заканчивает она, отдышавшись.

– Нет.

– И ты не из Толедо.

– Нет.

Но я не признаюсь, откуда родом и каково мое настоящее имя.

Рассказываю, что отец привозил меня однажды по Гэнфлинт-Треил сюда, в Миннесоту, что дом принадлежал его семье с тех времен, о которых уже никто не помнит. Потом он встретил женщину.

– Не понимаю, что она нашла в этом ублюдке. Долго такие отношения не могут продлиться.

Мы не виделись много лет, и я сделал все, чтобы забыть о нем.

В какой-то день он неожиданно пригласил меня вместе проехаться из Гэри, где у него был дом, в Миннесоту. Это было задолго до того, как он переехал в Уинону и устроился работать уборщиком дорог. Мне совсем не хотелось ехать, но мама сказала, что я должен согласиться. По наивности она полагала, что отец решил наладить со мной отношения, но ошиблась. Он тогда запланировал грандиозное путешествие: та женщина, ее ребенок и я. Он хотел произвести на нее впечатление, даже пообещал купить мне велосипед, если я буду паинькой. Я старался вообще не открывать рот, но велосипеда так и не получил.

Признаюсь ей, что с тех пор с отцом я не разговаривал, хотя следил за его жизнью. Так, на всякий случай.

Она удивляется, как я так ловко маневрирую между деревьями. Отвечаю, что это врожденное. Я легко ориентируюсь в лесу, определяю, где север, где юг. Кроме того, мне помогли навыки бойскаута. В детстве я много времени проводил в лесу – мне было все равно куда идти, лишь бы спрятаться от постоянно скандалящих родителей.

Она идет со мной в ногу и не отстает. Кажется, даже не устала.

Откуда девушка, выросшая в городе, знает названия всех деревьев? Она показывает мне, где пихта, а где сосна, будто мы на уроке биологии. Знает, что желуди растут на дубах, а эти дурацкие маленькие «вертолетики» падают с кленов.

Она неосознанно пытается меня учить. Она объясняет, что эти «вертолетики» называются крылатки, а на ветку сел кардинал-самец. Возмущается, когда я говорю, что для меня все птицы одинаковые: кардиналы, утки, павлины. Никогда не видел между ними разницы. Она реагирует так, будто ее никогда в жизни никто сильнее не оскорблял.

Говорит, что ей всегда было сложно выразить, какие чувства вызывает в ней отец. Потом добавляет, что мне ее не понять, потому что отец никогда не бил ее и не заставлял мерзнуть. Ей никогда не приходилось ложиться спать голодной.

У нее есть ученик по имени Ромэн – темнокожий парень, который большую часть ночей провел на улице в северной части города. Он сам решил посещать школу, хотя его никто не заставлял. Теперь ему восемнадцать, и он собирается учиться и дальше, потому что диплом об окончании только средней школы его не устраивает. Все дни он проводит на занятиях в школе, вечерами метет улицы, а потом просит милостыню под мостом метро. Она рассказывает, что добровольно работала волонтером в приюте, чтобы понять, как живут эти люди.

– Помню, как я два часа вытаскивала заплесневелый сыр из готовых сэндвичей, чтобы люди могли их съесть.

Может, она и не такая испорченная эгоистка, какой я ее представлял.

Я знаю, как смотрят подобные ей люди: они будто ничего не видят вокруг. В голосе их всегда слышится презрение к окружающим. Мне знакомо это чувство, будто тебя предали люди, которые могли подарить тебе целый мир, а пожалели показать даже крошечную его часть. Может, мы с ней не такие и разные…

Гейб. До

Проверяю все звонки на телефон Кэтрин Тэтчер. Ни одного подозрительного номера. С сыном она последний раз разговаривала в конце сентября, когда он звонил ей с мобильного телефона, зарегистрированного на Стива Мосса. Остальные звонки из телемагазинов, коллекторских агентств и напоминания о визите к врачу, к которому она никогда не ходила.

Звоню в дом для инвалидов в Гэри. Администратор интересуется, не родственник ли я, и я отвечаю, что нет. Слышу, как на заднем плане истошно кричит какой-то старик, и стараюсь не думать, какие чувства вызывает этот крик у миссис Тэтчер. Разумеется, это ее шокирует, но тут же напоминаю, что там ее по крайней мере накормят, помоют и дадут лекарства.

Кроме того, я ведь не ее сын. Заботиться о ней не моя задача. И все же не могу выкинуть из головы тревожные мысли, перед глазами застыл образ моей мамы, одиноко сидящей на кровати у грязного окна в старом халате и слушающей рвущие душу крики. Безнадежность, одиночество и равнодушие медсестер, не желающих хорошо работать за низкую зарплату. Единственное, чего остается ждать при такой жизни – это дня смерти.

В вечерних новостях по настоянию судьи повторяли репортаж о Мии Деннет, но результатов пока нет. Я сделал запрос в отдел транспортных средств и узнал, что на Колина Тэтчера, Стива Мосса или Кэтрин Тэтчер ничего зарегистрировано не было. Мы связались со всеми знакомыми Колина Тэтчера, кого смогли найти. Друзей у него почти не было, лишь парочка школьных приятелей, с которыми он не встречался уже много лет. В Чикаго живет его бывшая подружка, хотя я почти уверен, что он платил ей за секс. Она не сказала о нем ничего хорошего. Некоторые из его школьных учительниц сказали, что он из тех ребят, которым не повезло в жизни. Другие тоже говорили, что Колин из породы вечных неудачников. Соседи миссис Тэтчер показали, что сын часто приезжает к ней, подстригает газон и выносит мусор. Подумаешь, велика помощь. Что происходило в доме, соседи не знали. Правда, они сообщили, что у него красная машина. Какая машина? Марка? Модель? Этого никто не знал. Ничего определенного. Разумеется, на номер никто даже не взглянул.

Время от времени я вспоминаю об открытке из Гранд-Марей. Решаю узнать больше о городе из Интернета, а потом заказываю некоторые брошюры. Миля за милей исследую трассу Чикаго – Гранд-Марей онлайн, сам не представляя, что хочу найти.

Я в тупике. Остается только ждать.

Колин. До

На мое счастье, девушка еще спит, когда я слышу тихое царапанье в дверь. Подпрыгиваю на продавленном диване и вспоминаю, что у меня нет пистолета. За окном только начинает светать, солнце, должно быть, еще не показалось над горизонтом. Одергиваю занавеску и выглядываю в окно, но никого не вижу. Черт возьми, что происходит? Открываю дверь и вижу, что этот чертов кот притащил нам дохлую мышь. Его ведь не было видно несколько дней. Выглядит он ужасно, почти так же плохо, как его потрепанная добыча. Наклоняюсь и беру его на руки. С мышью разберемся потом.

В данный момент забота об этом животном для меня единственная возможность искупить грехи. Конечно, если бы я верил в эту чушь. Шкафы в кухне пусты, еды никакой не осталось. Если я в скором времени не съезжу в магазин, нам придется голодать.